После этого я должен был дать еще одно интервью, на этот раз для женской передачи, но у них там что-то не заладилось с техникой. Пока они чинили оборудование, я бродил по залу, присаживался на пол, на ручки кресел, на подоконники или просто стоял.
Расслабившись после виски, журналисты принялись задавать мне вопросы другого рода.
Что я думаю о Южной Африке?
Мне тут нравится.
Каково мое мнение о состоянии дел на здешней политической арене?
Я ответил, что на этот счет мнения не имею. Я провел здесь всего одни сутки. За такой короткий срок мнение составить невозможно.
Мне возразили, что многие приезжают сюда уже с готовым мнением. Я ответил, что нахожу это неразумным.
Ну хорошо, а каково мое мнение о расовой дискриминации? Я спокойно сказал, что, на мой взгляд, любая дискриминация ведет к несправедливости. И очень жаль, что столь многие люди считают возможным подвергать дискриминации женщин, евреев, туземцев, американских индейцев. Рассказал и про своего знакомого из Найроби*, который не мог получить повышение по службе, потому что был белым.
* Город в Кении.
Еще я сказал, что на подобные вопросы я вообще отвечать не могу, и лучше нам оставить политику в стороне, если они, конечно, не хотят, чтобы я прочел лекцию о различии экономических платформ тори и лейбористов.
Корреспонденты посмеялись и сказали, что лекции не надо. И перешли к вопросам о фильмах. На эту тему я мог сказать куда больше.
Правда ли, что я начинал как каскадер? Ну да, ответил я, что-то в этом духе. Я ездил верхом в массовке во всех фильмах, начиная с «Робин Гуда» и «Босуортского поля» и кончая «Атакой легкой кавалерии». И в один прекрасный день, когда я делал какой-то одиночный номер, режиссер позвал меня к себе, дал какой-то текст и сказал, что я зачислен в актерский состав. Да, конечно, история романтическая до отвратительности, но что поделаешь, бывает.
А потом?
Ну, в следующем фильме мне дали роль покрупнее.
И сколько лет мне тогда было?
Двадцать два. Я только что женился, жил в квартирке подвального этажа в Хэммерсмите, питался бобами и все еще посещал вечерние курсы сценической речи и актерского мастерства, где я учился в течение трех лет.
Я стоял примерно посередине комнаты, когда дверь у меня за спиной отворилась. Клиффорд Венкинс обернулся, чтобы посмотреть, кто там, озадаченно нахмурился и бросился разбираться.
- Боюсь, вам сюда нельзя! - начальственным тоном заявил он. - Это частное помещение. Частный прием. Прошу прощения, но не могли бы вы… Да нет, вам нельзя… это частное помещение… вы…
Похоже, Венкинс проигрывал. Что неудивительно. Потом меня хлопнули по плечу, и я услышал знакомый сочный голос:
- Линк, дорогуша! Скажи этому… хм… джентльмену, что мы старые закадычные приятели, а то он меня не пускает. Можешь себе представить?
Я обернулся. Изумленно уставился на новоприбывшего. Сказал Венкинсу:
- Пожалуйста, позвольте ему остаться. Это мой знакомый. Он оператор.
Конрад обиженно вскинул брови:
- Какой же я тебе оператор, дорогуша? Я оператор-постановщик!
- Ах, извини! - насмешливо ответил я. - Виски будешь?
- А-а, дорогуша, вот это другой разговор!
Венкинс сдался и отправился за виски для Конрада. Тот окинул взглядом висящий в воздухе дым, полупустые бокалы и мирно беседующих корреспондентов.
- Господи! - сказал он. - Великий боже! Глазам своим не верю. Я с самого начала не поверил, когда мне сказали, что Эдвард Линкольн дает пресс-конференцию здесь, в Йоханнесбурге. Я побился об заклад, что этого быть не может. Мне сказали, где это: в шикарном помещении на самом верху Рандфонтейна. Поезжай, говорят, и посмотри сам. Вот я и приехал.
Где-то в недрах его объемистого брюха зародились раскаты смеха, прорвавшиеся наружу лающим хохотом.
- Заткнись! - попросил я.
Он развел руками, указывая на присутствующих:
- Они не знают, попросту не знают, с кем они имеют дело, верно? Просто представления не имеют!
- Конрад, помолчи, черт возьми! - прошипел я.
Но он продолжал захлебываться неудержимым смехом.
- Дорогуша, я же действительно не знал, что ты на такое способен! Это просто что-то из ряда вон выходящее! Ручные тигры едят из рук… Вот погоди, узнает про это Ивен!…
- Это вряд ли! - спокойно сказал я. - Он в пяти тысячах миль отсюда…
Конрад снова затрясся от хохота.
- Не-ет, дорогуша! Он тут, в Йоханнесбурге. Практически на соседней улице!
- Быть не может!
- Мы здесь с воскресенья! - Конрад издал последний смешок и вытер глаза большим пальцем. - Пошли перекусим, дорогуша, и я тебе все расскажу.
Я взглянул на часы. Было половина первого.
- Погоди немного. Мне надо записать еще одно интервью. Вот сейчас они наладят запасной микрофон…
Родерик Ходж отделился от группки людей у окна. С ним была модно одетая девушка и окончательно загнанный Клиффорд Венкинс с виски для Конрада.
У девушки, видимо, интервьюера из передачи для женщин, было лицо, которое у другой женщины показалось бы простеньким, но благодаря копне курчавых каштановых волос, огромным темным очкам в желтой оправе и брючному костюму в оранжево-бежевую клетку она смотрелась весьма экзотично. Выражение неподдельного дружелюбия спасало ее от карикатурности. Конрад окинул горячую цветовую гамму ее костюма профессионально-оценивающим взглядом и сообщил, что он принимал участие в съемке четырех фильмов, в которых я играл.
Родерик мгновенно сделал стойку.
- И каково это - работать с ним? - спросил он.
- Это нечестно! - запротестовал я.
Родерик с Конрадом не обратили на это ни малейшего внимания. Конрад поджал губы, напустил на себя важный вид и принялся перечислять, загибая пальцы:
- Терпеливый, энергичный, профессиональный, пунктуальный пуританин. - И театрально прошептал, обращаясь ко мне: - Ну как?
- Фигляр! - вполголоса ответил я.
Родерик, естественно, вцепился в последнюю характеристику.
- Что вы имеете в виду, говоря «пуританин»?
Конрад от души развлекался:
- Все его партнерши жалуются, что он целуется умело, но не от души.
Я прямо видел, как Родерик лихорадочно сочиняет заголовок. Глаза у него блестели.
- Моим сыновьям это не нравится, - сказал я.
- Что?
- Когда старший увидел в кино, как я целую какую-то чужую тетю, он со мной неделю не разговаривал.
Все рассмеялись.
Но тогда это было совсем не смешно. Кроме того, что Питер перестал со мной разговаривать, он начал снова мочиться в постель - это в пять-то лет! - и постоянно плакал. Детский психиатр нам сказал, что это все оттого, что мальчик чувствует себя неуверенно: ему кажется, что весь его мир готов развалиться, потому что папа целуется с чужими тетями и ссорится с мамой. Это было вскоре после того случая с Либби, и мы беспокоились, не может ли и это быть причиной. Хотя мы никогда не говорили ему, что Либби заболела из-за того, что он ее уронил. И не собирались. Нельзя взваливать на ребенка такой груз. Это бессмысленное, ненужное ощущение собственной вины может навсегда искалечить его душу.
- Ну и что вы предприняли? - сочувственно спросила девушка.
- Сводил его на несколько старых добрых фильмов ужасов.
- Ага, - подтвердил Конрад.
Примчался трусцой Клиффорд Венкинс, который снова куда-то убегал. В морщинах у него на лбу по-прежнему блестели бисеринки пота. Я мельком подумал, что же с ним будет летом.
Он торжествующе сунул мне в руки микрофон-прищепку.
Провод от микрофона тянулся в угол, где стояла записывающая аппаратура.
- Ну вот… э-э… мы готовы… в смысле, все сделано. - Он в беспричинном замешательстве перевел взгляд на девушку. - Начинайте, дорогая Катя. Я думаю… э-э… все готово.
Я посмотрел на Конрада и сказал:
- Знаешь, вчера на скачках я выучил одно слово на африкаанс. Можешь сделать это, пока я буду записывать интервью?
- Что именно? - с подозрением спросил Конрад.
- Voetsek, - небрежно сказал я.
Все вежливо сделали вид, что не расслышали. «Voetsek» значит примерно «Иди на…» - ну, короче, вы поняли.
Когда Конраду объяснили, он снова забулькал, давясь смехом.
- Видел бы это Ивен!… - прохрипел он.
- Давай забудем об Ивене, - предложил я.
Конрад взял Родерика под руку и увел в сторонку, все еще хихикая.
Небольшие глаза Кати за огромными темными очками смеялись.
- Подумать только, а ведь те, кто был в аэропорту, говорили, что вы холодный, как медуза!
Я вежливо улыбнулся:
- Возможно, я тогда устал… - Посмотрел на блокнот, который она сжимала в руке. - Интересно, о чем вы собираетесь спрашивать?
- О, да о том же, что и все прочие! - ответила она. Но ее лукавая улыбочка не сулила мне ничего хорошего.
- Все готово, Катя! - крикнул человек, возившийся с клавишами и ручками электронной аппаратуры. - Можно включать в любой момент.
- Хорошо.
Она заглянула в блокнот, потом подняла взгляд на меня. Я стоял в двух шагах от нее, держа в одной руке стакан, в другой микрофон. Она поразмыслила, склонив курчавую головку набок, потом шагнула ко мне, оказавшись почти вплотную.
