— Скажи-ка, дружок, — задиристо обратился он к Мише, — а что, Буслаева в курсе ваших дел со Стацюрой?
— Так она и рекомендовала меня два года назад.
— И про Ольгину дочку тоже знает?
— Об этом не было разговора.
По лицу Юры было видно, как взволновало его сообщение Блюма. Память подбрасывала воспоминания, как поленья в огонь, и разжигала страстное, мучительное отвращение к прошлому.
— Подожди-ка, подожди-ка, есть тут нестыковочка!
«Задело его за живое», — с горечью подумал Миша.
— Ты говоришь, что Стацюра — бывший любовник Маликовой? Чушь! Они никогда не были близки! Она всегда восхищалась его деловыми качествами, но не более того! А мужик Стацюра вообще никакой!
— Откуда ты знаешь? — рассмеялся Блюм. — Юрка, успокойся! Ты судишь предвзято! Свои отношения они могли никому не демонстрировать! К тому же в те времена роман между первым и третьим секретарями райкома мог очень плохо кончиться для обоих! А вот с чего ты судишь о потенции Ивана — крайне интересно!
— Он всегда был холоден к женщинам. Полное равнодушие — понимаешь? Я часто наблюдал за ним на выездных семинарах, где, сам знаешь, какие устраивались оргии! А Стацюра — ни-ни!
— А ты, Юрочка? Себя вспомни десять лет назад. В этом самом лагере — просто девственник, ей-богу! Сохранял верность своей Татьяне, а она в это время наставляла тебе рога! — Миша сам не заметил, как разгорячился и перегнул палку.
Соболев спрыгнул с кровати, сунул ноги в незашнурованные кроссовки и, хлопнув дверью, вышел на свежий воздух.
Он быстро шел по Главной аллее лагеря. Мельком взглянул на трибуну — ему показалось, что там кто-то всхлипнул, но Юра не остановился, а, наоборот, ускорил шаг. За воротами лагеря в лицо ему ударил теплый ветер. Сумерки сгущались. Он вошел в сосновый бор. Десять лет назад он гулял здесь с одной юной особой. Как ее звали? Таких подробностей он уже не помнил. Миша настойчиво подсовывал ее Соболеву в постель. И в тот вечер она сильно провинилась перед Юрой и готова была искупить свою вину. Их оставили одних в доме. Блюм бросил на прощание, что вернется утром. Юра не знал, что с ней делать. У него не было к ней чувств, а без них любое телодвижение казалось ему фальшивым, искусственным. Он уже тогда был талантливым режиссером, и фальшь на сцене, как и в жизни, приводила его в отчаяние. «Пойдем погуляем!» — предложил он ей, и они очутились в этом бору. Тот июнь выдался холодный — их кеды намокли, она дрожала и шмыгала носом. Он обнял ее, согрел дыханием, взял на руки, как младенца, и отнес домой. Только шлепнул на прощание по заднице. Потом ушел к себе спать.
Углубившись в сосновый бор, он постепенно остыл. «Что это я взбрыкнул? — уже не понимал Соболев. — Разве Мишка сообщил что-то новое?» И вернулся в лагерь. «А кто тут всхлипывал? — спросил он у безмолвной трибуны. — Наверное показалось».
Мишка, пригорюнившись, лежал в одежде на своей кровати.
— Прости, — бросил он приятелю, когда тот открыл дверь.
Юра молча прошел в комнату и в знак того, что простил, кинул Мишке едва начатую пачку «Кэмела».
— Юрка — ты гений! — воскликнул обрадованный Блюм. — Заходил к Ларисе?
— Нет. Это мои.
— Брось дурака валять! Ты никогда не курил! — Он был похож на ребенка, от которого родители прятали соску, но, поддавшись на слезные уговоры, вернули.
— Решил попробовать, — признался Юра, — но, честно говоря, не проникся к этой дряни уважением. Не словил кайфа.
— А я-то думал, Лариса Витальевна расщедрилась, — жадно затянулся Блюм.
— Давай продолжим наши с тобой изыскания, — предложил Соболев.
— Может, хватит на сегодня, Юра? А то вконец поссоримся? Я, кстати, не думал, что у тебя такое боевое комсомольское прошлое! Чуть заденешь — ты уже на дыбы! Много, видать, тебе крови попортили?
— Много, Миша. До сих пор снятся кошмары. — Юра посмотрел в почерневшее окно и перевел разговор в другое русло: — Расскажи, как пропала у Маликовой дочка?
— Не так красиво, как твоя Ксюша. Вернее, мы вообще не знаем как — никаких следов, испарилась девка! Ольга принимала экзамен — она сейчас работает завучем в сто восьмой школе… Девочку взяла с собой. К двум часам Лиза проголодалась и попросилась домой. Маликова не рассчитывала, что экзамен так затянется, но как назло в этот день приехал наблюдатель из роно. И Ольга отпустила Лизу домой, предупредив, чтобы осторожно переходила дорогу. Дом находился в десяти минутах ходьбы от школы. Единственное серьезное препятствие на пути — оживленная Академическая улица, которую Лиза могла перейти в двух местах. Ольга вернулась домой в четыре и поняла, что Лиза еще не приходила. Она обзвонила ее подруг, потом позвонила Ивану — он ее успокоил, что, мол, рано бить тревогу, а сам наутро — ко мне. Я поднял ребят. Первым делом, как и полагается, удостоверились, что девочку не сбила машина, а уж потом начали поиск, но не тут-то было — вообще никаких следов, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Что самое удивительное — весь путь от школы до дома по многолюдным улицам — ни пустырей, ни гаражей, все на виду, и никто — ничего! Такое впечатление, что Лиза сама села в трамвайчик и укатила в жаркие страны, но причин для этого, по словам матери, у нее не было.
— Она могла сесть не в трамвайчик, — задумчиво произнес Юра. — Она могла сесть в автомобильчик к хорошо знакомому дяде!
— Юрка, перестань! Я понял, на кого ты намекаешь, но это исключено!
— Исключено? Потому что этот дядя тебе платит?
— Противно слушать! — Миша с досады ударил кулаком по столу. — По-твоему, Стацюра украл девочку и нанял сыщиков, чтобы те его нашли? Абсурд!
— В противном случае Ольга обратилась бы в милицию, а не к его личному детективу!
— Ты же видел — милиция тоже подключена!
— И им он тоже платит!
Они перешли на крик.
— Но зачем?! Зачем ему Лиза?! — на самой высокой ноте, на какую только был способен, спросил Миша. И вопрос повис в воздухе, потому что оба они не знали на него ответа. — Зачем ему Ксюша? — уже совсем тихо спросил Блюм.
— Во всяком случае, ты обязан проверить его алиби, — мрачно произнес Юра.
— И не подумаю, — поставил точку Блюм.
Ночь выдалась душной, да еще комарье вовсю резвилось над озером. Лариса, удобно устроившись на деревянных досках пирса, болтала ногами в теплой воде. Таким образом она пыталась избавиться от навязчивых, писклявых насекомых. Способ оказался малоэффективным, и она то и дело шлепала себя по всем частям тела. «Зачем же я вырядилась в белую майку? — раздражалась Тренина. — Белею тут, как парус одинокий! И где черти носят этого рыжего? Может, испугался моего неожиданного согласия? Обрадовалась, дура! Давно никто не…» — закончить мысль ей помешал капкан. Капкан из человеческих рук, схвативший ее за ноги и потащивший в воду.
Лариса успела только вскрикнуть и в тот же миг очутилась под водой. «Кто-то хочет меня утопить», — мелькнула мысль, и за те считанные секунды, что она находилась в подводном царстве, ей привиделась знакомая картина. Ксюша, как в замедленном повторе, открывает люк и спускается под сцену. Это неправда. Во время спектакля был дым. Много дыма. А на репетиции? Генеральный прогон ей здорово понравился. И тут Тренина услышала собственный голос: «Соболев просто гений! Раскопал под сценой целую комнату!» Кому она это говорила?
— Не может быть! — были первые ее слова, после того как она вынырнула и глотнула воздуха.
В тот же миг ее подхватили сильные мужские руки и вынесли на берег.
— Чего не может быть? — услышала хоровичка голос рыжего.
— Не может быть! В этих местах водяные не водятся! — Она обвила его шею руками.
— Неужели не испугалась?
— Ничуточки!
Миша опустил ее на землю. У него была слегка растерянная улыбка. Он коснулся пальцами ее губ.
— Истязания начинаются, маркиз?
— А знаешь, у меня впервые такое… С первого взгляда…
— Заливай!
Конечно, он заливал. Фраза была домашней заготовкой, и произносил он ее в десятый, а может, и в двадцатый раз и всегда при этом волновался. И во время поцелуя чувствовал эрекцию. И левая рука исследовала застежку на бюстгальтере, а правая уже расстегивала молнию на юбке или джинсах. Все старо, как эти вековые сосны, скрипящие на ветру…
