жмурики. — Взяла один из фужеров, понюхала воду, поднесла к глазам. — Нет. — Поменяла фужер. — Твой выбор, дешевый…
— У меня богатый выбор, — усмехнулся Плахов, взял со стола фужер. — Ну, ваше здоровье, мадам!
— Будь ты проклят! — и залпом выпила из фужера.
— Молодец, — похвалил Алексей и тоже отпил из своего фужера. — Тебе дадут медаль. Посмертно.
— Пошутил, дурак! — ощерилась женщина. — Я так и…
И недоговорила: судорога исказила ее милое накрашенное лицо, глаза выпучились от дикой внутренней боли — и через секунду все было кончено. Ручка Золотая рухнула на ковер, как манекен.
Алексей спокойно посидел в кресле, допил воду из фужера. Потом вытащил из куртки полиэтиленовый пакет. Бросил фужеры в пакет. Они разбились — зазвенели, как новогодние игрушки.
Наклонился над трупом, с брезгливостью проговорил:
— Обезьяна никогда не будет львом.
Среди помойных контейнеров в ночи пылал яркий костер. В круг света и пламени на мгновение вошел человек. Бросил в огонь звенящий стеклом пакет. Отступив в тень, сорвал с рук перчатки. Бросил их тоже в пламя. И исчез странный человек. Словно его и не было.
Утро. Город просыпается: стеной движутся поливальные машины, открываются киоски и магазины, трудовой люд спешит к станциям метро. Город шумит, и шум его мешает спать. Алексей валяется в постели и бездумными глазами смотрит в потолок, точно на экран:
кровавая, безжалостная, чудовищная рубка бойцов спецназначения. Они, эти люди в пятнистой, защитной форме, бьются между собой. Их десятки… сотни…
Телефонный звонок. Плахов поднимает трубку, слышит голос:
— На выход, товарищ подполковник!
— Опять что-то случилось, Потапов?
— Так точно! У Хозяина вопросы. Очень просит.
— Да? Это как в том анекдоте, — говорит Плахов, подводит к телефонной трубке аппаратик, проверяющий чистоту линии.
— Какой еще анекдот? — Потапов заинтригован.
— Знаешь, как делятся дамы? — Ну?
— На дам и не дам. — Ну?
— Повторяю. Специально для тебя, Потапыч. Другие уже все поняли. Дамы делятся, Потапов, на дам и не дам.
— На дам и не дам? Ха-ха! — наконец понимает собеседник. Обрывает смех. — А при чем тут дамы? В данном случае? То есть в нашем?
— Я буду через полчаса, — вздыхает Плахов. — А ты, Потапыч, пока подумай… о дамах…
Припарковав машину на площади, Алексей направился к гранитному бастиону государственного учреждения. Пропал в подъезде, где массивные дубовые двери с нарезными щитами и разлапистыми звездами.
Шел по длинному казенному коридору. Потом открыл дверь. Потапов суетился за секретарским столом.
— Сейчас я буду смеяться. — И сказал в селектор: — Плахов, товарищ Председатель.
— Проси его, героя дня.
— Прошу, гражданин…
— Как дам, — шутливо замахнулся на секретаря Алексей и прошел в кабинет.
За Т-образным столом, длинным и казенным, сидел Председатель. Листал документы.
— Садись, Алеша. Отдыхал?
— Да уж! — Опустился на стул.
Председатель помолчал, потом снял очки, вздохнул:
— Плохие у нас дела, сынок.
— А что такое?
— Потери у нас, Алеша.
— Потери?
— В группе «А».
— Я вас не совсем понимаю.
— Возникли очень странные обстоятельства. Весьма странные.
— Вы меня подозреваете?
— Такая должность: подозревать всех.
— Что я должен делать?
— А ничего, сынок. Мы тебе путевку… На море. На недельку. Ты не против?
— А как же новое назначение?
— Школа спецназа?… Прости, Алеша, я поторопился. Ты еще молод. Горяч, — многозначительно хмыкнул Председатель. — Холодное море, быть может, пойдет тебе на пользу.
— Веселые дела, — покачал головой Плахов.
— Это приказ. — Председатель нажал кнопку вызова. На пороге возник Потапов. — Путевка, к сожалению, на два лица. Надеюсь, вы найдете общий язык?
— Так точно, товарищ Председатель, — отрапортовал Потапов.
— Я могу быть свободен? — спросил Плахов.
— Свободен только Господь наш. — Председатель поднял глаза вверх, на потолок. — А мы его вечные зеки. — Обратился к секретарю: — Когда там ваш поезд?
— В двадцать два ноль четыре!
— Так что, Алеша, свободен до этого времени. — Прищурился со значением. — Вопросы есть?
— Есть.
— Какие?
— Я могу подать рапорт об отставке?
— Можешь. Имеешь, так сказать, полное право. — Председатель открыл нервным движением сейф, вытащил служебный пистолет, передернул затвор. — Я принимаю только такие рапорты.
— Разрешите идти? — спросил Плахов, играя желваками. — Отец учил меня никогда не подписывать чистые листы бумаги. — И, развернувшись, вышел вон из кабинета.
Председатель плюхнулся в кресло, спросил Потапова:
— Где там наш герой гражданской войны?
Секретарь прошел к двери, которая вела в председательские покои, открыл ее.
— Владимир Ильич, прошу…
Появился дедуля, похожий на бабулю. В черном, траурном костюме. Три ордена Ленина на старческой, впалой груди звякали, как тридцать сребреников.
По шумной, многолюдной улице шел Плахов. Не спешил. Останавливался у витрин, киосков, стендов. За ним, как тень, следовал сбитый, крепкий молодой человек в кепи.
Затем Алексей сделал резкое движение — и пропал в толчее Центрального универмага. Молодой человек занервничал, заметался и тоже нырнул в людской водоворот.
Плахов прятался в темно-синем полукруглом козырьке таксофона, быстро наговаривал в трубку:
— Да-да, там шит рекламный. Все, а то я засвечусь! Будь!
Выбрался из-под козырька. Увидел напротив отдел игрушек. Пробрался туда. Продавщица демонстрировала малышам деревянную забавную игрушку, дергая за нитки руки-ноги-голову куклы. Малыши были в восторге. Как и некоторые взрослые дяди. Один из них, в кепи, особенно.
Темный перрон. Крикливые провожающие. Все это проплывает за пыльным окном СВ скорого поезда.
В одном из купе двое, Плахов и Потапов. Сидят друг против друга, похожие на командированных.
— Двадцать два ноль четыре, — говорит Потапов.
— Двадцать два ноль пять. — Алексей проверяет свои часы.
Его попутчик довольно крякает:
— Что не имеет принципиального значения, милый мой!
— Все имеет значение, — со значением говорит Плахов.
— Алеха, даже не надейся, — весело рычит Потапов; условным стуком — в стенку.
На пороге купе вырастает, как дуб, огромный молодой человек в кепи. Потапов обращается к нему: — Динамит! Шахмат там или шашек нет?
— Нет. Есть я.
— Отдыхай, Динамит, — отмахивается Потапов. И своему спутнику: — Видал? Зовут Динамит. Убивает одним ударом в лоб. Так что, Леха, ваши не пляшут.
— Иди ты к матери такой-то, — огрызается Плахов. — Надоел. Ты меня знаешь. Я букашку не обижу…
— Не свисти, свисток, — ухмыляется Потапов. — Пойми, дурачок, мы с тобой пешки, Плаха. На какую нас клеточку поставят…
— Иногда пешки проходят в ферзи.
— Не в этой комбинации, Алеха! Сразу предупреждаю: партию ты проиграл. Баста!.. Когда играют короли, то головы рубят у придворных двора Их Высочества…
Появилась тучная, как туча, проводница.
— Билеты, граждане хорошие. И за постельку… Чай?
— Чай обязательно, — ответил Потапов. — Два.
— Можно три? — спросил Алексей.
— Три, хозяйка.
Стучат-бьют колеса на стыках рельсов. За СВ-стеклом угадывается пригород — тусклые соты окон новостроек. Алексей смотрит на часы. Входит в купе
