должен был обрадоваться, но это уже звучало то ли какой-то проверкой, то ли издевкой.
— Хорош мне мозги взбивать до состояния крема вашими хочу-не-хочу!
— Можешь сидеть на своей фабрике и дальше! У тебя же есть дела поважнее, чем мы.
И тараном попер на выход, протопал мимо меня по прямой, как слон, и потащил за собой возлюбленную. Такая вот пощечина вместо спасибо, что согласился потратить на них время, без удара и на расстоянии, а лицо все равно горело и щеки бурлили, как кипящие миски с кровью. Хотелось догнать и наподдать ему, чтоб знал, как огрызаться, но я просто наорал вслед кучу нецензурщины на родном, подкреплял все это жестами, так что и глухонемые бы поняли.
— Скатертью дорожка — смотри чтоб монстры по дороге не сожрали! — закончил я и плюхнулся на диван.
Наконец-то тишина и спокойствие, а в голове все равно бахал молоток, кровь текла в висках с таким звуком, будто там не соломинки сосудов, а целые водосточные трубы. Как же надоело нянчиться с этими сопляками, моя жизнь и без того одна сплошная шутка, а они превращают ее в цирк, только это окружающим смешно, а мне стыд, срам и куча неловких воспоминаний перед сном. С меня хватит, сыт по горло уже! Но… Да никаких «но»! Брысь! Кыш! Эти гадкие «но» потом дорого обходятся. Ладно — но та тварь из подвала… ДеВи сейчас как включит жанр подростковой драмы, а оно полшколы сожрет — ой, и отлично, я даже приду посмотреть, как все прошло! И тут какой-то червяк альтруизма крепко грызся в извилины — на паршивца-то плевать с высокой колокольни, но он может натворить бед не только на свою задницу, но и на кучу других. Еще Элизе откусят голову в придачу… Почему я до сих пор еще не забыл про них и думаю об этом? Черт, да потому что же подохнут без меня, как пить дать, еще и других утащат с собой на тот свет! Ненавижу, ненавижу…
Я откопал в рюкзаке сменные трусы, натянул штаны и запасную рубашку, даже еще Олей глаженая, вот такая честь — не ахти для школы, но выбор небольшой, я бы сказал, нулевой. Сопляки ждали автобус под крышей остановки, и на меня никто не отреагировал, будто я был невидимый и неслышимый. Тонконожка наворачивала круги взад-вперед и рассматривала доску объявлений, ДеВи с гоблинской рожей пытался прожечь дыру в асфальте, а я так хотел намазать ему брови медом, чтобы слиплись в таком положении навсегда. Вот такие дела в барокамере, молчим, молчим и молчим, а ситуация давит со всех сторон. С каждой секундой я все больше жалел о своем решении и обещал себе уйти через минуту, если мелкие не пискнут хотя бы, но автобус из-за угла все испортил! Причем он плыл к нам такой вальяжной походной, будто давал шанс собрать мозги в кучу и вернуться на диван, но уже было поздно для отворотов.
ДеВи вбежал первым, сунул водителю купюру и громко сказал, мол, за троих, чтоб услышал и старик, и я, и все вокруг. Мы поплелись в самый зад к длинному месту и сели в ряд — паршивец, Тонконожка между двух огней и я.
— Это за Виолетту, за вчера, — бурчит он в окно и снова молчком.
Звучало хуже матерщины, зато честно, а то могли бы и провернуть фокус дважды, точнее, попытались бы, потому как у меня не набралось бы мелочи на троих. Малявки стали повторять сценку, на меня не обращали внимания, но актеры из них так себе, и я отвернулся к окну. Вот тебе и выходной, называется, скучнее не придумаешь — лучше бы болтал с Три Полоски о всяком, разворошил фабрику и откопал все скелеты Мудрого Филина, а то и проспал до вечера, больше толку было бы. Мысли неслись вместе с размытой картинкой домов и улиц, я уже начал писать объяснительную Оле на тему, почему ушел из дома, пытался скрепить весь этот ворох слов во что-то связное, но Тонконожка напомнила, что скука не так уж и плоха и надо было радоваться, пока мог.
— Армани, а что такое секс?
Я бы выплеснул что-нибудь изо рта прямо на пятнистую лысину перед нами, но просто поперхнулся слюной чуть ли не до смерти, с минуту кашлял, наверное.
— Я просто так спрашиваю.
— Понятно, что не для школьного сочинения. Откуда вообще такие вопросы?
— Мы под диваном журнал нашли и почитали, пока ты купался. Там было написано: как разнообразить секс, советы от…
Еще на вопросе та самая лысина впереди отвлеклась от книги и развесила уши, да и другие тоже вежливо или не очень уставились на нас, я прямо-таки слышал парочку вздохов и амбре осуждения отовсюду. Хоть бы не пристали, мол, чего это я тут порчу невинные детские умы — да они и сами отлично это делают безо всякой помощи! Так вот я быстро повесил ей палец на губы, чтобы не ляпнула еще каких подробностей, а то местные старушки узнают много нового и будут жалеть об упущенных годах. Я убью этого озабоченного француза, а гроб сделаю из его же макулатуры — там что, по всей фабрике заначки сделаны?! Каждый засуну ему в…
— Эй, Армани, ты чего это? Я что-то не то сказала?
— Да! — крикнул я, но задумался, что в таком возрасте уже потихоньку надо в курс дела вводить, а то сами натворят чего не нужно. Ставлю жизнь на то, что Жадный Слон никогда не заговорит о таком, а у девчонки вообще вся надежда на Элизу. — Вообще-то нет… Но о таком… не принято кричать в общественных местах.
— Ой, прости. Я же не знаю, что это, поэтому и не знала, что кричать нельзя, — сказала она уже тончайшим шепотом.
— А разве вам не нужно повторять диалоги?
— У нас там роли маленькие, и мы все проиграли уже дважды… Если не хочешь говорить, я в школе спрошу.
— Стоять, чтоб вас!.. Дайте минутку.
Нельзя, чтобы они доставали с этим кого попало (хотя Элиза придумала бы что-то повнятнее), а в книгах тоже, небось, такую ересь пишут, что все желание отобьет. Я отвернулся на прямоугольный островок спасения, подумывал просидеть так до нашей остановки, а там школа, мол, уже некогда, ждите следующего неудобного случая. А что вообще можно рассказать в их… сколько им там, девчонке двенадцать, а паршивцу и того еще не стукнуло — нельзя же просто вывалить на них всю эту
