— О чем вы собираетесь мне рассказывать? О том, как познакомились с Гудуличем, или о происхождении Своей младшей дочери?
Анна выдернула руку, из руки Буриана.
— Что мне ответить на это?
— Не отвечайте ничего.
— Если бы не Геза Гудулич, меня давно не было бы в живых. Можете мне поверить!
— Вы легко воспламеняетесь, Анна.
— А вам известно, что говорили обо мне, когда я подала заявление о приеме в члены кооператива? «Эта Анна Тёре три раза уходила из села и каждый раз возвращалась с новым ребеночком».
— Вам не следует все время об этом думать…
— Все собрание восстало против меня. Один только дядюшка Геза встал на мою защиту.
— Дядюшка?
— Другие тоже его так называют. И если кто-нибудь заслуживает благодарности, так это он. А у него из-за меня одни неприятности! Вот и жена от него ушла из-за меня. Взревновала и ушла.
— Ну, если вам верить, после вчерашней ночи для этого есть основания. Не так ли?
— Так, конечно… И я всегда буду стоять за Гезу Гудулича. Если нужно, и присягну.
— Всегда?
— Всегда.
— И во всем?
— Во всем. Потому что я знаю, он этого достоин. Разве он обязан был меня защищать? Да ни капельки. А он сделал это перед всем селом. Я никому и никогда не рассказывала об этом. А вот вам рассказала. Расскажу и о том, как появилась на свет Идука. Ее отец был старшим лейтенантом, как и вы. Одна только Дитер знает эту историю, больше никто.
— Кто такая Дитер?
— Жена Йожефа Дитера, моя напарница, мы с ней работаем на винограднике. Дядюшка Геза нарочно поставил нас вместе, чтобы на селе не трепали попусту языками. Он сказал: «У Дитер семеро детей, она женщина честная и справедливая. Когда-то в одном классе училась с этой потаскушкой».
— Так и сказал — «потаскушкой»?
— Нет, конечно. Это я так сказала. А он выразился иначе, с самым добрым намерением: «С той, на которую понапрасну указывают пальцами». Так что же, рассказать вам про Идуку?
— В каких отношениях ты был с покойным?
— В каких? Еще позавчера я влепил ему пару пощечин.
— У тебя, наверное, красивая жена, Руди.
— Да, пожалуй. Она давно мне очень нравилась, еще, когда мы и не поженились.
— Старая любовь?
— Угу.
— Кто бы мог подумать!
Оба рассмеялись. Ведь они знали, о чем вспомнил каждый в эту минуту. Кёвеш не возражал против дружеского тона, и это подбодрило Гудулича продолжить разговор:
— Я уверен, она блондинка.
— Ну, во всяком случае, светлая.
Гудулич вспомнил историю одного своего знакомства еще в далекие юные годы.
— Я уже рассказывал, что учился на кожевника. Был у меня приятель пекарь. Звали его Карой. Карой Халмади.
— Уж не тот ли Халмади, что живет на хуторе и возит молоко?
— Он самый.
— Странно, он не обмолвился об этом ни словом.
— Разумеется, потому что теперь мы в ссоре.
— И давно ли?
— Подожди, дай рассказать по порядку. Так вот, мы вместе ходили в ремесленную школу. Карой тогда уже был влюблен, а я еще и посматривать на девушек не смел. В одно воскресенье он показал мне ту, к которой питал пламенные чувства. Ее звали Юлишка Гоор. Карой познакомил меня с ней перед началом киносеанса. У меня даже дух захватило, так понравилась эта Юлишка. Жила она на хуторе, у родителей. И надо же было случиться — так уж мне повезло,— что в ту зиму мой хозяин отправил меня на целых полторы недели чинить сбрую на этот богатый хутор. В то время я уже считался мастером своего дела, к весне должен был получить диплом. Высмотрел я Юлишку и на третий день окликнул. Говорю ей: «Будь моей женой». Что она мне ответила — никогда не отгадаешь! «Ты не знаешь моей матушки!. Ты безродный, подкидыш, а она хочет выдать меня за хозяйского сынка. Тебя даже на порог к нам не пустит!» — «Ну а твой отец?» — «Он у нас верующий, не от мира сего,— ответила Юлишка.— Земные дела его не интересуют».
— Но потом ты все-таки женился на Юлишке! — прервал его майор.
— Женился. Но когда? — Гудулич глубоко вздохнул, собираясь продолжать.
Кёвеш остановился и, взяв его за плечи, повернул к себе лицом.
— Ну, парень, и разговорчив же ты стал. Просто велеречив. Никогда бы не подумал, что без передышки ты можешь выложить целую историю. Что с тобой сделалось за это время, пока мы не виделись? Или это у тебя от радости, что мы встретились?
— Еще чего! Ведь мы расстались в ссоре.
Майор громко расхохотался. Он хохотал, а Гудулич смотрел на него во все глаза.
От радости, что встретились? Да он, собственно, никогда и не думал о Кёвеше. А если и вспоминал, то все реже и реже. Ему даже в голову не приходило, что они когда-нибудь встретятся.
«Ни разу я не слыхал этого слова — «велеречив»,— подумал Гудулич.— Но сразу понял, что Кёвеш имеет в виду. Верно, голос у меня сейчас не тот, что прежде. А почему? Потому что я боюсь. Дрожу как осиновый лист с прошлой ночи. Если по правде, пожалуй, с утра, но чувствую себя так, словно ни на минуту не сомкнул глаз.
И с самого утра меня что-то гнетет. А тут еще вторую неделю в роли соломенного вдовца находишься, жена сбежала. И, наконец, еще сюрприз-Кёвеш. Что ни говори, а эта неожиданная встреча с ним что-то значит. Помнится, я влепил ему оплеуху за Беттику. Ясно как день, что, когда начнется следствие, вы и меня потянете. Это уж как пить дать. Очень может быть, милый Руди, что ты уже знаешь кое-что. Не случайно же ты оказался в наших краях. Нет, не зря предупредила меня Бёжике, чтобы я смотрел в оба. Ты так внимательно слушал мой рассказ, как будто тебе уже известно, и то, кого я вез вчера ночью на заднем сиденье мотоцикла. Но позволь, я ведь никому и не заикнулся о своей ночной поездке! А Давид Шайго? Ужас какой-то! Трудно поверить, что он убит. Откуда, спрашивается, взяться спокойствию, если я сегодня еще даже не заглянул в контору, а служебную почту привозят ежедневно и по праздникам тоже? Хорош председатель, только сейчас об этом вспомнил! Но главное не в этом. Главное, что мне ни до чего нет никакого дела. Ни до чего. Анна заявила, что Эммушка дома не появлялась… Когда узнала про Давида. Ладно, все хорошо, дядюшка Геза. Эмма приехала поздно вечером, ее никто не видел, даже соседи. Так-так…»
Гудулич между тем говорил не переставая. Но если бы его спросили, что именно он говорит вслух, ответить на этот вопрос он не смог бы при всем старании.
На перекрестке их догнал запыхавшийся начальник сельского отделения милиции. Кёвеш остановился.
— Ну, что у тебя случилось?
— Разрешите доложить, товарищ майор! В реформатском храме верующие учинили драку. Главного зачинщика я изъял и посадил под арест.
— Главного зачинщика?
— Если угодно, главного заводилу. Он лупил всех, кто предлагал похоронить убитого гражданина Шайго по христианскому обычаю.
— Что значит по христианскому обычаю?
— Целиком, как он есть, без вскрытия в морге.
— Я хочу взглянуть на зачинщика. Идем, Геза!
— Кто же этот громила? — спросил Гудулич.
— Дядюшка Гоор.
— Мой тесть! Превосходно.
— Он твой тесть?
— Да. И я дальше с тобой не пойду.
— Как не пойдешь? А кто собирался представить меня Юлишке?
— Жене, которая сбежала от меня в родительский дом к Гоору?
Майор Кёвеш от удивления замолчал. Затем он сказал начальнику участка:
— Отпустите этого церковного драчуна на все четыре стороны. Следствию он не нужен. Лучше всего будет, если вы сами проводите его домой. Чтобы он еще чего-
нибудь не натворил.
— Чтобы он еще чего-нибудь не натворил,— повторил последние слова начальник участка.
Гудулич подошел к дереву и оперся об него спиной.
— Послушай, Руди, не сердись, но у меня нет никакого желания идти в гости к теще с тестем. Я это сделаю только под твоим нажимом. Ведь если я сейчас явлюсь туда, это будет выглядеть так, словно я признаю, что нагрешил.
— А ты чист как агнец?
— Чист и безгрешен.
— Но если тебя приведу я, это уже другое дело!
— Они подумают, что я прячусь за твоей спиной. А сам, мол, не посмел.
— А я непременно хочу увидеть эту семью!
Тудулич сдался. Они двинулись дальше, но председатель уже ничего не рассказывал и в ответ на все вопросы майора обижепно пожимал плечами.
Кёвеш сжал в локте руку Гудулича.
— Я непременно хочу познакомиться с твоей семьей. Извини, но меня очень интересует, какая жена тебе досталась. Ты понял? Расспрошу стариков, поговорю с Юлишкой…
— Погоди, уж лучше я сам.
— Наконец-то ты вновь обрел дар речи!
— Ладно уж! О том, что я вернулся в село из Пешта совсем другим человеком, пожалуй, не стоит и говорить. Навестил я Юлишку. Я многому научился, но и она стала
разумнее. Увидела меня, залилась румянцем. Мы стали называть друг друга на «вы». («Что вы, Геза, вы не знаете моего отца! Он фанатик! Он скорее отдаст меня в жены попрошайке-нищему, чем безбожнику-коммунисту!») Зато мать семейства вдруг стала за меня горой. Обвенчались мы тайком. А когда старый Гоор об этом пронюхал да еще узнал, что у нас будет ребенок, он отказался от собственной дочери, отлучил ее от семьи.
