не знал, что ответить, и глядел в немом изумлении на барышню Фэнь. А та вытерла слезы и кивая продолжила: «Конечно, конечно, братец, чтобы развеять ваши сомнения, я расскажу все по порядку… Началось все в конце прошлого года. Когда сестрица моя покинула императорский двор, никого там у меня не осталось, и тоска моя ширилась день ото дня. А когда в прошлом году, ровно в эту же пору, я поняла, что мой братец, мой обожаемый братец, вместе с моей драгоценной сестрицей внезапно скрылись и не посылают ни весточки, как же я удивилась, как же затосковала! Ночь напролет я проплакала, а на следующий день Ян-гуйфэй ненадолго отпустила меня и, принявшись искать вас, я первым делом пришла сюда. Тогда попросила я, чтобы домашние слуги и двое евнухов-провожатых меня оставили, и обыскала весь дом. Вскоре я поняла, что сестрица покинула свое жилище, будучи готовой к смерти, ибо тот драгоценный гребень, что подарили ей перед свадьбой, лежал в столике, разломленный надвое и завернутый в белую бумагу. Но вы, братец, умирать не хотели, ибо взяли с собой кисти и краски… Подумала я, что за этим наверняка скрывается тайна, и решила поселиться здесь, пока все не разузнаю. Потому и притворилась я, как уже говорила, своею сестрицей, которая вернулась домой и живет с вами, братец. К счастью, с самого детства вы целыми днями рисовали затворившись и ни с кем не виделись. К тому же я знала, что временами вы бывали очень скромны в еде, и это помогло мне обманывать соседей и знакомых. А поступила я столь бессовестно, потому как надеялась узнать рано или поздно, куда вы подевались. Вы оба — личности небезызвестные, и если бы люди вас где-нибудь увидели, непременно бы заподозрили неладное и рассказали мне. Таким образом я бы узнала, где вы скрываетесь, и как можно скорее направилась бы туда. А по-другому одинокой женщине в чужой стране ничего не выяснить, так я рассудила».
— А сестрица эта — настоящий детектив!
— Ага. Младшая, в отличие от старшей, ветреница. Послушай-ка, что она сказала дальше.
«Однако замысел мой не был успешным. Не прошло и десяти дней, как поселилась я здесь, а вся Поднебесная оказалась в страшном беспорядке: по улицам рыскали военные, и я не могла спокойно выйти из дома, а потом и средства подошли к концу. Жилище пришло в запустение, и пришлось мне ночевать на кухне, у очага. Постепенно распродала я не только свои вещи, но и ваши с сестрицей — мебель, утварь, одежду… пока не осталось лишь красное платье сестры да моя одежда фрейлины. В красном платье я выходила наружу, чтобы люди принимали меня за сестру. А одежду фрейлины оставила ради дорогих воспоминаний и носила ее лишь как ночную сорочку, ведь если бы я неосторожно надела то платье, в котором служила самой Ян-гуйфэй, то мятежники могли бы меня заприметить… И весь этот долгий год ждала я вас в страшных тревогах! Но почему же, ради чего вы убили мою старшую сестрицу?! Зачем вы вернулись сюда? И почему так переменились? И раз уж убили сестру, то прошу, и меня лишите жизни!» — Из глаз ее хлынули слезы.
— Какая верность сестре!
— Куда там… На самом деле она давно обхаживала У Циньсю.
— Но как вы это поняли?!
— А разве ее поведение не подозрительно? Невинная девушка притворяется замужней женщиной и почти целый год живет в разрушенном доме — явно не из любопытства или чувства долга. Тут уж не обошлось без тайных радостей или надежд. К тому же она ходила в красном платье сестры — извращенная психология в чистейшем китайском стиле! Быть может, при Сюань-цзуне она видела несчастных придворных дам, одиноко рыдающих в своих покоях, и это на нее повлияло…
— Но барышня Фэнь этого не осознавала?
— Конечно же нет. Не тот возраст, чтобы владеть развитой способностью к самоанализу. Да и как женщина, она могла выстраивать любые изящные теории, а потом пасть жертвой самолюбования. В человеке чистом и умном бывает трудно разглядеть извращенные черты, но натренированный глаз видит их и в младенце, и в Будде, и в Конфуции, и в Христе…
— Даже так?! Удивительно…
— Но еще удивительнее то, что таится за этим рассказом, я потом объясню. Впрочем, рассказ затянулся, так что опустим некоторые детали. Так вот, под натиском барышни Фэнь У Циньсю открыл всю правду вплоть до мельчайших подробностей. В доказательство он продемонстрировал свиток, на котором была изображена мертвая красавица, похожая на нее как две капли воды. Барышня Фэнь в ужасе и отчаянии его рассмотрела. А когда У Циньсю закончил, она, будучи глубоко тронута истовой верностью и доблестью своего зятя и сестры, проговорила сквозь горькие слезы: «О Небо, Небо! Как ты безжалостно! В одиннадцатую луну, когда вы принялись рисовать мою мертвую сестрицу, Ань Лушань поднял мятеж. Тем и кончилось правление Тяньбао. Теперь первый год эры Чжидэ, эры Ань Лушаня. Сын Неба и госпожа Ян-гуйфэй встретили свой конец на станции Мавэй, и напрасной оказалась ваша верность! Не хотите ли сбежать со мной хоть куда-нибудь?» — так откровенны были ее слова.
— Какая сумасбродная девушка! У Циньсю не убил ее?
— Нет, на этот раз все обошлось. Из объяснений барышни Фэнь У Циньсю понял, что идея, ради которой он пожертвовал всем, что имел, оказалась пуста. Будто Колумб, потерявший Америку, он осел на землю и замер, погрузившись в свои мысли. Если использовать старую терминологию, то можно сказать, что у него возникло «самопомешательство», вызванное резким изменением психического состояния… Завидев это, барышня Фэнь стала проклинать коварство Ань Лушаня, взирая на небо с еще большей печалью. В то же время она приняла решение, чистое и твердое как алмаз, — жить ради служения У Циньсю и молитвы за упокой Сюань-цзуна и Ян-гуйфэй. И признание это было равноценно любовному.
— Быть не может!
— Еще как может. Собственно, ровно так оно и было. Я потом объясню. Барышня Фэнь распродала все драгоценности старшей сестры и, оставив лишь свиток, взяла за руку мрачного У Циньсю, который походил на призрака. Так бродили они некоторое время по стране, пока в конце года не сели на судно и не вышли в море. Однако разразился шторм и в живых остались только У Циньсю и барышня Фэнь. Несколько дней дрейфовали они в открытом море и наконец, когда небо на заре прояснилось и воцарился штиль, увидели на горизонте прекрасный торговый корабль, который в лучах восходящего солнца держал пусть с востока на юг. Задыхаясь, они махали и
