Я старался держаться поближе к этой двери, насколько было возможно. Я снова и снова вспоминаю солнце, разделившее двор на две половины – одну светлую, другую темную, – помню и тюремную карету, тоже поделенную на половинки. Время от времени две лошади ударяли копытами о мостовую, на которой позади их ног дымилась в прохладном воздухе свежая куча золотистого навоза.
Уж и сам не знаю почему, но этот двор заставил меня вспомнить перемены в лицее, когда в это же время года воздух неожиданно начинал благоухать и разгоряченная от бега кожа пахла весной.
Я находился в кабинете в полном одиночестве. Вдруг раздался телефонный звонок.
– Не могли бы вы передать Мегрэ, что его требует начальство?
В трубке звучал голос старого клерка, который провел на своем посту около пятидесяти лет.
– Это я.
– Тогда поднимитесь.
Я направился к парадной лестнице, всегда пыльной, но в тот день казавшейся какой-то радостно-нарядной благодаря нахлынувшим на нее косым солнечным лучам – так же солнечный свет заливает церкви. Утреннее совещание только что закончилось. Два комиссара с папками под мышками еще вели беседу прямо у двери кабинета патрона, в которую я намеревался постучать.
В кабинете мне в ноздри ударил запах трубочного и сигаретного табака, оставшийся после участников совещания. Окно за спиной Ксавье Гишара было открыто настежь, и солнце играло на шелковистых седых волосах патрона.
Руки он мне не протянул. Он почти никогда не делал этого у себя в кабинете. Однако мы уже стали друзьями или, если быть более точным, патрон удостоил нас своей дружбы – мою жену и меня. Вначале он пригласил в свою квартиру на бульваре Сен-Жермен меня одного. Он жил в большом новом здании, возвышающемся среди ветхих домов и невзрачных особняков прямо напротив площади Мобер – отнюдь не в самой богатой и престижной части бульвара.
Затем я вернулся туда уже с супругой. Они сразу же поладили.
Несомненно, он прекрасно относился и к мадам Мегрэ, и ко мне, однако, сам того не желая, частенько огорчал нас.
На первых порах, едва завидев Луизу, патрон пристально разглядывал ее талию, а когда мы делали вид, будто не понимаем, к чему он клонит, кашляя, приговаривал:
– Не забывайте, я надеюсь стать крестным отцом.
Гишар был закоренелым холостяком, да и родни в Париже у него не было, не считая брата, который занимал пост главы муниципальной полиции.
– Ну что же вы! Не заставляйте меня ждать слишком долго…
Шли годы. И Гишар сделал неверные выводы. Я вспоминаю, что, сообщив мне о первом повышении зарплаты, мой начальник добавил:
– Возможно, это позволит вам наконец-то подарить мне крестника.
Он никогда не понимал, почему мы краснели, почему моя жена опускала глаза, а я успокаивающим жестом поглаживал ей руку.
В то утро Гишар, восседавший против света, выглядел крайне серьезным. Он не пригласил меня сесть, и я стоял, смущенный тем настойчивым вниманием, с которым патрон изучал меня, окидывая взглядом с головы до ног – так в армии аджюдан[8] изучает новобранца.
– А знаете ли вы, Мегрэ, что начали полнеть?
Мне исполнилось тридцать. Я уже не был таким худым, как раньше; я раздался в плечах, а мое тело несколько округлилось, хотя это трудно было назвать настоящей полнотой.
Но я чувствовал изменения. В то время я сам себе казался каким-то мягкотелым, эдаким игрушечным голышом. Меня это неприятно удивляло, и, проходя мимо витрин магазинов, я исподтишка бросал тоскливые взгляды на собственное отражение.
Вроде бы я и не слишком сильно располнел, но все костюмы сидели на мне отвратительно.
– Да, я полагаю, что начал поправляться.
Я уже намеревался пролепетать оправдания, потому что еще не догадывался, что Гишар просто подшучивает надо мной в своей обычной манере.
– Я думаю, что поступлю правильно, если переведу вас в другое подразделение.
Осталось всего две бригады, в которых я еще не работал: бригада, занимающаяся игорным бизнесом, и финансовая бригада. Последняя была моим кошмаром, как экзамен по тригонометрии в колледже – этот предмет вызывал у меня ужас в конце каждого учебного года.
– Сколько вам лет?
– Тридцать.
– Солидный возраст! Отлично. Малыш Лезюёр займет ваше место в бригаде, инспектирующей гостиницы и меблированные комнаты, а вы поступите в распоряжение комиссара Гийома.
Он нарочно говорил очень тихо, едва шевеля губами, будто бы доверял мне великую тайну. Гишар прекрасно знал, что мое сердце едва не выпрыгнуло из груди, а в ушах уже зазвучали фанфары.
Так чудесным весенним утром, совершенно особенным утром – и я подозреваю, что Гишар выбрал его намеренно, – осуществлялась мечта всей моей жизни.
Наконец-то я получил место в бригаде особого назначения.
Через четверть часа я уже перенес наверх старый рабочий пиджак, мыло, полотенце, карандаши и некоторые документы.
В большой комнате, предназначавшейся для инспекторов бригады по расследованию убийств, находилось пять или шесть человек, и прежде чем вызвать меня к себе, комиссар Гийом позволил мне обустроиться, словно новому ученику в классе.
– А не пропустить ли нам по рюмочке?
Я не мог сказать «нет». В полдень я, преисполненный гордости, повел своих новых коллег в ресторан «Дофин».
Прежде я часто видел их всех, сидящих за столиком, расположенным неподалеку от того стола, который занимал я вместе с моими бывшими товарищами. И мы все смотрели на инспекторов специальной бригады с затаенной завистью и уважением, как ученики младших классов сморят на старшеклассников, догнавших по росту учителей и держащихся с ними накоротке.
Сравнение оказалось весьма точным, потому что к нам присоединились и Гийом с комиссаром службы общей информации.
– Что вы будете пить? – спросил я.
В нашем уголке мы обычно брали кружку пива, редко аперитив. Конечно, за этим столом все было по-другому. Кто-то сказал:
– Ликер «Мандарин Кюрасо».
– «Мандарин» всем?
Так как никто не возразил, я заказал каждому по рюмке ликера. Именно тогда я впервые попробовал кюрасо. Опьяненный победой, я не чувствовал крепости алкоголя.
– Закажем еще по одной?
Когда снова выдастся столь знаменательный момент, дающий возможность продемонстрировать свою щедрость? Мы заказали по третьему, по четвертому разу. Затем мой новый начальник, в свою очередь, захотел угостить нас.
Солнце заливало город. Улицы купались в солнечных лучах. Женщины, во всем светлом, были очаровательны. Я скользил мимо прохожих. Я поглядывал в стекла витрин и находил себя не таким уж толстым.
Я бежал. Я летел. Я ликовал. У подножия лестницы я уже начал речь, заготовленную для жены.
А на последней ступеньке растянулся в полный рост. Не успел я подняться, как наша дверь открылась – должно быть, Луиза беспокоилась из-за моей задержки.
– Сильно ударился?
Забавно. Именно в ту секунду, когда я поднялся на ноги, я понял, насколько пьян, и искренне этому изумился. Лестница крутилась вокруг меня. Силуэт жены расплывался. На ее лице я видел два рта, три или четыре глаза.
Хотите верьте, хотите нет, но со мной такое случилось впервые в жизни, и мне было так стыдно, что я не осмеливался поднять глаза. Я прокрался в квартиру не как триумфатор, а как нашкодивший кот, и все заготовленные фразы вылетели из головы.
– Я думаю… Я думаю, что немного пьян…
Я с трудом втянул носом воздух. Стол, стоящий у открытого окна, был накрыт на двоих. А я-то намеревался отвести жену в ресторан! Но в ту секунду даже не осмелился это предложить.
В конце концов я почти похоронным голосом произнес:
– Свершилось!
– Что свершилось?
Вероятно, она была готова услышать, что меня выгнали из полиции!
– Меня назначили.
– Куда назначили?
Кажется, на глазах у меня выступили слезы. Слезы досады или все же радости? И я сообщил:
– В бригаду особого назначения.
– Сядь. Я приготовлю тебе чашку крепкого кофе.
Она пыталась уговорить меня прилечь, но я не собирался в первый же день назначения не являться на работу. Я уже не припомню, сколько чашек крепкого кофе проглотил. Несмотря на настойчивость Луизы, я не смог ничего съесть. Только принял душ.
В два часа, когда я прибыл на набережную Орфевр, на моем лице играл нездоровый румянец и глаза подозрительно блестели. Все тело было как ватное, голова совершенно пустая.
Я занял свое место в углу и постарался как можно меньше говорить, потому что голос у меня дрожал и почему-то путались слоги.
На следующий день, как будто для того, чтобы подвергнуть меня испытанию, мне поручили первое задержание. Операцию планировали провести в меблированных комнатах на улице Руа-де-Сесиль. За преступником числилось несколько убийств, и следили за ним на протяжении последних пяти дней. Это был иностранец, если я не ошибаюсь, чех – крепко сложенный мужчина, всегда державшийся настороже и не расстававшийся с оружием.
