На следующий день, как будто для того, чтобы подвергнуть меня испытанию, мне поручили первое задержание. Операцию планировали провести в меблированных комнатах на улице Руа-де-Сесиль. За преступником числилось несколько убийств, и следили за ним на протяжении последних пяти дней. Это был иностранец, если я не ошибаюсь, чех – крепко сложенный мужчина, всегда державшийся настороже и не расстававшийся с оружием.
Задача заключалась в том, чтобы обезоружить убийцу до того, как он начнет сопротивляться. Люди подобного рода при аресте начинают палить по толпе, стремясь уничтожить как можно больше народу, пока не пристрелят его самого.
Чех знал, что доигрался, что полиция наступает ему на пятки, но пока не решается арестовывать.
На улице он намеренно держался в гуще толпы, отлично понимая, что мы не рискнем подвергнуть опасности мирных горожан.
Я должен был сопровождать инспектора Дюфура, который уже несколько дней занимался преступником и изучил все его повадки.
Впервые в жизни мне пришлось прибегнуть к маскараду. Появление в дешевой гостинице мужчин, одетых в строгие костюмы, спровоцировало бы панику, во время которой подозреваемый мог бы скрыться.
Мы с Дюфуром переоделись в старые лохмотья и для пущей правдоподобности не брились на протяжении двух суток.
Молодой инспектор, отлично разбирающийся в замках, проник в гостиницу и изготовил нам превосходный дубликат ключа от комнаты убийцы.
Сами мы заняли комнату на той же лестничной площадке еще до того, как чех вернулся на ночлег. Было чуть больше одиннадцати часов вечера, когда люди из наружного наблюдения подали сигнал, что преступник поднимается по лестнице.
План задержания разработал Дюфур, который уже давно работал в отделе.
Преступник в соседней комнате запер дверь на ключ и улегся на кровать, не раздеваясь, положив в пределах досягаемости заряженный револьвер.
Мы не спали. Ждали рассвета. Если меня спросят почему, я отвечу словами моего коллеги, которому я, изнывающий от нетерпения и желания действовать, задал тот же вопрос.
Услышав, что мы входим, убийца первым делом, несомненно, разбил бы газовый рожок, освещающий комнату. Мы бы оказались в темноте, что дало бы правонарушителю несомненное преимущество.
– На заре преступнику всегда сложнее оказывать сопротивление, – утверждал Дюфур, и впоследствии я убедился в правоте его слов.
Крадучись, мы вышли в коридор. Дом спал. Дюфур со всеми возможными предосторожностями повернул ключ в замке.
Так как я был более высоким и тяжелым, мне предстояло ворваться в комнату первым, что я и сделал. Прыжок – и я уже лежу на мужчине, распростертом на постели, и пытаюсь скрутить его, хватаясь за все, что подворачивается под руки.
Не могу сказать точно, сколько времени длилась наша борьба, но она показалась мне бесконечной. В какой-то момент я понял, что мы катаемся по полу. Прямо перед собой я видел злобное лицо преступника. Лучше всего мне почему-то запомнились большие, поблескивающие зубы. Чех вцепился рукой в мое ухо и пытался его оторвать.
Я не знал, чем занят мой коллега, как вдруг увидел, что черты противника исказились от боли и бешенства. Я почувствовал, как понемногу ослабевает его хватка. Когда я смог оглянуться, то обнаружил инспектора Дюфура, который сидел на полу и выкручивал ногу чеха, и я готов поклясться, что полицейский провернул ее дважды.
– Наручники! – скомандовал мой напарник.
Я неоднократно надевал их на менее опасных особ, например на слишком упрямых девиц. Но силовое задержание я осуществлял впервые, и лязг наручников поставил точку в сражении, которое имело все шансы закончиться для меня весьма плачевно.
Когда люди рассуждают о так называемом нюхе полицейского, или о его методах, или о его интуиции, мне всегда хочется ответить:
– А есть ли нюх у вашего сапожника и вашего кондитера?
И тот, и другой потратил долгие годы на обучение. Каждый из них в совершенстве владеет своим ремеслом, знает все о своей профессии.
Они ничем не отличаются от служащих с набережной Орфевр. Вот почему все рассказы о полицейских, которые я прочитал, в том числе и рассказы моего друга Сименона, не совсем точны.
Мы, сидя в наших кабинетах, составляем отчеты. Об этом многие забывают, хотя написание рапортов тоже является частью нашей профессии. Я сказал бы, что мы тратим намного больше времени на административные дела и всякую писанину, чем на расследование как таковое.
Нам приходится общаться с пожилыми людьми, ожидающими в приемной, которые зачастую выглядят крайне раздраженными и требуют, чтобы их немедленно принял сам начальник полиции. Бесполезно повторять, что у начальника не хватит времени на встречи со всеми посетителями, желающими поговорить с ним лично и полагающими, что их дело – самое важное.
Изо дня в день повторяется одно и то же: уставший канцелярский служащий твердит, словно литанию: «Он настаивает, что это вопрос жизни и смерти».
– Ты примешь его, Мегрэ?
Рядом с кабинетом инспекторов находится небольшая комната, предназначенная для подобных встреч.
– Садитесь. Сигарету?
Чаще всего посетитель еще не успевает сказать, где он работает, к какому сословию принадлежит, а мы уже все знаем.
– Это очень деликатное дело, сугубо личное.
Банковский кассир или страховой агент, человек, привыкший к спокойной и размеренной жизни.
– Ваша дочь?
Речь идет или о сыне, или о дочери, или о жене. И мы заранее можем рассказать слово в слово ту историю, которую он намерен изложить. Нет, его сын не украл деньги из кассы хозяев. Его жена не сбежала с молодым любовником.
Это дочь, прекрасно воспитанная девушка, о которой нельзя сказать ничего плохого. Она не ходила по гостям, жила в отчем доме и помогала матери вести домашнее хозяйство.
Ее подруги столь же серьезны, как и она сама. Она почти никогда не выходила одна на улицу. И вдруг она исчезла, прихватив часть своих вещей.
И что я мог на это ответить? Что каждый месяц в Париже исчезает почти шестьсот человек, что разыскать удается лишь две трети?
– Ваша дочь очень красива?
Он принес несколько фотографий, убежденный, что они помогут поискам. Если она действительно красива – тем хуже, шансы на то, что беглянку найдут, резко сокращаются. Если же она не слишком хороша собой, то, скорее всего, девушка вернется сама через несколько дней или недель.
– Положитесь на нас. Мы примем необходимые меры.
– Когда?
– Сейчас же.
Он будет звонить нам каждый день, по два раза на дню, а нам нечего будет ему ответить, потому что у нас просто нет времени, чтобы заниматься пропавшей девицей.
Почти всегда после короткого расследования мы узнаем, что имелся некий молодой человек, живущий по соседству, или ученик бакалейщика, или брат одной из подруг, и он тоже исчез в тот же день, что и она.
Не можем же мы прочесать весь Париж и всю Францию в поисках сбежавшей девушки! Поэтому уже на следующей неделе ее фотография попадает в коллекцию размноженных снимков, которые рассылаются в комиссариаты, различные полицейские и пограничные службы.
Одиннадцать часов вечера. Телефонный звонок из центра Дежурного полицейского поста, расположенного напротив, в здании муниципальной полиции – туда поступают все телефонные вызовы, и каждый из них записывается на специальном табло, занимающем почти всю поверхность стены.
Из полицейского участка Пон-де-Фландр поступило сообщение, что в баре на улице Криме произошло преступление.
Нам необходимо пересечь весь город. Это сегодня в распоряжении криминальной полиции имеется несколько автомобилей, но в прежние времена нам приходилось нанимать фиакр, позже такси, и мы не были уверены, что затраты на транспорт будут возмещены.
Бар, расположенный на углу улицы, еще открыт, витрина разбита; неподалеку от заведения жмутся малочисленные зеваки: в этом квартале люди предпочитают не попадаться на глаза полиции.
Полицейские в форме уже здесь, как и «скорая помощь»; иногда на место преступления прибывает квартальный комиссар или его заместитель.
На полу, среди древесных опилок и плевков, лежит скорчившийся человек, рука зажимает рану на груди, из которой течет струйка крови, уже образовавшая порядочную лужу.
– Мертв!
Рядом с телом тут же, на полу, валяется чемоданчик, который убитый держал в руке в момент падения. Чемоданчик открылся, из него выпали порнографические открытки.
Встревоженный владелец бара маячит неподалеку, стараясь произвести наилучшее впечатление.
– Все было спокойно, как обычно. У нас приличное заведение.
– Вы его раньше видели?
– Никогда.
Это следовало предвидеть. Даже если хозяин знал погибшего так же хорошо, как родного брата, он все равно будет утверждать, что сегодня этот мужчина пришел в бар впервые.
