– Говоря откровенно, – сказал он после некоторой паузы, – мне нужен шантажист.
– Шантажист? – недоуменно переспросил Норман, уставившись на Пуаро, словно не верил своим ушам.
Бельгиец кивнул.
– Именно, – подтвердил он. – Шантажист.
– Но для чего?
– Parbleu![35] Для того, чтобы шантажировать.
– Это понятно. Я имею в виду кого и зачем?
– Зачем – это мое дело, – сказал Пуаро. – А что касается, кого…
Немного помолчав, он продолжил будничным, деловым тоном:
– Вот мой план. Вы напишете записку – под мою диктовку – графине Хорбери. Сделаете пометку «лично». В записке попросите ее о встрече. Напомните ей о том, что она летела на самолете в Англию в определенный день, и скажете, что вам стало известно о ее финансовых отношениях с мадам Жизель.
– И что потом?
– Потом она даст согласие на встречу с вами. Вы поедете и скажете ей то, что скажу вам я, и попросите у нее – одну секунду – десять тысяч фунтов.
– Вы сумасшедший!
– Отнюдь, – возразил Пуаро. – Возможно, я несколько эксцентричен, но уж никак не сума-сшедший.
– А если леди Хорбери вызовет полицию? Меня же посадят в тюрьму!
– Она не вызовет полицию.
– Вы не можете знать это.
– Mon cher[36], я знаю практически все.
– Как бы то ни было, мне это не нравится.
– Она не даст вам десять тысяч фунтов, если вас смущает именно это, – сказал сыщик, подмигнув ему.
– Месье Пуаро, это слишком рискованный план. Он может поставить крест на моей судьбе.
– Послушайте, мистер Гейл, она не обратится в полицию, уверяю вас.
– Она может рассказать мужу.
– Она ничего не расскажет мужу.
– Мне это не нравится.
– Вам нравится терять пациентов?
– Нет, но…
Пуаро посмотрел на него с добродушной улыбкой.
– Вы, как благородный человек, испытываете отвращение к вещам подобного рода. Это вполне естественно. Но смею вас заверить, леди Хорбери недостойна рыцарского отношения.
– Но она не может быть убийцей.
– Почему?
– Потому что мы с Джейн сидели напротив нее и непременно заметили бы, если б она совершала какие-то действия.
– У вас слишком много предубеждений и предрассудков. Для того чтобы раскрыть это преступление, я должен кое-что знать.
– Меня совсем не вдохновляет идея шантажировать женщину.
– Ах, mon Dieu! Это только слова! Никакого шантажа не будет. Вам нужно всего лишь произвести определенный эффект. После этого, когда почва будет подготовлена, в дело вступлю я.
– Если благодаря вам я попаду в тюрьму…
– Нет-нет, даже не думайте. Меня очень хорошо знают в Скотленд-Ярде, и если что-нибудь произойдет, я возьму вину на себя. Но ничего не произойдет, кроме того, что я предвижу.
Тяжело вздохнув, Норман сдался.
– Ладно. И тем не менее мне это не нравится.
– Отлично. Теперь возьмите карандаш и пишите.
Пуаро медленно продиктовал текст записки.
– Voilà[37], – сказал он, закончив. – Позже я проинструктирую вас по поводу того, что нужно сказать ей при встрече… Скажите, мадемуазель, вы ходите в театр?
– Да, довольно часто, – ответила Джейн.
– Замечательно. Видели вы, к примеру, пьесу под названием «Вверх ногами»?
– Да, с месяц назад. Довольно неплохая постановка.
– Это ведь американская пьеса, не так ли?.. Вы помните персонажа по имени Гарри, роль которого исполнял мистер Раймонд Барраклаф?
– Да, он был очень хорош.
– Вы находите его привлекательным?
– Чрезвычайно.
– Il est sex appeal?[38]
– Несомненно, – со смехом сказала Джейн.
– Только это или он еще и хороший актер?
– О, по-моему, играет он прекрасно.
– Нужно сходить посмотреть на него, – сказал Пуаро.
Джейн взглянула на него с удивлением. Что за странный человек – перескакивает с темы на тему, словно птица с ветки на ветку!
Сыщик как будто прочитал ее мысли.
– Очевидно, вы не одобряете мои методы, мадемуазель? – спросил он с улыбкой.
– На мой взгляд, вы не очень последовательны.
– Ничего подобного. Я следую определенной логике. Нельзя делать скоропалительные выводы. Нужно действовать методом исключения.
– Методом исключения? – переспросила Джейн и задумалась. – Понятно… Вы исключили мистера Клэнси.
– Возможно, – сказал Пуаро.
– Вы исключили также и нас, а теперь, вероятно, собираетесь исключить леди Хорбери… О!
Она замерла на месте, будто ей в голову внезапно пришла какая-то мысль.
– Что такое, мадемуазель?
– Ваши разговоры о попытке убийства… Это был тест?
– Вы слишком поспешны, мадемуазель. Да, это часть стратегии, которую я использую. Упомянув попытку убийства, я внимательно наблюдал за мистером Клэнси, за вами, за мистером Гейлом – и ни в ком из вас не заметил никаких зримых признаков. И позвольте вам сказать, что в таких ситуациях провести меня невозможно. Убийца готов к отражению любой атаки, которую он предвидит. Но эта запись в маленькой книжке не могла быть известна никому из вас. Так что я вполне удовлетворен.
– Вы ужасно коварный человек, месье Пуаро, – сказала Джейн, поднимаясь на ноги. – Никогда не знаешь, чего от вас ожидать.
– Все очень просто. Я стараюсь получить информацию всеми доступными способами.
– Я полагаю, в вашем распоряжении имеется множество самых хитроумных способов получения информации…
– Есть только один поистине простой способ.
– Какой же?
– Давать людям возможность говорить.
Джейн рассмеялась:
– А если они не желают говорить?
– Каждый любит говорить о себе.
– Пожалуй, – согласилась Джейн.
– Благодаря этому многие шарлатаны сколотили себе состояние. Вызывает такой вот тип пациента на откровенность, и тот выкладывает ему все – как в двухлетнем возрасте выпал из коляски, как однажды его мать ела грушу и капнула соком на свое оранжевое платье, как в полуторалетнем возрасте он таскал за бороду своего отца… После этого шарлатан говорит пациенту, что тот больше не страдает от бессонницы, берет с него две гинеи, тот уходит счастливый и, возможно, даже действительно засыпает.
– Какая нелепость, – сказала Джейн.
– Не такая уже нелепость, как вам представляется. В основе этого лежит фундаментальная потребность человеческой натуры – потребность говорить, рассказывать о себе. Разве вы сами, мадемуазель, не любите делиться воспоминаниями о своем детстве, о родителях?
– Ко мне это неприменимо. Я росла сиротой.
– А-а, тогда другое дело… В таком случае вам действительно вряд ли захочется вспоминать детские годы.
– Да нет, я не ходила в алом чепчике и плаще, подобно воспитанникам сиротских домов, живущих за счет благотворительности. Мое детство прошло довольно весело.
– Это было в Англии?
– Нет, в Ирландии – в окрестностях Дублина.
– Стало быть, вы ирландка… Вот почему у вас темные волосы и серо-голубые глаза, как будто…
– Как будто их нарисовали пальцем, испачканным сажей, – закончил за Пуаро фразу Норман с улыбкой на лице.
– Comment?[39] Что вы хотите этим сказать?
– Есть такая поговорка про ирландские глаза – что их как будто нарисовали пальцем, испачканным сажей.
– В самом деле? Не самое элегантное выражение, но довольно точное. – Бельгиец склонил перед Джейн голову. – Замечательный эффект, мадемуазель.
Выходя из-за столика, девушка весело рассмеялась.
– Вы опасный мужчина, месье Пуаро. Спокойной ночи и спасибо за прекрасный ужин. Вам придется пригласить меня поужинать еще раз, если Нормана отправят в тюрьму за шантаж.
При воспоминании о том, что ему предстоит, по лицу Гейла пробежала тень.
Пуаро попрощался с молодыми людьми, пожелав им спокойной ночи.
Придя домой, он достал из ящика шкафа лист бумаги со списком из одиннадцати имен. Задумчиво кивнув, он поставил галочки против четырех имен.
– Кажется, я знаю, – пробормотал он вполголоса. – Однако необходима уверенность. Il faut continuer[40].
Мистер Генри Митчелл ужинал картофельным пюре с колбасой, когда в его доме появился гость. К немалому удивлению стюарда, им оказался усатый джентльмен, один из пассажиров рокового рейса.
Месье Пуаро обладал учтивыми, приятными манерами. Он настоял на том, чтобы мистер Митчелл продолжил свой ужин, и произнес изящный комплимент в адрес миссис Митчелл, которая смотрела на него с открытым ртом.
Детектив сел на предложенный ему стул, заметил, что для этого времени года стоит очень теплая погода, и затем плавно перешел к цели своего визита.
– Боюсь, Скотленд-Ярд не достиг большого прогресса в расследовании этого преступления, – сказал он.
Митчелл покачал головой:
– Удивительное дело, сэр, просто удивительное. Я не представляю, что они могут сделать. Если никто на борту самолета ничего не видел, каждому впоследствии придется очень нелегко.
