Мегрэ колебался; он чуть было не сказал подчиненному, чтобы тот вообще больше ничем не занимался. Но комиссар понимал, что это будет несправедливо, ведь инспектор старался изо всех сил.
– Убедись, что она вернулась в контору, а затем села в поезд.
– Возможно, ее возлюбленный к ней присоединится?
– Возможно. Когда он обычно возвращается домой к родителям?
– Они ужинают в семь часов вечера. В это время он всегда бывает дома, даже если потом ему случается уйти.
– Полагаю, у них нет телефона?
– Нет.
– У консьержки тоже?
– Не думаю. Этот дом не производит впечатления телефонизированного здания. Но я сейчас уточню.
Сантони взял справочник.
– Отправляйся туда после половины восьмого и расспроси консьержку. Фотографию оставь мне.
Уж коли Сантони взял снимок, то его следовало сохранить. Он еще мог пригодиться.
– Вы будете в своем кабинете?
– Я не знаю, где буду, но ты оставайся в контакте с набережной Орфевр.
– А чем мне сейчас заняться? У меня еще почти два часа до того, как Моника появится на улице Риволи.
– Спустись в бригаду, занимающуюся меблированными комнатами. Возможно, у них имеется карточка с именем Луи Турэ.
– Вы думаете, что он снимал комнату в городе?
– А как ты считаешь, где он оставлял желтые ботинки и разноцветный галстук, прежде чем вернуться домой?
– Вы правы.
Два часа тому назад фотография месье Луи появилась в послеобеденных газетах. Это был небольшой снимок, размещенный в углу страницы с пометкой:
«Луи Турэ, убит вчера после полудня в тупике близ бульвара Сен-Мартен. Полиция идет по следу».
Это не соответствовало действительности, но газетчики всегда добавляют подобную фразу. Самое странное заключалось в том, что до сих пор в кабинете комиссара не раздалось ни единого телефонного звонка по этому поводу. А в глубине души Мегрэ надеялся именно на это, из-за чего вернулся на набережную Орфевр и теперь убивал время, заканчивая текущие дела.
Почти всегда в подобных случаях люди считают (порой ошибочно, порой – нет), что опознали жертву. Или же что они видели подозрительную личность, бродившую вокруг места преступления. Большая часть подобных утверждений не выдерживает проверки. Но иногда случается, что именно благодаря им удается установить истину.
Уже три года месье Луи, как называли его бывшие коллеги и консьержка с улицы Бонди, каждое утро уезжал поездом из Жювизи и каждый вечер возвращался туда. Из дому он брал с собой обед, завернутый в вощеную бумагу, и так поступал всю жизнь.
Что он делал после того, как выходил из поезда на Лионском вокзале? Это оставалось тайной.
Понятно, что первые месяцы он, скорее всего, безуспешно искал новую работу. Как и другие безработные, он должен был стоять в очередях у дверей издательств, чтобы после получения свежей газеты отправиться по тому или иному адресу, указанному в объявлении. Возможно, он пытался продавать пылесосы, переходя от дома к дому?
Месье Турэ явно не преуспел в этом занятии, потому что был вынужден занимать деньги у мадемуазель Леоны и у старого бухгалтера.
Затем на несколько месяцев его следы терялись. Месье Луи не только должен был найти зарплату не меньше, чем у Каплана, но еще и расплатиться с кредиторами.
Между тем все это время он каждый вечер возвращался домой как ни в чем не бывало, делая вид, что он весь день трудился, как и прежде.
Его жена ничего не подозревала. Дочь тоже. А также обе его свояченицы. И оба свояка, которые работали на железной дороге.
И вот однажды он пришел на улицу Клинянкур с деньгами, которые был должен мадемуазель Леоне, с подарком для нее и сладостями для ее старой матери.
И это не считая желтых ботинок на ногах!
Существовала ли связь между желтыми ботинками и тем интересом, который Мегрэ испытывал к покойному? Комиссар не хотел признаваться в этом даже самому себе. Все дело в том, что долгие годы он тайно мечтал о ботинках «цвета детской неожиданности». Они были так же модны, как и короткие серо-бежевые пальто.
Почти сразу после женитьбы Мегрэ решился купить желтые ботинки, но, войдя в магазин, находящийся на бульваре Сен-Мартен напротив театра Амбигю, почувствовал, что краснеет. Он не осмелился надеть их сразу, а когда развернул пакет перед женой, мадам Мегрэ несколько натянуто рассмеялась.
– Ты собираешься это носить?
Он так никогда их и не надевал. Мадам Мегрэ сама сдала ботинки обратно в магазин, сказав, что у мужа от них болят ноги.
Луи Турэ тоже купил себе желтые ботинки, и Мегрэ счел это особым знаком, символом.
Прежде всего символом освобождения, и комиссар готов был поклясться, что, надевая эти замечательные ботинки, бывший кладовщик чувствовал себя свободным человеком. Это значило, что до тех пор, пока он снова не переобулся в обычные черные башмаки, жена, свояченицы и свояки не имеют над ним никакой власти.
Был в этом поступке и другой скрытый смысл. Мегрэ купил свои желтые ботинки после того, как комиссар района Сен-Жорж, где он в то время работал, сообщил молодому полицейскому, что ему увеличили заработную плату на десять франков в месяц, на десять полноценных франков той эпохи!
Должно быть, месье Луи тоже ощутил себя богачом с карманами, набитыми деньгами. Именно поэтому он подарил пенковую трубку старому бухгалтеру, отблагодарил людей, которые поверили ему. Внезапно он получил возможность время от времени навещать их, в основном мадемуазель Леону. Также совершенно неожиданно он нанес визит консьержке с улицы Бонди.
Но почему он не сказал им, чем занимается?
И вот однажды в одиннадцать часов утра консьержка заметила месье Луи, сидящего на скамейке на бульваре Сен-Мартен.
Она не решилась обратиться к нему и поскорее ушла, чтобы мужчина не заметил ее. Мегрэ отлично понимал пожилую женщину. Понимал, что ее поразило: скамейка. Такой человек, как месье Луи, всю жизнь работавший по десять часов в день, беззаботно рассиживается на скамейке! Не в воскресный день! Не после рабочего дня! В одиннадцать часов утра, в самый разгар трудовой деятельности во всех конторах и магазинах.
Не так давно месье Семброн тоже повстречал своего бывшего коллегу, и снова на пресловутой скамейке. На сей раз на бульваре Бон-Нувель, в двух шагах от бульвара Сен-Мартен и улицы Бонди.
Это случилось во второй половине дня, но месье Семброн не был столь щепетилен, как консьержка. Хотя, возможно, Луи Турэ заметил его первым?
Бывший служащий склада назначил кому-то встречу? Кто был тот человек, который бродил вокруг скамьи, ожидая приглашения подсесть?
Месье Семброн не смог его описать, ведь он не приглядывался к незнакомцу. Тем не менее он сообщил нечто важное: «Он похож на любого другого мужчину, который может присесть на скамью в том районе».
Один из этих типов без определенного рода занятий, которые убивают время, сидя на скамейках бульваров и рассеянно созерцая прохожих. Завсегдатаи района Сен-Мартен нисколько не походят на посетителей других скверов или некоторых парков, например парка Монсури, в котором чаще всего проводят время рантье, проживающие где-то поблизости.
Рантье никогда не усядутся на бульваре Сен-Мартен; в крайнем случае они расположатся на террасе кафе.
С одной стороны – желтые ботинки; с другой стороны – скамейка. И две эти вещи никак не соединялись в голове комиссара.
Но больше всего Мегрэ смущал тот факт, что в половине пятого вечера, в дождливую и сумрачную погоду бывший кладовщик зачем-то направился в тупик, где ему совершенно нечего было делать. При этом некто бесшумно последовал за ним и всадил бедняге нож между лопаток – и все это в десяти метрах от толпы, заполонившей тротуары. Фотография месье Турэ появилась в газетах, но никто не звонил в полицию. Мегрэ продолжал просматривать отчеты, подписывать административные формуляры. За окном начало смеркаться; комиссар был вынужден зажечь лампу. Взглянув на каминные часы, показывающие три часа, он поднялся и снял с вешалки свое тяжелое пальто.
Прежде чем уехать, Мегрэ приоткрыл дверь в комнату инспекторов.
– Я вернусь через час или два.
Не было необходимости вызывать машину. В конце набережной комиссар запрыгнул на подножку автобуса и уже несколькими минутами позже оказался на углу бульвара Севастополь и Больших бульваров.
Накануне в такое же время Луи Турэ был еще жив, он бродил по этому району, и у него оставалось еще несколько часов до того, как он должен был сменить желтые ботинки на черные и направиться к Лионскому вокзалу, чтобы вернуться в Жювизи.
Плотная толпа заполнила улицы. На каждом перекрестке приходилось останавливаться и ждать, чтобы вместе с многочисленными прохожими перейти дорогу, следуя сигналам светофора.
