Фейт подняла голову.
– Плохие новости? – пробормотала она.
– Хозяин, мадам.
Значит, у нее получилось. Фейт судорожно сглотнула, но слова застряли в горле. Она с немым вопросом впилась глазами в лицо Лавди.
– Хозяин умер, мадам.
Фейт ахнула и закрыла лицо руками.
– О, Лавди, нет!
Горничная обняла ее и прижала к своей пышной груди.
– Ну-ну, не плачьте, моя дорогая! Он умер во сне, лучшей смерти и не придумаешь.
Фейт разрыдалась, но отнюдь не от горя или жалости. Она жалела о собственном безрассудстве, превратившем ее в убийцу, и испытывала облегчение, что весь этот ад наконец закончился. Лавди утешала ее, и вскоре Фейт затихла и потянулась за носовым платком. Вытерев глаза, она нашла в себе силы выпить принесенный чай. Вошедшая Вивьен застала ее сидящей в кровати чашкой в руках, к которой она прикладывалась в перерывах между спазматическими рыданиями. Увидев Вивьен, Фейт подумала, что теперь та тоже свободна.
Вивьен со свойственной ей бескомпромиссностью выразила недоумение по поводу столь откровенного горя.
– Не понимаю, почему вы так убиваетесь? – резко заявила она. – Всем известно, как вы мучились все эти годы.
– Не надо, пожалуйста, не говори так, – взмолилась Фейт сквозь слезы.
– Простите, но я не собираюсь делать вид, будто мне жаль его. К чему лицемерие? Мне кажется, это самое приятное событие из всех, что случались в доме!
Фейт была шокирована. Совершив то, на что Вивьен никогда бы не решилась, она не желала смотреть правде в лицо и предпочла расценить свой поступок как подвиг, совершенный ради общего блага. Ведь Лавди, стараясь утешить ее, сказала, что смерть Пенхаллоу освободила его от мучений, и она поверила, что отравила мужа исключительно из сострадания к нему. Фейт вообще избегала называть вещи своими именами, стараясь даже мысленно не произносить таких ужасных слов, как «убить» и «отравить», и заменяя их более благозвучными эвфемизмами.
– Разве можно говорить такое вдове, миссис Юджин? – с упреком произнесла Лавди. – Когда бедный джентльмен только что умер?
Не обращая внимания на вспыхнувшую от возмущения Вивьен, она повернулась к хозяйке, чтобы спросить, наливать ли ванну.
– Даже не знаю, – заколебалась Фейт. – Я потрясена и чувствую себя ужасно.
– Но вы же не перестанете мыться только из-за того, что в доме покойник, – едко заметила Вивьен.
Это звучало абсурдно, но Фейт казалось, будто заниматься в такой момент личной гигиеной не совсем прилично. И все же она решилась:
– Я полагаю… Да, конечно, я, как обычно, приму ванну. Согрей воду, Лавди!
– Правильно, – одобрила горничная, потрепав ее по руке. – А потом вы снова ляжете в постель, и я принесу вам завтрак. Вам сразу полегчает, моя дорогая.
– О нет! Разве я смогу сейчас есть? И не уговаривай меня! Я должна встать. Как ты думаешь, мне сразу же спуститься вниз? Я в таком замешательстве, что прямо не знаю, как поступить!
– Вам лучше немного полежать, – посоветовала Лавди. – Вы все равно ничем не поможете, моя дорогая. Сейчас внизу доктор, и я хочу позвать его к вам, чтобы он дал вам что-нибудь от нервов.
– Нет-нет, я в порядке, – возразила Фейт, прижимая пальцы к вискам. – Мне не нужен доктор. Разве что спросить его об Адаме? Я должна это сделать? Боюсь, я не выдержу! Но если нужно… я, право, не знаю, что надо делать в подобных случаях.
– Если не хотите видеться с доктором, никто вас не заставляет, – вмешалась Вивьен. – Там сейчас Рэймонд, а вы вряд ли сможете сообщить им что-либо новое. Не такая уж это неожиданность. Ведь Лифтон вас предупреждал, правда?
– Да-да, разумеется. И последнее время Адам был совсем плох. Чармин сказала мне, что он сильно изменился.
– Приехал доктор Рейм, – сообщила Лавди. – Доктор Лифтон заболел гриппом.
– Доктор Рейм! – встрепенулась Фейт. – С ним мне лучше не встречаться! Терпеть его не могу. Он жесткий и бесцеремонный!
– Пойду налью вам ванну, – произнесла Лавди, забирая поднос. – Мистер Рэймонд просил вас сказать, если вам понадобится доктор.
– Нет, доктора не надо. Но если он сам захочет поговорить со мной, я всегда готова. Так и передай Рэймонду!
– Конечно, моя дорогая. Ни о чем не беспокойтесь.
Когда Лавди вышла, Вивьен попыталась вернуться к обсуждению смерти Пенхаллоу, но Фейт остановила ее, заявив, что не в состоянии говорить на подобную тему. Презрительно пожав плечами, Вивьен с достоинством удалилась.
Домочадцы, собравшиеся в столовой, пребывали в состоянии мрачной растерянности. Клара, как обычно, сидевшая во главе стола, разливала кофе и чай, периодически всхлипывая и прикладывая к глазам смятый платок. Конрад с вызовом поедал яичницу с беконом. Обри, который выглядел не слишком расстроенным, намазывал на тост тонкий слой мармелада. А Барт, так и не притронувшийся к еде, механически помешивал кофе, не поднимая головы. Рэймонда и Чармин за столом не было. На вопрос Вивьен относительно их местонахождения, Клара осипшим голосом сообщила, что они все еще в спальне у Пенхаллоу.
Взяв с буфета кусочек рыбы, Вивьен села за стол. После недолгого молчания Конрад, откашлявшись, заявил:
– Ну сегодня на работу я уж точно не пойду.
Присутствующие промолчали.
– О чем они так долго беседуют? – не выдержала Вивьен. – Доктор уже давно приехал. Что они там делают?
Обри, который из уважения к случившемуся сменил свой богемный наряд на строгий костюм с сиреневой рубашкой, ответил:
– Дорогая моя, нужно ли нам вникать в такие подробности? У тебя столь потрясающее самообладание, что ты можешь говорить за завтраком о чем угодно, но у меня характер послабее, поэтому прошу тебя оставить эту тему, милая. Тем более что кое-кто из нас действительно расстроен данным событием.
– Но только не ты! – бросил Барт.
– Единственно, что меня вывело из равновесия, так это жуткие вопли Марты, которыми она оглашала дом. Простолюдины всегда неумеренны в своих чувствах. Не стану делать вид, будто я раздавлен смертью отца. Тем более что вы вряд ли поверите мне. Он проявил весьма тревожное намерение вмешаться в мою прекрасно налаженную жизнь, и его смерть явилась для меня чистым благословением.
– Я рада, что хоть у одного из вас хватило мужества сказать правду! – заявила Вивьен.
– Не могу выразить словами, как меня порадовало твое одобрение, дорогая, хотя ты могла бы облечь его в более изящную форму, – сладко пропел Обри. – Сила духа действительно что-то значит, не так ли?
– Держите при себе ваши чертовы мыслишки! – рявкнул на Вивьен Барт. – Всем и так известно, как вы относились к отцу!
– Барт, утихомирься! – попросила Клара. – Не будем ссориться. Он, конечно, был старик с причудами, но теперь, когда он умер, не представляю, как мы будем жить без него. Надеюсь, мы все здесь не переругаемся, иначе жизнь в Тревеллине просто пойдет под откос. – Она прижала платок к глазам. – Я вот плачу, сама не зная почему. Он часто притеснял меня, а я все равно жалею его. Кто-нибудь поднимался к Фейт?
– Я ходила к ней. Она принимает ванну, – сообщила Вивьен.
– Переживает? – поинтересовался Конрад.
Вивьен усмехнулась:
– Ей кажется, что да. Меня возмущают лицемеры, которые считают своим долгом проливать слезы, когда умирают те, кого они всю жизнь ненавидели.
– Эй, полегче там, это уже через край! – крикнул Конрад. – Отец, конечно, грубил ей, но ты не имеешь права говорить, что она его ненавидела! Уверен, она действительно переживает!
– В таком случае Фейт вполне оправдывает твои надежды, – едко ответила Вивьен. – Ведет себя как положено безутешной вдове.
В столовую вошел растерянный Клэй.
– Это правда? – с порога спросил он. – Я только что узнал… Сегодня я проспал… Мне сказала горничная… но я не могу поверить!
– Ты о смерти отца? Да, он умер, – ответил Конрад. – Поднимись к себе и смени этот жуткий свитер на что-нибудь более приличное!
– Да-да, конечно. Если бы я знал, ни за что бы так ярко не оделся. После завтрака обязательно переоденусь. Господи, не могу опомниться! Как это случилось? Когда он умер?
Волнение, звучавшее в его голосе, вывело Барта из себя:
– Тебе-то, к черту, какая разница, когда он умер и как? Да плевать ты на него хотел! Наверное, радуешься, что он умер, бесстыжие твои глаза!
– Как ты смеешь так говорить? – забормотал Клэй, вспыхнув до корней волос. – Вовсе я не радуюсь!
– Врешь! – взвился Конрад.
Тут вмешался Обри, который со свойственной ему словесной вычурностью произнес:
– Садись, милый братик, и постарайся принять непростую ситуацию с максимально возможным достоинством. Самое лучшее, что ты можешь сделать, – последовать моему примеру. Я не слишком убиваюсь из-за смерти отца, однако не позволяю себе неприличного ликования на сей счет. Мое поведение находится в полном соответствии с моим одеянием: сдержанное, но не похоронное!
– Заткнись, осел! – бросил Конрад.
