– Мне очень грустно, что вы уезжаете с таким неблагоприятным впечатлением. Я думал, мы вместе раскроем убийство Эуженио Росси... Ладно, что поделаешь. Вы мне оставьте адрес, и я напишу вам, чем дело кончилось... О! Поглядите-ка, кто идет!
Повернув голову в указанном направлении, Сайрус А. Вильям увидел стройную, блистающую красотой, Мику Росси, которая шла в их сторону, покачивая бедрами. Тарчинини фыркнул:
– Наша самоубийца как будто чувствует себя неплохо!
– Я совершенно запутался в здешнем вранье!
– Потому что вы считаете это враньем...
Когда Мика поравнялась с ними, комиссар встал и пригласил ее вылить аперитив. Она согласилась без малейшего смущения, но Лекок держался крайне холодно, находя неприемлемым, чтобы следователь приглашал за свой столик особу, подозреваемую в соучастии в убийстве. Но в этом городе все было так необычно, так сбивало с толку, что Сайрус А. Вильям, как честный человек, должен был признаться себе, что чего-то он не понимает.
Никто бы и не заподозрил, что Мика только что овдовела. Ее траур выражался в очень элегантном платье, хоть и черном, но отнюдь не производящем мрачного впечатления. Лекок отметил это с неудовольствием, которое возросло, когда молодая женщина спросила, улыбаясь:
– Ну, вы успокоились, синьор? Убедились, что я не посягнула на свою жизнь?
– Более чем убедился, синьора. Моя ошибка в том, что я вас плохо знал.
– Кажется, вы хотите сказать что-то не слишком любезное, но мне все равно, потому что у вас красивые глаза...
Она обратилась к Тарчинини:
– Правда ведь, у него красивые глаза?
Комиссар признался, что в данном вопросе он некомпетентен, хотя нельзя отрицать, что его друг действительно видный мужчина. Говорил он громко. Сайрус А. Вильям в смятении видел, что сделался предметом веселого любопытства соседей. Он буркнул:
– Это бесстыдно!
Мика удивленно спросила Тарчинини:
– Почему бесстыдно?
– Perche e un Americano, signora![22]
Лекок сжал кулаки и, еле сдерживаясь, сказал:
– Послушайте-ка, signor comissario, я американец, согласен, но я буду не я, если не разобью вам физиономию, повтори вы еще хоть раз, что я американец, вот таким тоном!
Вдовушка воскликнула:
– Что это с ним?
Тарчинини любезно пояснил:
– Это, наверно, у американцев так принято прощаться с друзьями...
Оставив слишком красивую вдову и Тарчинини, Сайрус А. Вильям пошел, куда глаза глядят, пошел, вскинув голову, засунув руки в карманы и ощущая, несмотря на свою ярость, странное недовольство собой, в котором тщетно пытался разобраться. Стараясь отогнать это недовольство, он заставил себя думать о завтрашнем дне. Он пойдет к Маттеини и покажет ему фотографию Росси. Весьма возможно, на этот раз результат будет положительный. Он отнесет данные комиссару, простится с ним окончательно, а там – на аэродром, и прощай, Италия! С Валерией он, конечно, в Европу не поедет. Да к тому же она слишком боится заразы. Они поедут в свадебное путешествие в Новую Мексику. Может быть, позже, но гораздо позже, уже стариком, Лекок побалует себя еще одной прогулкой в Италию с единственной целью удостовериться, что правильно прожил жизнь и жалеть ему не о чем.
Чтобы скоротать вечер, Сайрус А. Вильям отправился в какой-то кинотеатр, где крутили старый фильм "Примавера", полный юмора, здоровой эротики и веселой безнравственности. С первых же кадров он хотел встать и уйти, но не решился беспокоить соседей и скоро, заразившись всеобщей эйфорией, уже смеялся вместе с остальной публикой. А где-то в тысячах километров отсюда Валерия, не в силах уснуть, читала Библию и проглядывала список приглашенных на свадьбу – не забыла ли она кого-нибудь.
Выйдя из кино и не испытывая желания сразу идти в отель, Сайрус А. Вильям принялся бродить по улицам, быстро пустевшим в этот поздний час. Он шел по виа Сотторива, как вдруг заметил довольно далеко впереди торопливо идущую молодую женщину. Вдруг какая-то фигура отделилась от стены и кинулась на нее, стараясь вырвать из рук сумочку. Незнакомка отбивалась, нападающий повалил ее. Не успел хулиган завладеть добычей, как Лекок схватил его, приподнял и резким ударом в челюсть отшвырнул, полуоглушенного, в сторону. Американец помог молодой женщине подняться. Обнимая этот стройный стан, Лекок почувствовал легкое волнение, к тому же малютка оказалась форменной красавицей. Она пролепетала:
– Он ушел?
Лекок показал ей на злоумышленника, начинавшего приходить в себя.
– Я так испугалась...
– Теперь это уже позади.
– Спасибо вам, синьор.
Хулиган неуверенно поднялся, потом кинулся наутек и скрылся в темноте. Опираясь на руку своего спасителя, синьора постепенно успокаивалась. Она объяснила:
– Я была в кино с подружками, потом еще поболтали...
– Вы мне позволите проводить вас?
Он почувствовал, как она насторожилась, и поспешно добавил:
– Всего несколько шагов, пока вы окончательно не оправитесь?
Она слегка отстранилась.
– Вы очень добры, синьор...
Они двинулись в путь бок о бок. Лекок украдкой поглядывал на нее и думал, что она явно порядочная и гораздо моложе, чем ему сначала показалось. Немного встревоженный тем, что с ним творилось, он попытался уцепиться за образ Валерии, но это не помогло: Валерия растаяла, как дым, перед очарованием девушки.
– Далеко вы живете?
– Нет, не очень... А вы иностранец?
– Да.
– Вы очень хорошо говорите по-итальянски.
– Я изучил ваш язык в Гарварде.
Он заметил, что название знаменитого университета явно ничего не говорит его спутнице, и уточнил:
– Я американец.
– Правда? Вот смешно!
Слегка уязвленный, Лекок спросил:
– Позвольте узнать, почему?
– Вам не понять.
– Представьте, я и сам начинаю так думать?
Некоторое время они шли молча, затем Сайрус А. Вильям снова заговорил:
– Вы замужем, синьорита... или синьора?
– Нет.
Лекок не мог бы сказать, почему, но ответ его обрадовал. На пьяцца Бра Молинари девушка остановилась.
– Здесь нам надо расстаться, синьор. Я вам очень признательна...
– Это невозможно!
– Что невозможно?
– Чтобы мы уже расстались!
– Но, синьор, я задержалась, и мои родители ждут и волнуются. Мама, конечно, не отходит от окна, и если она увидит, что меня провожают, будет скандал!
– Послушайте, синьорина... Не знаю, как бы это получше сказать, но если то, что я американец, само по себе вам не противно... я бы очень хотел снова увидеться с вами.
– Не знаю, синьор...
– Прошу вас!
Она колебалась, но он казался таким славным...
– Я работаю у Маджина и Хольпса на виколо Сорте... Может быть, встретимся завтра у Гробницы?
– Вы назначаете свидание на кладбище?
Она залилась звонким и свежим смехом, совершенно очаровавшим Сайруса А. Вильяма.
– Да нет же! У гробницы Джульетты!
– А! Хорошо.
– До свиданья!
– Доброй ночи, синьорина!
Она легко пустилась бежать, но Лекок окликнул ее:
– Синьорина!
Она обернулась.
– Скажите хотя бы ваше имя!
– Джульетта!
Ну конечно...
* * *
Сайрус А. Вильям, окончательно побежденный, больше не боролся с обаянием Вероны, которое с самого его приезда в город подтачивало его упорство, как ни был он уверен в себе. Он не мог не признать, что счастлив сейчас, как никогда в жизни. Он не задавался вопросом ни о своем отношении к Джульетте, ни о том, как увязать свое восхищение этой девушкой с официальной преданностью Валерии Пирсон, только жалел, что не с кем поделиться переполнявшей его радостью. Но редкие прохожие, которые ему попадались, так спешили домой, что Легко было угадать, как мало улыбается им роль наперсников, даже предложенная с величайшей учтивостью.
Однако ангел, хранивший его (ангел, несомненно, веронский) привел его в маленькую улочку недалеко от пьяцца Эрбе, где синьор Атилло Чирандо, проводив последнего клиента, закрывал окна ставнями. Сайрус А. Вильям, поклонившись, обратился к нему:
– Синьор, неужели вы откажете в стакане граппы человеку, нуждающемся в друге, с которым он мог бы чокнуться?
У Атилло было доброе сердце, и он признал, что, несмотря на время и закон, нельзя отклонить подобную мольбу, не подвергнув серьезной опасности спасение своей души. Он впустил симпатичного клиента в пустое кафе, прошел за стойку и, налив два стакана граппы, чокнулся с неожиданным гостем.
– Синьор, за ваше здоровье!
– За ваше, синьор, и за здоровье прекраснейшей девушки Вероны!
Они выпили, но когда Сайрус А. Вильям хотел заплатить, тот отказался от денег.
– Нет, синьор, это будет нарушением закона, ведь в такой час заведение уже закрыто. В вашем лице я принимаю не клиента, а друга!
В Бостоне ни один хозяин бара не проявил бы подобной чуткости. Растроганный Лекок вынул из бумажника банкноту в тысячу лир со словами:
– Разрешите, синьор, вручить вам эти деньги для ваших нуждающихся друзей.
