— Часиков в пять, сможешь?
В половине шестого с работы приходила Димонова соседка — Зинаида. Болтливая сплетница, неравнодушная к сильному полу, не достигшему зрелости. Если попросить Понятовского пококетничать с Зинулей (не увлекаясь!), можем узнать много интересного.
— Ты что-то задумала? — недовольно пробурчал любимый, посасывая дольку лимона.
— Так… мелочи, — уклонилась я и попробовала борщ.
Понятовский отложил лимон, накрыл мою левую руку ладонью и серьезно, как никогда, произнес:
— Надя, ты мне очень дорога. Умоляю, не делай ничего, что может быть опасно.
— Я и не собираюсь, — начала я врать.
— Собираешься, — оборвал Понятовский так сурово, что я невольно почувствовала себя замужем. И он сбавил обороты: — Наденька, с первой встречи меня поразило в тебе необычайно взрослое здравомыслие. И мне будет очень жаль, если тебе оторвут трезвую светлую головку. — Далее грустно и проникновенно: — А ее оторвут обязательно, если ты не угомонишься.
Не менее серьезно и проникновенно я посмотрела в его глаза:
— Игорь, обещаю. Только сегодня, один раз, съездим к Димону, и все. Не беспокойся, Фоминой там нет.
— Тогда зачем?
— Не знаю. Надо.
Больше ни о чем важном мы не разговаривали. За соседний стол сел полноватый блондин с тарелкой супа и сосисками под кетчупом и, казалось, навострил уши в нашу сторону.
Нам теперь все везде казалось и мерещилось. В любом и каждом нам виделись топтуны и преследователи. Подозрений не вызывали лишь старики, дети и голуби на подоконнике.
После прохладного кафе улица оглушала жарой. В желудке уютно плескался вкусный борщ (котлету отдала Понятовскому), клонило ко сну, и, постепенно, в такт шагам, на меня опускалось такое равнодушие, что к дому подошла как раньше, не ожидая милицейского свистка и выстрела в затылок. Первый раз за истекшие сутки было покойно, дремотно и мирно.
— Только не усни на ходу, — попросил Гоша, подволакивая мое тело к подъезду и собираясь распахивать дверь.
Но дверь открылась сама, и нам навстречу выкатился Артем Соколов.
— О! — воскликнул сокурсник. — Здорово. А я звоню, звоню, ни тебя, ни Фомы…
— У меня сотовый сломался, — пробубнила я и кивнула. — А домашний отключили… вчера.
— Понятно, — кивнул Артем и покосился на Гошу. — Я вообще-то по делу…
Догадливый Гоша клюнул меня в щеку, пожал Соколову руку и, бросив «до вечера», отправился восвояси.
Я почти засыпала, но проявлять негостеприимство дурной тон.
— Кофе, Соколов, выпьешь?
— В такую жару? — прикинул Артем.
— Есть пиво…
— Нет, все равно не буду, спасибо. Я вот чего приехал… ты что собираешься Понту дарить?
— В смысле? — промямлила я.
— Надежда, голубушка, сегодня какое число?
— Ну… девятнадцатое… Бог ты мой!! У Понятовского послезавтра день рождения!
— Дошло, — обрадовался Соколов и сел на скамейку. — Меня девчонки прислали. Мы скидываемся на лыжи и ботинки. Вы с Фомой в доле?
«Фома не в доле, это точно», — подумала я, а вслух сказала:
— Алиса, по-моему, уже что-то приготовила. А я с вами.
— Окей. Отдашь потом, на даче, — Артем всегда говорил очень быстро, отрывисто, словно перескакивая по точкам и запятым. — Девчонки торт испекут. Намекни Понту, чтоб на сладкое не тратился, пусть лучше вина возьмет побольше…
Я зевала, не смущаясь; еще минута, и Соколов убаюкает меня докладом о подготовке к ежегодному празднику. Моя кепка кивала в такт точек и запятых, глаза сонно щурились на толстых воробьев, деловито клевавших что-то в траве…
— Эй, Надежда, ты что, спишь? — возмутился Соколов, и воробьиная стайка вспорхнула на дерево. — Я тебя спрашиваю, Фомина плакат нарисовала?!
— Какой?
— Поздравительный!! — воробьи вообще исчезли.
— Нет. Она, кстати, в Питер уехала.
— Чума болотная, — буркнул Соколов. — Неделю назад Линка ей фотографию маленького Понта принесла.
— Зачем?
— Купидона рисовать!! Кудрявого и с крылышками! Вместо лука — автомат Калашникова…
— Да ну? — я едва не проснулась. — Понятовский — Купидон с «калашом»? Забавно…
Соколов вскочил, потом опять сел, поерзал задом по скамейке и выдал:
— Не-е-ет, Боткина, я бы никогда на тебе не женился… Не баба, а калькулятор… вместо мозгов логарифмическая линейка. Тебя что-нибудь, кроме математики, интересует?!
— Извини, Артем. Что ты там о женитьбе?
— Очнулась, — фыркнул Соколов. — О женитьбе — это я так, для рефлексии, — и, внимательно приглядевшись, разрешил: — Ладно, Боткина, иди дрыхни. Мы сами как-нибудь… девчонки частушки распечатают, на месте сориентируешься.
И, похлопав меня по плечу, умчался по своим, всегда многочисленным, делам.
День рождения Игоря Понятовского друзья всегда превращали из тривиальной пьянки в выездное выступление агитбригады. Судя по разговору с Соколовым, сценарий этого года прост — частушки на фоне вооруженного Купидона.
И кого это наш скорострельный еще поразить успел?!
Я шагала по ступенькам лестницы и пыталась ревновать. Получалось не шибко. Возможно, прав Артем, не баба я… калькулятор. Соколов еще… жениться не хочет… бедный Гоша…
Мысли путались, я с трудом заставила себя раздеться, рухнула лицом в подушку и уснула через секунду, не увидев первой овцы.
Снился мне родной дом, моя детская комната, папа, сидящий за письменным столом: в руках у него логарифмическая линейка, — и пытается, родной, с ее помощью вычислить, куда делась Алиса Фомина.
…Во второй половине дня в нашу комнату пробиралось солнце. Его лучи скользили по полированному шифоньеру и отражались на подушку. Сейчас на подушке лежала моя голова, лучи щекотали в носу и заставляли проснуться. Я закрылась плюшевым мишкой и попыталась доглядеть сон про папу. Но он уже ушел, и его место заняли мысли. Противные и страшные. Дремотная вялость умоляла оставить все как есть, плыть по течению инертным бревном и надеяться стать Буратино с пятью сольдо…
Но какова Фомина?! Тайком от меня собиралась рисовать плакат на день рождения Гоши? Или… признаться хотела, что о детдоме рассказала она, и рассчитывала привезти меня на дачу Понятовских главным подарком? Это возможно. В честь праздника я бы ее колотить не стала.
Гоша приехал ровно в пять. С пакетом томатного сока, пломбиром и своим старым сотовым телефоном.
Ни слова не говоря, он вставил симкарту от моего раздавленного мобильника в привезенный телефон и протянул его мне:
— Владей.
Телефон был из дорогих — «Нокиа», но подарок я приняла спокойно. У Понятовского этих мобильников, как грязи. Нормальный человек покупает одну трубу и пользуется ею до трещины в корпусе, Гоша Понт скупает все новинки с интернетами, фотоаппаратами и прочими прибамбасами. Пунктик у него такой. Мама-психиатр даже лечить сына пыталась. Начинается фобия с мобильников, плавно переходит на автомобили, заканчивается коллекцией новых жен.
Настораживает, однако.
Поболтав о погоде и самочувствии «сутки пьющих женщин», мы спустились к машине и поехали на Юго-Запад к дому Димона.
Постепенно мое сонное равнодушие, что удивляло, передалось Игорю. Он прекратил игру в «вычисли «хвост», оставил нелепые перестраивания из ряда в ряд, нервные рывки у светофоров; в пробке, под каким-то мостом, мы даже целовались минут пятнадцать.
Во дворе фурцевской многоэтажки мы едва нашли место для парковки, и, не оборачиваясь, не глядя, кто въехал за нами, прошли к подъезду.
— Гоша, тебе задание, — поднимаясь в лифте на восьмой этаж, сказала я, — разговори Зинулю.
Понятовский сморщился.
— Надо, Гоша, надо. Специально не спрашивай, кто заходил и когда…
— А ты?
— А я в засаде у лифта. Пойдем вместе, швырнет ключи и носом дернет. А с тобой, «милый кексик», — гнусаво протянула я, — соседка поболтает.
Приходящих к Димону студентов Зинуля уверяла, что только-только, едва-едва разменяла третий десяток. Женская часть нашего коллектива была уверена — если и тридцать, то с приличным хвостом.
Собой Зинуля напоминала упитанную морскую свинку — глазки-бусинки в толстых щечках, круглый животик и коротенькие лапки. Похотлива эта свинка была невероятно. Солецкий чуть жив остался, когда согласился чашечку чаю испить. А ведь говорил, что все детство держал свинок. Нравились они ему очень. Раньше.
Пожелав Гоше успехов и терпения, я затаилась между лифтом и мусоропроводом и уставилась в стену, исписанную сопливыми граффити. Стараясь особенно не прислушиваться — не ровен час, вспылю, не выдержу, — погрузилась в созерцание рисунка телевизора.
Прямо напротив двери лифта юный художник изобразил трансляцию мультика о Винни-Пухе. Сам медведь был изображен схематично; на переднем плане сидел грустный ослик Иа над пустым горшочком из-под меда и останками воздушного шарика. Телевизор был удивительно детально выписан. Со всеми кнопочками и логотипом в углу экрана, почему-то MTV.
