желаний нет стремлений, без стремлений нет движенья, без движенья нет жизни. Как видишь, все просто, очень просто. Одни хотят владеть миром, другие – купить новые сапоги, третьи… третьим достаточно увидеть себя на экране телевизора. Или, быть может, ты предпочитаешь журнал? Глянцевые страницы, заполоненные рекламой и полуобнаженными, а то и вовсе обнаженными, красотками. Мечта онаниста…
– Прекрати! – Жестокие слова Ник-Ника с точностью безумного хирурга уродовали мою мечту, в его исполнении она казалась… жалкой. Да, жалкой, несерьезной и пошлой.
– Нет, девочка, не прекращу. Я обещал исполнить любое твое желание, Ник-Ник умеет быть благодарным, но ты должна понимать, чего просишь.
– Уже ничего.
– Неправда. – В его голосе легкий упрек. Шоколадная крошка на белом айсберге мороженого, кусочек льда в бокале мартини и упрек в голосе Ник-Ника одинаково уместны. – Не надо стыдится, не надо лгать Ник-Нику. Итак, милая, давай проясним все до конца. Я способен дать тебе и любовь толпы, и поклонение. Ты станешь идолом, богиней этого мира, забывшего о существовании богов, недосягаемой мечтой. Тебя будут вожделеть, тебе будут подражать и тринадцатилетние глупышки, и старухи в домах престарелых, ты получишь эту страну, ибо тот, кто владеет толпой, владеет и страной, но есть одно условие.
– Какое? – Я спрашивала, заранее соглашаясь на все его условия, одно, десять, сто десять – не важно. Убить или быть убитым, украсть, предать или пройти босиком по стеклу – все, что угодно. Ник-Ник обещал чудо, ради которого я согласилась бы и душу продать.
– Ты меня слушаешься. Нет, прежде, чем согласишься, подумай. Послушание должно быть полным. Если я говорю смейся, ты смеешься, говорю плакать – рыдаешь в три ручья, говорю уйти – уходишь, говорю переспать с человеком – прыгаешь в койку, как бы отвратителен партнер не был. Понятно?
– Понятно.
– Итак?
– Я согласна.
Ник-Ник хмыкнул, он другого и не ожидал.
– А разрез глаз, – заметил он, – придется изменить, он у тебя чересчур стандартный. Запомни первое правило: красота не имеет стандарта.
Творец
Она была предсказуема, девочка-из-поздемелья, она так страстно мечтала стать красивой, что Ник-Ник ощутил себя Дьяволом, вымогающим душу в обмен на горькую конфету. Ксана пока не знает, что конфеты красоты очень горькие, а порой вообще опасны для жизни.
Главное сказано, она попросила, он согласился, формальности соблюдены. Ник-Ник и сам не знал, нужны ли ему эти формальности. С ними было… удобно. Привычно. Это как молчаливое свидетельство того, что удача останется с тобой вплоть до завершения проекта.
Этот будет девятым по счету. Милое число, незавершенное, округлое, скользкое и мистическое. Как далеко он зашел, разве пятнадцать лет назад, когда все только-только начиналось, мог он надеяться, что когда-нибудь начнет девятый проект?
Самый первый пришелся на год тысяча девятьсот девяносто третий: затянувшийся развал империи, беспредел и передел, агония утомленного перестройкой коммунизма и старые иномарки новых хозяев жизни. А еще чаровница-Элиз. Белые кудряшки – сладкая вата – румяные щеки, выдающийся бюст и карамельный ротик. Как раз то, что нужно, чтобы привлечь внимание. Она была капризной девочкой и продержалась недолго – через пару месяцев выскочила замуж за непонятного типа с золотой цепью и фирменными кроссовками «Адидас», которые весьма занятным образом сочетались с белой рубашкой и антикварными запонками. Тип мерил все на деньги, и отдал за Элиз внушительную сумму, которой хватило, чтобы начать следующий проект.
Анна, томная вызывающе-непохожая на других Анна. Черная кожа – подарок папочки-африканца – голубые глаза – спасибо маме-москвичке, короткая стрижка, широкое кольцо в нижней губе и серебряные браслеты на руках. Именно Анна стала первой звездой нового дома моды – насколько претенциозно это звучало – «л’Этуаль» – именно благодаря ей Аронова заметили, а Лехин убедился, что дикие проекты товарища приносят неплохой доход. Анна была совершенна, от макушки с ежиком жестких черных волос, до нежно-розовых пяток. Анну убили в подъезде собственного дома. Группа националистов, решивших, будто черная красавица попирает сами устои России. На суде подростки – старшему едва исполнилось семнадцать – разглагольствовали о великом русском народе, русской идее и русской красоте, а Ник-Ника называли моральным уродом и еврейской тварью. Дело замяли – на то время национализм был чем-то странным, но не слишком опасным. Единственный случай не в счет.
Коллекцию одежды, посвященную Анне – белый бархат, мех, серебро и шляпы с широкими полями – демонстрировала Виктория, хрупкая, как осенний лед, тщедушная Виктория, самым большим достоинством которой являлась невзрачная внешность. Рисуй, что хочешь. Своей серостью Виктория замечательно оттеняла модели Ник-Ника и стяг Аронова поднялся еще выше.
Потом была Мирта… Юкка… Варавва – в этот период Аронов здорово увлекся Библией. Бедняга-Летиция и Айша.
Что делать с Айшей? У девочки скандальный характер, появление конкурентки она воспримет как посягательство на свою карьеру, и будет, безусловно, права. Впрочем… Впрочем, отделаться от Айши не так сложно: вызвать ссору и уволить к чертовой матери. А еще лучше перепродать контракт.
Этим пусть займется Лехин.
Да и времени хватит: с Ксаной нужно хорошо потрудится, походка, жесты, поведение… Аронов аж зажмурился от удовольствия: он обожал начинать проект, расписывать план, продвигаться шаг за шагом и чувствовать себя Пигмалионом, который из никчемного куска плоти вот-вот вылепит нечто чудесное.
К тому же пора работать над новой коллекцией.
Взглянув на портрет Сталина, Ник-Ник усмехнулся. Пожалуй, он даже знает, в каком направлении работать.
Это будет интересно.
Якут
– Пожалуйста, расскажите об этом поподробнее, – Эгинеев старался говорить как можно мягче, чтобы не испугать Лелю своим интересом к семейным ссорам. Впрочем, можно было не беспокоиться, свидетельница прямо таки жаждала поделиться информацией.
– Рома, он же был тонкий, чувствительный и талантливый безумно, а она постоянно его задевала. Дескать, что за профессия для мужчины. А профессия нормальная, даже классная, знаете, как мне девчонки завидовали? Ромка любое платье с Черкизова мог превратить в шедевр. А она на него давила, чтобы пошел нормальным делом заниматься. Ромка рассказывал, что раньше, ну до моего появления значит, скандалы были дикие. Бабка его разве что из дому не выгоняла, требовала работать пойти, а потом, когда Рому к Аронову взяли, поутихла. Деньги-то он зарабатывает. На его месте я бы старуху вообще в дом престарелых отправила, пусть там санитаров строит, а он терпел.
– Почему?
– Ну родственница же, – не слишком уверенно сказала Леля, – да и квартира на нее записана, Ромка вроде как посторонний. А она этим пользовалась и при каждом удобном случае грозилась квартиру домработнице завещать. Ну чтобы Ромка не зазнавался. Он и не зазнавался, он вообще тихий был, засядет за свои рисунки и целый день
