доброе имя.
— Не стоит благодарности, — ответила я, вспомнив о сумме, которая упала на мой счет этим утром. — Я делаю свою работу. Мне очень жаль, что с вашим братом случилось это несчастье. Примите мои соболезнования. Я все изложу на бумаге и свяжусь с вами в течение трех дней.
— Хорошо, Танечка, тогда до встречи. Спасибо вам! Спасибо… — Голос Павла Ивановича опять дрогнул.
— До свидания.
Я вернулась на лестничную клетку и спустилась вниз по ступеням. Мне страшно хотелось кофе, и я решила, что перед тем, как вернуться домой, заеду в кофейню «Зерна». Там как раз должны были привезти новую партию кофе из Эфиопии. Вдруг моя нога съехала с последней ступени, и я, взмахнув руками, полетела вперед, на бетонный пол. В последнюю секунду я успела выставить руки и зависнуть над кривым осколком, уставившимся мне в шею.
— Ой! Деточка! — послышалось сзади. Чья-то дрожащая рука попыталась приподнять меня с пола: — Это все я. Я, старая дура, бутылку с оливковым маслом разбила. Руки, видишь, дрожат, как у бешеной.
Я приподнялась и села, рассматривая содранные ладони. Надо мной склонилась маленькая пухлая старушка в мелких седых кудряшках.
— Черт. Бабуся! Хорошо, что мы не на трамвайных рельсах. А то я бы уже без головы лежала.
— Ты это о чем, деточка?
— Не важно.
— Ой, прости, прости меня. Вон и штаны твои модные на коленках порвались. Беда-то какая.
— Ничего страшного. — Я медленно встала, опираясь на сухую ручку старушки.
— Миленькая ты моя…
— Все хорошо, не беспокойтесь. Ай…
— Ты точно идти можешь?
— Могу, все в порядке. — Я подумала, что о кофейне придется забыть. Надо доползти до дома и заняться разбитыми коленками. Я выпрямилась и вдруг почувствовала острый прострел в спине. Этого только не хватало!
Осторожно обходя осколки, я проковыляла к входной двери. Старушка за моей спиной открыла дверь своей квартиры:
— Сейчас, сейчас. Сестра сейчас все уберет, она и помоложе, и порасторопнее… Маша, неси же тряпку и веник! Надо собрать осколки — люди уже калечатся.
Когда я выходила на улицу, до меня долетел голос таинственной Маши, которая скрывалась в глубине квартиры, — такой же старушечий и хриплый:
— Аннушка… ну не горячись, несу уже…
* * *
К тому моменту, как я доехала до своего дома, коленки начали саднить сильнее. Припарковавшись, я осмотрела ноги. Сразу стало ясно, что джинсам хана. На каждой штанине красовались дырки с неживописными рваными краями, окрашенными засыхающей бурой кровью. Я загрустила: джинсы были куплены этим летом в Италии, а с момента покупки не прошло и пары месяцев.
Дома после обработки ссадины перестали казаться такими уж страшными, зато я почувствовала, что усиливается боль в спине. Перспектива не радовала: повреждение могло оказаться серьезным, а моя работа требовала постоянного передвижения. Можно было просто отлежаться дома, но мне было тяжело даже кружку с полки достать, поэтому, поохав и поторговавшись с собой, я все-таки вызвала такси и поехала в клинику к знакомому доктору. Вердикт был ожидаемым: растяжение.
Леонид Леонидович, травматолог, не раз спасавший меня от подобных недугов, выписывая рецепт, вдруг оторвался от компьютера и уставился на меня поверх очков.
— Рыба моя, перестань заниматься ерундой.
— В смысле? — удивилась я. Леонида Леонидовича я знала уже лет десять и звала запросто дядей Леней. Он лечил все мои переломы и ушибы, полученные в ходе многочисленных расследований, с интересом воспринимал мою профессию, но в нравоучениях ранее замечен не был. — Дядь Лень, я просто упала.
— Я все жду, что когда-нибудь ты окончательно «упадешь», — старичок изобразил пальцами кавычки, — и я уже ничем не смогу тебе помочь. И никто не сможет.
— Дядь Лень, что вы каркаете! — засмеялась я. — Я действительно просто упала. Бабулька какая-то масло разлила на ступеньках…
— А бабульку случайно не Аннушкой звали?
Я открыла рот и закрыла, решив, что лучше промолчать.
— Ладно, — Леонид Леонидович махнул рукой, нахмурившись, — кому-нибудь другому будешь рассказывать про свое «упала». Он вдруг встал из-за стола и зашагал по кабинету, засунув тонкую дужку очков себе в рот. Причем сделал это так энергично, что я испугалась, он ее перекусит.
— Дядь Лень, да что случилось-то? С чего вы вдруг так распереживались? Я к вам давно хожу, и все вроде нормально было.
— Случилось… — повторил он, остановившись перед окном. — Случилось…
Я молча ждала продолжения, понимая, что пока внутри у моего доброго доктора не выстрелит сжатая пружина, слова из него больше не вытянешь. Он по-прежнему смотрел в окно, где на огромной площадке, построенной для скейтеров и любителей экстремального спорта, резвилась беззаботная молодежь.
— Они словно нарочно обустроили эту площадку напротив моих окон. Целый день смотрю, как эти подростки прыгают и падают, падают и прыгают. И все жду, что кого-нибудь из них либо «Скорая» увезет, либо ко мне в кабинет притащат.
— И как, увозили? — спросила я.
— Увозили! — с вызовом ответил Леонид Леонидович. — И не раз. Знаешь, я месяцами упрашивал начальство дать мне кабинет с видом на мостик. Там только пенсионеры да влюбленные гуляют… Не дали. А я теперь и не попрошу.
— Почему? — удивилась я. Очевидно, мой травматолог к чему-то вел, правда, очень окольными путями.
— Моя пациентка оттуда сбросилась, — сказал он наконец, вернувшись к столу. Из нагрудного кармана Леонид Леонидович извлек тонкий платочек и аккуратно протер им стекла очков. Потом посмотрел на свет. — Даже не пациентка, а близкий человек. Теперь куда ни кинь, всюду клин: других видов из окна у клиники нет.
— Дядь Лень, — вздохнула я, — говорите, в чем дело.
— Твоя работа очень опасная?
— Не больше, чем любая другая.
— Вот, не обманывай старого деда! Не обманывай. Гоняться за преступниками — придумала же занятие… И ремонтирую я тебя с завидной регулярностью. Так что… — Он пригрозил мне пальцем. — Не надо тут… убеждать меня, что это безопасно.
— Окей, не буду. — Я подняла руки, словно «сдаваясь». — Только скажите, в чем дело. Я же вижу, вы о чем-то хотите меня попросить, только все никак не решитесь. Давайте я сэкономлю время. Вы хотите попросить меня об услуге. Но опасаетесь, что в результате оказания этой услуги я каким-либо образом пострадаю. И не хотите быть причиной. Так?
Леонид Леонидович устало поднял на меня глаза. Он помолчал, потом кивнул.
— Так просите. Я большая девочка и могу за себя постоять. От того, что вы меня о чем-то не попросите, ничего не изменится — я продолжу заниматься своим делом, а вы продолжите за меня беспокоиться.
Врач коротко усмехнулся, глядя в стол, заваленный бумагами:
— «Принять реальность — значит наполовину выздороветь». Не
