Ознакомительная версия.
В отсутствие потенциальных кавалеров здоровая женская привычка засматриваться на свое отражение у Ольги Павловны не сформировалась, и важный девичий вопрос: «Свет мой, зеркальце! скажи да всю правду доложи: я ль на свете всех милее, всех румяней и белее?» – она озвучивала только на уроках литературы, с выражением читая детям известную сказку Пушкина.
И вот теперь при взгляде на занзибарскую смуглянку, которая, определенно, была всех ру-мяней и милее, Ольге Павловне вдруг тоже страстно захотелось быть красивой и привлекательной.
Может, все-таки почтить память Елки запоздалым походом в солярий, на котором подружка, царство ей небесное, так настаивала?
Не успев решить этот непростой этически-эстетический вопрос, Оля увидела приближавшийся к остановке автобус. Красные цифры на светящемся табло помаргивали – возможно, с недобрым намеком. Ехать на автобусе номер тринадцать в морг показалось ей не самой лучшей идеей, но Оля всегда гордилась тем, что она совершенно свободна от разных глупых суеверий. Отступить она не могла из принципа.
Она вошла в полупустой автобус, села на одиночное место у окошка и на протяжении полутора десятков промежуточных остановок до конечной мужественно давила в себе недостойный порыв дезертировать домой к маме, папе и прочим добрым людям Романчиковым в праздничном расширенном ассортименте.
А Андрей Петрович Малинин ее уже ждал!
Увидев на кольце за остановкой знакомую грязно-белую «шестерку», Оля неожиданно для самой себя обрадовалась так, как будто ей подали сверкающий лимузин.
В приоткрытом окошке дразнящим языком вздрагивало лохматое ухо облезлой бобровой шапки, и Оля хихикнула, вспомнив, как называли меха древнерусские летописи: «мягкая рухлядь».
Воистину метко народное слово! Бобер, из мягкой рухляди которого в незапамятные времена сшили шапку Андрея Малинина, при жизни запросто мог наблюдать откуда-нибудь из замерзших плавней главный воинский подвиг Александра Невского – Ледовое побоище.
К уютно урчавшей «шестерке» Оля подошла с улыбкой, но Малинин живо испортил ей настроение, ответив на вежливое: «Доброе утро!» неформатной репликой:
– Ну да! Видал я и подобрее!
От этой грубости Ольга Павловна моментально сникла, замкнулась и через некоторое время поймала себя на том, что озлобленно думает, какое именно утро может считаться добрым по меркам господина Малинина? Наверное, такое, которое он встретит в компании пышной и щедрой, как африканская природа, обнаженной занзибарышни?!
При этом в воображении Ольги Павловны замелькали картинки, количество и качество которых позволило бы богато проиллюстрировать «Декамерон» Бокаччо, да еще и на пару глав «Камасутры», пожалуй, хватило бы.
От своего хорошо воспитанного учительского воображения Ольга Павловна такого не ожидала.
– Так вот, я говорю, та девица была совер-шенно голая!
Малинин непринужденно продолжил деловой разговор, начатый и оборванный примерно час назад, и при этом умудрился попасть точно в тему Олиных неприличных фантазий.
Она покраснела.
– И место, где ее нашли, неподалеку от того, где я подобрал вашу Елку.
– Я понимаю, почему вы думаете, что оба эти случая – явления одного порядка, – рассудительно сказала Оля. – Возможно, в городе появился маньяк, который заманивает красивых девушек, раздевает их догола и оставляет замерзать на морозе?
– Зачем? Какая ему от этого радость? Ведь ваша подруга не подверглась насилию, не так ли? Ее ведь осматривали в больнице, – напомнил Малинин.
– А вы думаете, у маньяка не может быть никакой другой радости, кроме как насиловать девушек?
Оля посмотрела на Андрея с таким пренебрежением, что он почувствовал себя примитивным существом с крайне бедным воображением и разозлился.
– Я, признаться, очень мало знаю о тихих радостях маньяков! – ехидно сказал он. – А вы?
Оля тоже разозлилась, но не сдалась.
– Может, он садист? Может, ему нравилось наблюдать, как они замерзают?
– Поверьте, – проникновенно сказал Малинин. – Это отнюдь не самая живописная смерть!
По его тону чувствовалось, что он знает о чем говорит.
Оля поежилась и не нашлась что ответить.
– К тому же я не понимаю, как он мог за ними наблюдать? – после паузы продолжил Андрей. – С дороги тело не было бы видно, снежный отвал на обочине загораживает вид на поле.
– А если из кабины большого грузовика? – предположила Оля.
Малинин покосился на нее и неохотно кивнул:
– Возможно.
– А кстати! – Оля всем корпусом повернулась к собеседнику: – Вы-то каким образом нашли Елку, если ее не видно было с дороги?!
Андрей прищурился, вспоминая:
– Да случайно я ее нашел. Совершенно случайно! Было раннее утро, едва светало. Я ехал, клевал носом, чуть не задремал за рулем. Машина вильнула и зацепила снежную стену, а с нее вдруг – бац! – что-то ярко-оранжевое на дорогу бухнулось. Апельсин!
– Редкое явление в пшеничных наших полях, – не без ехидства пробормотала Оля. – Особенно в это время года!
– Ну да, – согласился Малинин. – Я сразу проснулся, глядь – а над снежной расщелиной что-то вроде ветки нависло. Я присмотрелся – а это рука!
– Так-так-так! – возбужденно, как часики взрывного устройства, протикала Оля. – Получается, что апельсин она в руке держала?
– Ну не во рту же!
– Так-так-так! – повторила Оля.
– Да говорите уж, не тарахтите впустую, – раздраженно попросил Андрей.
– Видите ли, у моей подруги была такая глупая привычка – непременно брать с собой на дорожку что-нибудь съедобное, – объяснила Оля. – Это ее Евгения Евгеньевна так приучила. Елка-то в детстве была худющая, как палка.
Малинин хмыкнул, явно оценив классическое «елка-палка».
– И баба Женя все время старалась подкормить любимую внучку, – договорила Оля. – Знаете, когда мы прыгали во дворе в классики, у Елки из карманов вечно сыпались крошки, так что за ней по пятам всегда скакали воробьи…
Она опечалилась, но толстокожий Малинин не позволил ей закручиниться как следует.
– Хотите сказать, привычка закрепилась, и, даже став взрослой, ваша подруга не выходила из дома без сухого пайка?
– Если было, что с собой прихватить, она всегда запасалась! – подтвердила Оля. – Я поэтому не любила с ней в кафе ходить, мне было стыдно, когда Елка прятала в карман недоеденный пирожок или горсть сухариков для супа. Хотя она делала это совершенно машинально. Что под руку попадалось, то и хватала! И потом даже не ела, просто выбрасывала, освобождая карманы для новых припасов.
– То есть ваша подруга могла выйти из дома совсем без одежды, но при этом не забыла бы взять еду навынос?! – не поверил Андрей.
Оля развела руками:
– Именно так и было! Знаете, однажды я встречала ее в аэропорту после перелета из Таиланда. Летели они очень долго, Елка с кем-то там бурно прощалась, в процессе до полубеспамятства напилась и в итоге вышла из самолета без юбки, но зато с полным кулаком аэрофлотовских карамелек!
– Это показательный пример, – оценил Малинин. – Значит, мы можем предположить, что, напившись до полного беспамятства, Елка отправилась на прогулку в неглиже, но на автопилоте взяла на дорожку что попалось. А попался ей апельсин.
– Где он? – требовательно спросила Оля и огляделась.
– Не знаю, – честно ответил Андрей. – Думаю, его съел Ванька.
– Вы позволили своему медведю съесть нашу единственную улику?! – возмутилась Оля.
– Не улику, а апельсин, – невозмутимо поправил ее Малинин. – Или вы думаете, на кожуре была наклейка с точным почтовым адресом хозяина фруктовой корзины?
– Какая-то наклейка там вполне могла быть, – уперлась Оля. – С названием фирмы-импортера, скорее всего. И мы бы узнали, какой именно это был апельсин – марокканский, алжирский, турецкий или израильский, какого именно сорта, тонкокорый или толстокорый, с семечками или без, гибридный или нет…
– Как много вы знаете об апельсинах! – восхитился Малинин. – Как настоящий ботаник!
Оля нахмурилась. В лексиконе ее младшего братца и учеников слово «ботаник» было ругательным. Оно сокращалось до совсем уж пренебрежительного «ботан» и обозначало человека, предпочитающего абстрактные знания конкретным и до смешного неприспособленного к реальной жизни.
– Я не ботаник, я русичка! – напомнила Оля.
– Руси-ииичка! – расплылся в умиленной улыбке Малинин. – Какое прелестное забытое слово! Вот, помню, у нас была русичка…
– Кгхм, кгхм!
Ольга Павловна строго кашлянула, как это часто делала на уроках, возвращая на грешную землю замечтавшегося или заигравшегося оболтуса Овчинникова на «камчатке». Для полноты эффекта хорошо было бы еще постучать по доске указкой, но доска – хоть и приборная – поблизости была, а вот указки под рукой никакой не имелось.
– Давайте вернемся к делу, – сказала Ольга Павловна строгим учительским голосом.
Ознакомительная версия.
