– Я не могу здесь оставаться, – сказал Декер.
– Поступай, как знаешь. Машины шерифа обшаривают все вокруг. Две припаркованы возле Тропы Мормонов, и им очень не нравится там, можешь мне поверить. Значит, где-то пахнет жареным.
Декер сел на голый деревянный пол, потирая спину о шершавые доски книжного шкафа. Он хотел спать, но, как только закрывал глаза, видел труп Отта Пикни. Образы были неизгладимыми. Три кадра, если бы при нем были камеры.
Первый: макушка, пробивающаяся на поверхность сквозь воду, мокрые волосы Отта, свисающие на одну сторону, как бурые водоросли.
Потом кадр с его бескровным лбом и широко открытыми глазами, уставившимися в бесконечность.
И наконец: вся бледная маска смерти целиком, гротескно насаженная на веревку с помощью тяжелой проволочной петли и держащаяся навесу над водой благодаря невероятной силе рук Скинка, видимых в нижней левой части кадра.
Р. Дж. Декер был обречен запомнить Отта Пикни таким. Проклятием профессионального фотографа была невозможность забыть.
– Ты, похоже, готов все бросить, – заметил Скинк.
– Предложи мне другой вариант.
– Продолжай все, будто ничего не произошло. Оставайся сидеть на хвосте у Дики Локхарта. В этот уик-энд намечается турнир по ловле окуня...
– В Новом Орлеане?
– Да, Поедем?
– Ты и я?
– И мистер «Никон». Я надеюсь, у тебя приличная тренога.
– Конечно, – сказал Декер. – В машине.
– И, по крайней мере, шестисотмиллиметровая пленка?
– Верно.
С помощью его верных линз можно было бы разглядеть ноздри четвертьзащитника.
– Ну? – сказал Скинк.
– Да не стоит того, – ответил Декер.
Скинк сорвал с головы свою купальную шапочку и бросил ее в угол. Потом он стянул резиновую повязку со своей гривы и тряхнул длинными волосами.
– Я хочу поужинать, – сказал он. – Если ты не голоден, я съем все.
Декер потер виски. У него не было аппетита.
– Не могу поверить, что они могли кого-то убить из-за проклятой рыбы.
Скинк встал, держа мертвых белок за задние ноги.
– Это не из-за рыбы.
– Ну, значит из-за денег, – сказал Декер.
– Это только часть правды! Если мы бросим дело сейчас, не узнаем всего. Если бросим сейчас, возможно, упустим Дики Локхарта навсегда. Они не могут обвинить его в убийствах, пока еще не могут.
– Знаю, – сказал Декер.
Не будет никаких доказательств: ни лоскутка, ни ниточки. Оззи Ранделл скорее сядет на электрический стул, чем донесет на своего идола.
Декер спросил:
– Как ты думаешь, они знают, что это мы?
– Все зависит... – заговорил Скинк, – все зависит от того, видел ли тот другой парень в пикапе наши лица утром. Все зависит также от того, сказал ли «Армадил» им о нас перед смертью. Если он сказал им, кто ты, тогда у тебя возникают проблемы.
– У меня? А как насчет тебя? Ведь из твоего оружия убит тот парень.
– Какого оружия? – сказал Скинк, поднимая руки. – О каком оружии вы говорите, офицер? – Он полыхнул своей неотразимой улыбкой.
– Не беспокойся обо мне, Майами. Если у тебя есть потребность беспокоиться, то беспокойся о том, чтобы сделать несколько хороших фотографий рыбы.
Скинк поджарил белок на воздухе над открытым огнем. Декер пил холодное пиво и чувствовал, как ночь сгущается над озером Джесап. Они ели молча. Декер оказался голоднее, чем думал. Потом они оба открыли по следующей банке пива и смотрели, как догорают угли.
– Джим Таил всегда с нами, – сказал Скинк.
– А это не опасно? – спросил Декер. – Я хочу сказать, для него.
– Ни для него, ни для нас. Но Джим Тайд – осторожный человек. И я тоже. А ты – ты учишься на ходу.
Скинк балансировал жестянкой пива, поставив ее на колено.
– Есть здесь Восточный, который идет без остановки до Нового Орлеана, – сказал он, – отходит из Орландо примерно в полдень.
Декер поглядел на него:
– Что ты имеешь в виду?
Скинк сказал:
– Вероятно, разумнее нам поехать порознь.
Декер кивнул. Они никогда не пустят его в самолет, подумал он, особенно в такой одежде.
– Тогда, я думаю, увидимся в аэропорту.
Скинк опрокинул жестянку воды на оставшиеся угли.
– Куда ты направишься сегодня вечером? – спросил он.
– Есть еще кое-кто, кого мне надо повидать, – сказал Декер. – Хотя я не уверен, что знаю, где она остановилась. По правде говоря, я не уверен даже, в городе ли она. Это сестра Денниса Голта.
Скинк засопел.
– Она еще в городе. – Он снял свой дождевик. – Она в гостинице «Дейз Инн», по крайней мере, именно там припаркован этот крошка – «Корвет».
– Спасибо, я найду ее. А как насчет этих типов на дороге?
– Давно уехали, – сказал Скинк. – Смена закончилась полчаса назад.
Он проводил Декера до машины.
– Будь осторожен с этой дамой, – сказал Скинк. – Если у тебя возникнет непреодолимое желание рассказать ей историю своей жизни, я могу это понять. Только не рассказывай ту ее часть, которая связана с сегодняшним днем.
– Я слишком чертовски устал, – вздохнул Декер.
– Это то, что все они говорят.
Она все еще была в «Дейз Инн», комната 135. Когда она открыла дверь, на ней была только ночная рубашка. Одна из этих дорогих шелковых штучек, которые закрывают только верхнюю часть тела. Сейчас она едва закрывала бледно-желтые штанишки. Р. Дж. Декер заметил цвет ее штанишек, когда она подняла руки, чтобы дотянуться до крючка и снять халат с дверцы гардеробной. Декер делал достойные жалости усилия не пялиться.
Лэни спросила:
– Что в мешке?
– Смена одежды.
– Вы куда-то едете?
– Завтра.
– Куда?
– На север.
Лэни села посреди постели, а Декер на стул. По телевизору показывали старую картину о Джеймсе Бонде.
– Шон Коннери был самым лучшим, – заметила Лэни. – Я смотрела эту дерьмовую картину раз двадцать.
– Почему вы все еще в городе? – спросил Декер.
– Я тоже завтра уезжаю.
– Вы не ответили на вопрос. Почему вы все еще здесь? Почему вы не уехали домой после похорон Бобби?
Лэни сказала:
– Сегодня я ходила на кладбище. И вчера. Мне еще не хотелось уезжать, вот и все. Каждый из нас справляется с горем по-своему – разве вы не говорили этого?
«Очень ловко», – подумал Декер. Ему очень нравилось, как она умела выйти из положения.
– Знаете, что я думаю? – спросил он. – Я думаю, что семейство Голтов нуждается в медицинской помощи. Я имею в виду, в научном исследовании. Может, существует такое генетическое заболевание, которое не дает людям говорить правду. Думаю, клиника Мэйо очень бы этим заинтересовалась.
Она широко раскрыла глаза, такая примерная крошка-девочка, школьница. Предполагалось, что взгляд будет холодным, но он получился просто нервозным.
– Я долго не задержусь, – сказал Декер, – но нам надо поговорить.
– У меня нет желания разговаривать, – сказала Лэни. – Но, добро пожаловать, оставайтесь, сколько хотите. Я не устала.
Она скрестила ноги под халатом и посмотрела на него. Что-то в затхлой комнате мотеля пахло свежо и восхитительно, и конечно, это не был аромат «Дейз Инн». Это была сама Лэни: одна из тех женщин, которые от природы пахли, как весенний день. Или, может быть, так казалось, потому что она так хорошо смотрелась. Какого бы рода ни было это явление, у Декера возникло ощущение, что он находится в затруднении. И, главным образом из-за того, что вошел в ее комнату и разрешил ей прыгнуть в постель, отчего утратил все рычаги воздействия и потерял контроль над ситуацией, а, значит, и надежду получить ответы на вопросы. Он знал, что попусту тратит время, но ему не хотелось уходить.
– Вы ужасно выглядите, – сказала Лэни.
– Был долгий день.
– Взяли свежий след?
– О, верно.
– Что-нибудь новое о смерти Бобби?
– Я думал, что у вас нет настроения разговаривать.
– Я любопытна, и это все. Даже более чем любопытна. Я его любила, помните это?
– Вы все повторяете это, – сказал Декер, – как будто напоминаете об этом себе.
– Почему, вы мне не верите?
Материал для кино, для Ли Страсберга. Лэни – оскорбленная возлюбленная. Ее тон был резко обиженным, но не оборонительным. И не было ни малейшего колебания или сомнения в этих красивых глазах, они выглядели так, будто она была готова расплакаться. Это было такое великолепное представление, что Декер снова задумался над вопросом: «А действительно, почему он ей не верил?»
– Потому что Бобби Клинч был не ваш тип мужчины, – сказал он.
– Откуда вы можете это знать?
– «Корвет», припаркованный снаружи, – это вы, Лэни. Бобби же был обычным грузовиком типа пикап. Он мог вам нравиться, вы с ним спали, может быть, даже была та сокрушительная страсть, которой вы так гордитесь, но вы не любили его.
– Вы можете все это сказать, поглядев на эту чертову машину?
– Я – эксперт, – сказал Декер. – Это то, чем я занимаюсь.
В отношении машин это было верно: не было лучшего ключа к личности, чем машина.
