Гремела военно-полевая духовая музыка.
Еще бы!
Сегодня Самсон Самсоныч мирился с Петром Петровичем.
Эдакие современные Монтекки и Капулетти, дружески сошлись за пиршественным столом.
Поросята с пучками сельдерея во рту. Гуси в антоновских яблоках. Виноградные лозы с янтарными бубочками… Всё было в этот полуночный час на дубовой столешнице в палатах Самсоныча.
После военно-полевой музыки, как бы отражающей прошлые взаимоотношения экономических баронов, ударил джаз-банд цыганского театра Николая Сличенко.
Забренчало, озорно заблистало монисто на цыганских грудях.
Дети Индии с лихой удалью выводили:
К нам приехал,
к нам приехал
Петр Петрович дорогой!
Пей до дна!
Пей до дна!..
И Петрович, решительно уже подшофе, опрокидывал в себя самоцветами кубок.
Мы с Рябовым сидели в конце стола и со сдержанным восторгом наблюдали за оргией.
Тут встал Самсоныч, пузатенький мужчина с харизматическим лицом, с левитановской дикцией провозгласил:
— Друзья, разрешите мне поднять кубок дружбы за нашего любимого Петра Петровича. Сегодня я торжественно обещаю, что если он умрет раньше меня, то я похороню его по буддийскому обычаю в усыпальнице в виде золотой мумии.
— А я похороню тебя, — радостно подхватил Петр Петрович, — в виде платиновой мумии с вкраплением уральских изумрудов.
На этих заздравных словах в зале погас свет и вырубилось тепло.
В распахнутые зарешеченные форточки косо влетели снежинки.
Все гости, включая нас с Рябовым, услышали январское завывание вьюги.
Кто-то панически крикнул:
— Караул!..
Тогда Рябов, оттолкнув поросенка с сельдереем в пасти, вскочил на дубовую столешницу и выстрелил в потолок из именного браунинга.
— Ахтунг! — резко произнес он. — Всем оставаться на местах! Я — Рябов!
Все замолчали, узнав впотьмах великого Рябова.
— Быстренько нажуйте мне мякиш! — приказал сыщик магнатам.
Самсоныч с Петровичем стремительно нажевали по солидному куску мякиша и передали сыскарю.
Рябов тут же вылепил фигурку горбатенькой ведьмочки, потом верзилы, с русой косой до упругих ягодиц, курносенькую пигалицу в очках.
— Господин Сличенко, подайте иглу! — обратился Рябов к руководителю цыганского диксиленда.
Маэстро охотно подал цыганскую иглу.
Рябов сложил ведьмовские фигурки и единым движением проткнул их иглой.
И сразу в зале ослепительно ярко вспыхнул свет, от паровых батарей повеяло могучим теплом.
— Сдали-таки нам американские гарпии, — сыщик вернул г-ну Сличенко цыганскую иглу. — Ничего… Клин выбивают клином.
1.
Весной президент РФ поручил нам с Рябовым перегнать суперсекретный самолет «Черная молния» из Воронежа в Москву.
Мы серьезно отнеслись к этому делу, хотя инспектор немного и взгрустнул. И его можно понять. Дело плевое…
— Петя, — сощурился Рябов, — вы сможете быть стрелком-радистом?
— Да, — с легкой хрипотцой ответил я, акушер второго разряда, Петр Кусков, и вдруг добавил. — А еще могу мастерски перевязывать гнойно-рваные раны.
Сыщик сурово проверял крепость лямок своего запасного парашюта, раскрашенного под цвет лесов Черноземья.
— Я думаю, — помрачнел Рябов, — до этого не дойдет. Хотя, как знать…
…В Воронеже косо летел колючий снег. Мы поеживались.
— После успешного перелета отдохнем на Кавказе, — приободрил меня сыскарь. — Понежимся на солнышке под раскидистой пальмой.
Я зорко взглянул на летчика-испытателя 1-го класса Рябова и не проронил ни словечка.
2.
Рябов мог водить все что угодно: велосипед «Дружба», самосвал, мотороллер «Жучок», тяжелый танк Т-757, сверхзвуковой самолет.
Суперсекретный лайнер под его слегка волосатыми руками был смирен, будто годовалый ягненок.
Мы плавно набрали высоту и уже в скором времени рассчитывали увидеть ласково мерцающие рубиновые кремлевские звезды.
Но вдруг в моих наушниках я услышал наш секретный позывной:
— Q-17! Q-17!
Я оторопел и весь обратился в слух.
— Говорит ваш дозаправщик Q-000! Разрешите подсоединение?
— Инспектор, — произнес я изумленно, — там какой-то дозаправщик к нам хочет подсоединиться. У нас что, горючего нет?
Рябов скосил агатовый глаз на круглый циферблат датчика бесперебойной подачи топлива.
— Все в норме…
— Так что же делать? — спросил я.
— А не хай присоединяется. Запас карман не тянет.
— Пожалуйста, Q-000! — отчеканил я в микрофон.
Через две минуты мы почувствовали легкий удар, дозаправщик состыковался.
— Пошло топливо? — спросил я Рябова.
Сыщик впился взглядом в датчик.
— Ни грамма! — почесал лоб под шлемофоном. — Что за чёрт?!
А еще через минуту дверь в нашу кабину распахнулась. В ней появилась крашеная блондинка с двумя калашами наперевес.
— Меня зовут Сажи Никита, — с ударением на последнем слоге в фамилии, произнесла она. — Я — террористка. Просьба не делать глупости и всем оставаться на своих местах. Мы летим в Грозный. Надеюсь, ясно?!
Я было дернул за рычаг катапульты, но Рябов строго взглянул на меня.
— Позвольте передать в Центр о смене курса? — с лисьей наивностью вопросил Рябов.
— Только попробуйте! — передернула затворы автоматов Сажи Никита. — Юмористы, мать вашу!
3.
Следующее прохладное утро мы встретили в зарешеченной яме Грозного.
Рядом с нами таких ям было много.
В них сидели горемыки-заложники.
Соседом по нашей яме оказался отец автомата калашникова, изобретатель Калашников.
Чтобы утешить знаменитого и, наверное, дорогого заложника, террористы дали ему разряженный автомат, и старик, омывая слезами свое гениальное детище, стремительно то собирал, то разбирал его. Он лязгал проклятыми железками день и ночь, не давая нам с Рябовым заснуть хоть на час.
Хотя нам было и не до снов.
Мы думали о побеге.
Утром Сажи принесла нам покушать — лепешку из муки грозненского помола. Ничего более отвратительного я никогда не ел — камни и битое стекло скрипели на коренных зубах.
— Сейчас полетим на «Черной стреле» бомбить Москву, — Сажи сурово свела смоляные брови.
— Ни за что! — посуровел я лицом.
Никита вытащила из-за пазухи клетчатую змею.
— Тогда я вас кое с кем познакомлю, — произнесла распевно.
— Кто это? — еще со времен похода с родителями в Московский зоопарк на Баррикадной я недолюбливал змей. Все существа без ног меня смущают.
— Это коралловая змея Анжелика, — голосом завзятого биолога пояснила Сажи.
— А каковы первые симптомы летального исхода, — не смог не спросить я, как практикующий врач.
— Сначала поднимаются кровяное давление и температура. Потом в ушах начинает бушевать звуковая галлюцинация — гимн Всемирного Союза Террористов. А затем, после жутких судорог, — всё, амба! К аллаху…
Сажи поднесла к моему беззащитному лицу клетчатую Анжелику.
Аспид, точно дразня, высунул раздвоенный язык.
Я приготовился уже услышать гимн террористов, да тут увидел, что Рябов заговорщически мне подмигивает.
— Конечно, полетим… — сразу нашелся я. — А чего бы и не полететь?! Как там у Чехова? В Москву! В Москву!..
4.
Итак, мы летим в Златоглавую.
Инспектор Рябов — пилот.
Я — стрелок-радист. И (потенциально!) бомбометатель.
Сажи Никита — сопровождающая, с двумя автоматами наперевес.
Изобретатель Калашников, этот гениальный дедушка, простой пассажир, довесок.
Полет обещал быть долгим и отменно скучным, поэтому сыщик спросил:
— Сажи, хочешь, я расскажу тебе сказку?
— Какую еще сказку? — насторожилась красавица.
— О русском соколе и чеченском вороне.
— Рассказывай… — разрешила террористка.
— Высоко в горах жил русский Сокол, — начал повесть Рябов, зорко наблюдая за датчиками «Черной молнии», до Москвы оставалось лететь еще пару часов.
— Очень хорошо, — сказал старец Калашников, обильно смазывая конопляным маслом скорострельный пулемет. Это была моя к нему просьба.
— Однажды чеченский Ворон прилетел к русскому Соколу и разорил ему гнездо. Обиделся тут русский Сокол, да как кинулся на чеченского Ворона. Стали они биться не на жизнь, а на смерть.
— Скажи на милость? — удивился Калашников.
— Победил Ворон? — гневно свела брови Сажи.
Рябов ловко обогнул грозовую тучу, всю в зигзагах ослепительных молний, произнес почти шепотом:
— Победила любовь.
— Что это значит? — изумилась Сажи.
— А это значит то, милая Сажи, — усмехнулся Рябов, — что русский Сокол дрался-дрался, а потом взял, да и полюбил чеченского Ворона.
