— Ничего… — осатанело шептал Дарвин. — Ты у меня, поганка, станешь человеком. Станешь, как миленькая!
И на этих самых словах у примата отвалился хвост и втянулась челюсть. Очи макаки смотрели уже почти по-человечьи.
В углу вольера мы увидали четыре голых существа, людей с остатками обезьяньей шерсти.
— Он превращает в хомо сапиенса последнюю, пятую, — скрипнул зубами сыскарь.
Рябов выскочил из-за живой изгороди:
— Руки вверх!
Дарвин отпустил соху.
— Я не понимайт по рюсськи! Я есть туманный Альбион.
— Ду ю спик инглиш? — спросил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Чарльз вдруг встал на четвереньки, с ошеломляющей скоростью побежал по крутому откосу.
3.
Ан от ночного сторожа Ивана Желудько не так-то просто уйти.
Оказывается, он тоже следил за обезьяньими метаморфозами.
— Ты что, засранец, с макаками сделал! — искренне кипятился г-н Желудько. — Носки из обезьяньей шерсти будешь плести? От ревматизма, блин?
Желудько вознес над натуралистом рыжий кулак.
— Товарищи! Я вам все объясню…
— Ну?! — взвыли мы в три глотки.
— Обезьяны орут благим матом. Крокодилы рыдают крокодильими слезами. Верблюд сто дней может не пить. Не по-человечьи это! Не по-людски! — исповедовался природовед. — Вот я и захотел обратить их в хомо сапиенсов.
— Почему в Москве? — насупился Рябов.
К нам подступили пять полуголых существ.
— А с нами как? — стыдливо прикрывая причинное место, спросил обезьяна-самец.
— Ступайте в Китай, — посоветовал Дарвин. — Вы же китайские обезьяны. Обезьяны-львы!
— Да мы и не знаем, где этот самый Китай! — возмутились бывшие макаки. — Нам в Златоглавой привычней. Кормежка, опять же…
4.
— Объявляется посадка на рейс «Москва — Лондон», — с некоторой гнусавинкой произнес диктор «Шереметьево-2».
Я, акушер второго разряда, Петр Кусков, крепко обнял Дарвина:
— Чарльз, у нас для вас есть подарок.
Развязал коробку, достал щенка таксы.
Кутенок сонно заморгал, фальцетом тявкнул.
— Он укусит меня! — крикнул Дарвин. — Надо превратить его в хомо сапиенса…
Тотошка потянулся к натуралисту, нежно лизнул его щеку.
— Да эта скотинка дат фору любому человеку, — Рябов заиграл желваками.
— Неужели?! — Дарвин прижал псинку к сердцу, спорыми шажками отправился к трапу лайнера.
— Гений — тот же ребенок, — усмехнулся сыскарь.
— Не то слово… — сморгнул я алмазные слезы.
1.
Золотой осенью мы с сыщиком Рябовым гуляли по яблоневым садам Подмосковья.
С идиотским однообразием куковала кукушка.
Резко тянуло палым винным листом.
В небе, выстроившись клином, улетали какие-то пегие птицы.
— Петя, взгляните-ка на лица садоводов, — предложил мне Рябов.
Я глянул и… содрогнулся.
На них начертано отчаяние, страх, даже мистический ужас…
К нам подошел садовод Егорыч. На ногах — кирза, на голове лихо заломлен картуз с лопнувшим козырьком.
— Как дела, дед? — сощурился Рябов. — Урожай-то хорош?
Садовод длинно сморкнулся, невнятно матюгнулся.
— В чем дело, Егорыч? — решил уточнить я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Егорыч голубыми глазками зыркнул на меня.
— Лутцые яблоцки, — от волнения зацокал он, — кажную ночь кто-то сымат! Самые увесистые сымат…
— Сторожа куда смотрят? — спросил Рябов.
— Я и есть сторож!
Рябов задумался. Потом с ястребиной зоркостью глянул мне прямо в зрачки:
— Кажется, Петя, мы невзначай набрели на крупное дело. Срочно в Лондон!
— Почему именно в Лондон?
— Объясню на месте.
2.
Возле Биг Бена сыщик заиграл желваками:
— Присматривайтесь к яблочным лавкам.
Я стал крутить головой, увы, таковых лавок не обнаружил.
Тут по Бейкер-стрит прошел господин, смачно жующий огромное русское яблоко. Исчез за дверью особнячка с красной черепичной крышей. К строению примыкал парк с карликовыми английскими дубками.
Мы с сыщиком спрятались в живой изгороди. Приступили к наружному наблюдению.
Из дома выплыла огромная мэм, по виду служанка, с полной корзиной налитых, ядреных яблочек. Подошла к одному из дубков. Принялась привязывать голубыми ленточками плоды к узловатым веткам.
Потом гаркнула:
— Исаак, готово! Выходьте!
Пред нами появился ранее наблюдаемый субъект.
Сел под английский дубок с русскими яблочками.
— Клара, тряси! — приказал сурово.
И могучая мэм стала трясти.
Однако яблоки крепко привязаны на ветках. Ни одного падения…
— Шибче! — взревел Исаак.
Мэм чуть не вывернула дубок с корнем.
Огромное яблоко шарахнуло Исаака по лбу.
— Эврика! — заорал Исаак, кинулся в родные пенаты.
Клара неспешно принялась собирать палые яблоки. Она протирала их клетчатым подолом, складывала обратно в корзину.
Согнувшись под тяжестью даров природы, удалилась в дом.
— Вы что-нибудь поняли? — спросил Рябов.
— Масонский заговор?!
— Какая скудность воображения…
3.
— Сигару? Шотландский плед? — спросил нас Исаак ласково.
— Мне бы шотландского виски, — попросил я, акушер второго разряда, Петр Кусков.
Исаак сам налил мне бодрящий напиток.
— Господин Ньютон, — сощурился я, — зачем вы воруете наливные русские яблочки?!
— Вы были в доме Эйнштейна? — вкрадчиво вопросил Исаак.
— Нет…
— Эдисона?
— Увы…
— Фарадея?
— Да, с какой стати?!
— Вы бы и там увидели дюжих мэм, с русскими наливными яблочками.
Исаак наклонил седую голову. Она у него оказалась вся в шишках.
— Извольте повторить фамилии тех господ! — уточнил я.
— Эйнштейн, Эдисон, Фарадей…
— Ваша фамилия? — скрипнул я зубами.
— Его фамилия — Ньютон, — усмехнулся сыщик.
4.
Мы шли с Рябовым вдоль замусоренной Темзы. Я глянул на свои наручные часы фирмы «Заря». Часы Биг Бена отставали на целых два часа.
Все раздражало меня в этом туманном Альбионе.
Я харкнул в реку.
Сыщик остановился, ястребиными взором пронзил меня.
— Не плюйте в Темзу!
— Волнуетесь за экологию?
— Петя, яблок в России до черта, а вот с открытиями просто беда…
— Вы о чем?
— Закон всемирного тяготения. Из школьной программы. Помните?
Я внутренне ахнул. Легендарные яблоки Ньютона!
— Но почему именно русские яблоки? — заиграл я желваками.
— Они почти в два раза тяжелей английских. А уж с французскими их лучше и не сравнивать. Наша рязанская дичка гораздо крупнее.
— Знаете, Рябов, а не податься и мне в креативщики?
— У вас есть задатки? — обалдел детектив.
— Великих открытий, может, и не сделаю… Так хоть наливных яблок отъемся.
Глава 45
Ватерлоо отменяется
1.
Все мировые ТВ-каналы транслировали дымы пожарищ на Бородино. Крупным планом — одноглазый Кутузов на одноглазой кобыле и пророчески подрагивающая ляжка Наполеона.
А вот свежее сообщение CNN: Бонапарт на острове Эльба готовится к Ватерлоо. Вместе с закаленными в боях гвардейцами.
— Петя, — гортанно произнес сыщик Рябов, — этого мы не должны допустить.
— Чего? — испуганно поправил я зиппер на походных брюках.
— Я Бонапарту страшно симпатизирую.
2.
В покои Бонапарта на острове Эльба свободно могла входить лишь его сексапильная любовница, Жозефина. И это понятно! Когда мы с сыщиком увидели черные кристаллики зрачков Наполеона, то содрогнулись.
Первым взял себя в руки Рябов.
— Кхе-кхе, — заиграв желваками, откашлялся он.
Моя голова, то есть, голова акушера второго разряда, Петра Кускова, просто тряслась, как у ветхого старца.
Я тоже взял себя в руки, увы, голова затряслась еще шибче.
— Что господам угодно? — спросил Бонапарт и, глядя на мой дрожащий кумпол, пророчески затрепетал левой ляжкой, крепко обтянутой белой лосиной.
— Надеюсь, вы читали центурии Нострадамуса? — в лоб спросил отставного венценосца Рябов.
— Ну?..
— Помните, что говорится о Ватерлоо? Не суйтесь туда. Вас сотрут в порошок.
Наполеон повернулся ко мне:
— Да перестаньте трястись. Я не кусаюсь.
Голова моя пару раз дернулась и стопорнулась.
3.
Миротворческие войска во Франции наслаждались победой.
Разграбленный склад шампанского «Мадам Клико» дал обильную жатву. Вдребезги хмельные солдаты шатались по Лувру, отпуская сальные шуточки о голых мамзелях на холстах, вдосталь плевали и даже мочились с Эйфелевой башни.
Словом, вели себя как истинные триумфаторы.
