Теперь я уже не знала, кому верить. Вдруг капитан прав, и рядом со мной отирается холодная и расчетливая преступница? Но, взглянув в простодушное лицо толстушки, я сама посмеялась над этим предположением.
— Кто-то перевел часы в детской назад. Отпечатки пальцев найти не удалось, обнаружены лишь следы от нитяных перчаток.
— Я видела, как Влада утром выходила из детской! — вскричала Сильвия.
— Во сколько это было?
— Часов в десять или в начале одиннадцатого.
— И часто она туда заходит?
— Да никогда, поэтому-то я и запомнила! Она детей терпеть не может, тем более отпрысков своего отчима.
Ох, чует мое сердце — девица не так проста, как кажется! Был ли у нее мотив для убийства? Прямого вроде бы нет, наследство ей не «светит». Если Лисовик написал завещание на трех жен, то здесь у Влады появляется небольшой шанс урвать кусок. Неужели Татьяна Андреевна, когда у нее в руках окажется пара миллионов евро, не поможет дочурке? Но все-таки одно дело — собственные деньги, и совсем другое — мамочкины. Неизвестно, какие между матерью и дочерью отношения. Так что мотивчик так себе, слабенький… Но поговорить с Владой все-таки надо. Хотя бы из-за нитяных перчаток.
— Знаешь, где работает Влада?
— На одной из фирм своего отчима, — отозвалась Сильвия, — «ЛисСтальИнвест» называется.
— Где это находится?
— В центре, улица Волхонка, дом два.
Я решила туда поехать и предложила Сильвии составить мне компанию, но она отказалась:
— Лисовика убила няня, это ясно, как божий день. Надо ее найти и прищучить, пусть отдает противоядие! Мне осталось жить пятнадцать часов, тебе — еще меньше, не забывай!
Забудешь тут!
Фирма «ЛисСталИнвест» располагалась в старинном трехэтажном особняке. Я подошла к охраннику на проходной:
— Здравствуйте, подскажите телефон Влады Муравьевой, она у вас работает!
— На фирме трудится почти пятьсот человек, — ответил мужчина. — Вот, ищите здесь вашу Муравьеву.
Он вручил мне список сотрудников на десяти страницах. Я принялась водить пальцем по строчкам. Среди руководства Влада не значилась, не оказалось ее в и числе менеджеров среднего звена. Я уже начала сомневаться: а точно ли она Муравьева, как мать? Может, успела выскочить замуж и сменить фамилию? Но на последней странице девушка все-таки нашлась. В отделе переводов значилась Муравьева Влада Леонидовна, технический секретарь.
Я ошарашено пялилась на буквы. Технический секретарь?! Это одна из самых низших офисных должностей. Как Влада может ее занимать? Нет, я ничего не имею против секретарей, любой труд почетен, но, согласитесь, если твой отчим — владелец фирмы, можно рассчитывать на большее, разве не так?
Я подошла к телефону и набрала внутренний номер 1620.
— Отдел переводов, — ответил женский голос.
— Позовите, пожалуйста, Владу.
Через несколько секунд трубку взяла Влада:
— Я слушаю.
— Влада, здравствуйте, это Люся Лютикова, ясновидящая!
— Здравствуйте, — удивленно протянула девушка.
— Я стою на проходной, специально приехала, чтобы поговорить с вами. Вы можете уделить мне полчаса?
— О чем поговорить?
— Это не телефонный, но очень срочный разговор! — я постаралась вложить в голос максимум проникновенности.
Влада замялась:
— Не знаю, удастся ли мне выйти. Дело в том, что на обеде я уже была. Попробую отпроситься, но не могу гарантировать…
В трубке послышалось какое-то шуршание, обрывки фраз. Наконец она ответила:
— Через десять минут я к вам спущусь.
Не прошло и пяти минут, как она вышла: в льняном брючном костюме, в дорогих мокасинах, с изящным мобильным телефоном в руке. Если бы я не знала, кем работает Влада, решила бы, что передо мной какая-то начальница.
— Итак, я вас слушаю, — деловито сказала девушка.
Поскольку время поджимало, я решила идти ва-банк:
— Я знаю, что вы убили отчима. Но за скромную сумму я согласна молчать и не отдавать милиции важную улику.
— Какую улику?
— Значит, вы не отрицаете, что убили Лисовика? — улыбнулась я.
Влада поняла, что угодила в лингвистическую ловушку. Если хотите подшутить над человеком, то спросите у него: «Вы уже перестали хлестать коньяк по утрам?» Не важно, ответит он «да» или «нет», в любом случае будет выглядеть хроническим алкоголиком.
Девушка обозлилась:
— Вы в своем уме? С какой стати вы обвиняете меня в убийстве, для этого есть компетентные органы! Мне не о чем с вами разговаривать!
Она повернулась и направилась обратно в офис.
— Зачем вы наврали про Гоа? — крикнула я ей вслед.
Влада остановилась. Я обратила внимание, как у нее напряглась спина.
— Ведь Лисовик не собирался на Гоа, правда? Он слишком любил себя и следил за своим здоровьем, чтобы жить в хижине, питаться бананами и заразиться от местного населения чесоткой.
Охранник, услышав фамилию Главного Босса, ныне покойного, заинтересованно высунулся из своей будки. Влада это заметила и метнулась обратно.
— Чего вы орете! — зашипела она. — Такие вещи не обсуждают при посторонних, неужели не понятно? Ладно, пойдемте, здесь рядом есть кафе, там и поговорим. Но предупреждаю сразу: у меня есть только десять минут!
С недовольной миной девушка вышла на улицу, я последовала за ней. Она молча указала на вывеску через дорогу: «Кафе „Монтигомо“». Не говоря ни слова, мы двинулись туда.
В кафе оказалось прохладно. Мы уселись за столик у окна, тут же материализовался услужливый официант:
— Вам нужно меню?
— Нет, — строго ответила Влада, — принесите два кофе и два пирожных.
— Какие пирожные? У нас есть: эклер, «картошка», «кольцо», «тирамису»…
Влада перебила, не дослушав список до конца:
— Два эклера.
Я обожаю эклеры, но из вредности и чтобы показать, кто здесь хозяин положения, сказала:
— Нет, один эклер и одну «картошку», пожалуйста.
Влада пренебрежительно дернула плечом. Мол, я все вижу и понимаю, но на меня подобные штучки не действуют.
— Итак, что за улика? — повторила она.
— Об этом позже, — ушла я от ответа. — Сначала я хотела бы, чтобы вы прокомментировали некоторые факты. Факт номер один: вы пустили слух, будто Лисовик бросает бизнес и навсегда уезжает на Гоа.
Влада холодно на меня смотрела и ничего не отвечала.
— Я знаю наверняка, что это была ваша идея, — настаивала я.
— Ну, моя, — спокойно ответила Муравьева, — однако не вижу в ней ничего криминального. Кажется, Уголовный кодекс не предусматривает ответственность за распространение слухов?
— Факт второй: вы ненавидели своего отчима.
— Да, ненавидела, — признала девушка, — но это тоже ненаказуемо. Человек тем и отличается от животных, что может испытывать различные эмоции: любовь, ненависть, презрение…
— Человек еще и тем отличается от животных, что может убивать себе подобных.
— То есть вы намекаете, что из факта номер один и факта номер два следует вывод, что я убила отчима?
— Есть еще факт номер три: в день убийства вы заходили в детскую комнату.
— Не очень понимаю, какое отношение это имеет к смерти Лисовика, — пробормотала Влада.
Я гнула свое:
— Факт номер четыре: первого июня вы взяли на работе отгул и практически весь день не выходили из дома.
— А вот это уже вранье! Я уезжала за покупками. Между прочим, я встретила в торговом центре мать и Дашку.
— Свидетели показывают, что в час дня вы находились в доме.
Я намеренно употребила множественное число — «свидетели», — хотя это утверждала одна Сильвия.
Влада какое-то время изучала мое лицо, потом воскликнула:
— Слушайте, кажется, я догадалась — вы сумасшедшая? Нет, беру свои слова обратно. Вы — профессиональная вымогательница, так? Между прочим, мама меня уже предупредила насчет вас. Дайте-ка я угадаю, как вы действуете. С помощью гадания или по какой-то наводке узнаете, что случилось преступление. А потом начинаете вынюхивать подробности, давить на всех заинтересованных лиц, шантажировать. Вдруг да кто-нибудь испугается и заплатит!
— Ага, значит, вы признаете, что являетесь заинтересованным лицом!
— По-моему, любой человек заинтересуется, если ему предложить несколько миллионов евро. Но только — увы! — это не мой случай. Леонид Назарьевич не испытывал ко мне теплых чувств и не собирался упоминать меня в завещании. Наша неприязнь была взаимной. Помню, в детстве я недоумевала: почему папа так холоден со мной? Я была хорошей послушной девочкой, а он никогда не подойдет, не обнимет, не поцелует. Когда дарил конфеты, вид у него был какой-то брезгливый. Я ведь не знала, что он мне не родной. Когда мать вышла замуж за Леонида Назарьевича, мне было два года, и она велела называть его отцом. Ну я и называла. Когда они развелись, мне было четырнадцать, я очень переживала, прямо рыдала целыми днями. И тогда мать, действуя из лучших побуждений, чтобы успокоить меня, сказала: «Не страдай, он не настоящий твой отец». И у меня как отрезало. Если раньше это была любовь, приправленная горечью, то теперь осталась одна горечь. Но я не убивала отчима, вы слышите, не убивала!
