Прямо на меня не в лучшем душевном состоянии шагнула пара. Одетая в темное платье женщина пыталась сдерживать рыдания, но они непроизвольно прорывались сквозь плотно прижатый ко рту носовой платок. Золотистые волосы на склоненной голове растрепались. Мне показалось, она даже не видела, куда ступает. Это делал за нее мужчина в белом халате, с усилием придерживавший дверь и без усилия локоть спутницы, чтобы иметь возможность выйти вместе с дамой – целиком и полностью. Мужчина меня поразил больше, чем я его. Будучи на сто процентов уверенной в том, что никогда прежде его не встречала, я странным образом «узнавала» черты его лица. Впрочем, женщина тоже показалась знакомой. Бросив на меня внимательный и очень неприязненный взгляд, мужчина на пару секунд задержался, заявив, что здесь входа нет. Я с ним согласилась – какой же вход без ручки, и, пояснив, что в моем случае это единственный выход, носком туфли застопорила дверь, грозившую захлопнуться.
Внутри мне не понравилось – слишком мрачно. Особенно неосвещенный спуск вниз, в подвальное помещение. Понятно, что я вошла через черный ход, но такая «чернуха», пожалуй, уж слишком… Можно было стоять столбом и дальше, пропитываясь ужасом от сознания опрометчивости своего действия. Ступеньки ведущие наверх были заблокированы ведрами, банками с краской, какими-то досками… Всего и не распознаешь. В качестве альтернативы я могла вылететь наружу – туда, откуда заявилась, либо спуститься вниз и по переходу добраться до центральной лестницы.
Обругав себя за трусость и поощрив за догадливость в том плане, что никому из умерших в больнице я не сделала ничего плохого, в связи с чем их души, возможно покоящиеся где-то неподалеку, а заодно и моя, могут быть спокойны, я спустилась вниз.
Кафельный коридор был освещен хоть и слабо, но достаточно, чтобы не спотыкаться, однако полное безлюдье пугало, ноги стали заплетаться. Услышав звук работающего лифта, я заспешила в ту сторону, откуда он доносился. По логике, лестнице следовало находиться рядышком. Когда я уже подходила к заветной цели, позади раздались торопливые шаги. Я обрадовано обернулась – едва ли покойники так бегают. Даже из морга. А в следующую секунду мои ноги значительно опередили мои мысли – состояние, доселе мне не ведомое. Для меня проще и привычней закаменеть на месте. Толчком послужило то, что я увидела быстро приближающуюся ко мне мужскую фигуру, как показалось, на все сто процентов похожую на фигуру того самого черного человека, встреченного нами у дома Сафонтьевых. Шутник и возможный убийца. Самозванец, назвавшийся именем скончавшегося охранника Брускова Алексея Ивановича…
Кажется, я что-то вякнула. Или просто взвыла… Не помню. Резонанс был еще тот! Мне показалось, что эхо прокатилось из конца в конец длиннющего коридора. Вдохновленная новой волной ужаса, я в рекордные сроки преодолела последние метры до лестницы, лихорадочно соображая, успею ли «выйти в люди» живой и невредимой, как прямо передо мной распахнулись врата большого грузового лифта и из него высыпалась очередная партия студенток, обсуждающих выражение лица куратора, контролирующего дисциплину легкомысленных практиканток на главном входе.
– Давайте подвезу, – послышался из кабины скрипучий старческий голос. – Чего надрываться, коли оказия подвернулась.
Ноги снова сработали с опережением сознания. Не хотели себя утруждать. Я опомнилась уже внутри кабины, прошептала: «Мне третий» – и закрыла глаза, напряженно ожидая… Да чего уж там. Милости от судьбы, разумеется. Кабина дрогнула и медленно тронулась вверх.
– Что, понравилось кататься? Третий этаж, голубка моя, – проскрипела пожилая женщина. – Да тебе никак плохо?
Я открыла глаза, осознав, что «голубка» в лифте только одна, без «голубка» – и это мое звание. С неожиданной для себя легкостью развернулась и, забыв поблагодарить судьбу в лице пожилой лифтерши, вышла. Мимо меня на большой скорости провезли каталку. Я успела заметить женщину со знакомым, но слишком уж посиневшим лицом – Галину Андреевну Антипову. Присесть прямо у лифта мне не удалось – молодой человек в белом халате и зеленых штанах, тащивший рядом с каталкой капельницу, работающую без перерыва на время транспортировки Антиповой в реанимацию, рыкнул на меня так зычно, что я шарахнулась к окну, где и вытянулась в струнку.
Вот тут-то и проявилась моя стойкость к различным стрессовым ситуациям. Меня долго не могли убедить отлипнуть от закрытого окна даже с помощью угроз. Не иначе как заподозрили в решении преодолеть это тонкое-звонкое препятствие между жизнью и смертью. Не будучи в силах пошевелиться, а не то что огрызнуться, я стояла и медленно провожала глазами Ромку, торопившегося покинуть больничную территорию.
Ей несказанно повезло. Один из посетителей ошибся палатой. Заглянув в тридцать восьмую, решил уточнить у лежавшей под капельницей женщины, по какому праву она заняла койку его матери. Вглядевшись в ее лицо повнимательней, понял, что она койку добровольно все равно не освободит, и заторопился на пост предупредить медсестру о реальной угрозе ухудшения статистики отделения в плане смертности. По дороге наткнулся на врача… Галину Андреевну спасла случайность. На какое время, понять было трудно. В реанимационном отделении борьба за ее жизнь шла с переменным успехом. Пережив клиническую смерть, душа не могла определить, где ей лучше, в то время как достаточно крепкий организм вполне устраивала жизнь на этом свете.
Мы с Наташкой долго ждали Сергея Сергеевича, пытавшегося выяснить причины столь резкого ухудшения состояния больной Антиповой, с сегодняшнего утра взявшей курс на выздоровление. Бригада медиков стояла насмерть, уверяя, что причина одна – острая сердечная недостаточность, а вот подоплека известна пока только ее организму. Тот самый вариант, когда «вскрытие покажет». С выводами торопиться не стоит, следует подождать результатов всех анализов, в том числе повторных, в комплексе.
Пока следователь выслушивал стандартные ответы врачей, мы с Наташкой были уже полностью осведомлены о причинах ЧП. Слухами, как говорится, земля полнится, а уж ограниченное пространство больничного отделения…
Причин, которые потихоньку передавались из уст в уста среди пациентов, было несколько. Общая и локальная. Бардак в стране, из-за которого в больнице нет необходимых лекарственных препаратов, а посему дают те, что есть, и бардак в отделении. Исходя из последнего обстоятельства, свистушки-практикантки под халатным предводительством процедурной медсестры зарядили капельницу Антиповой не тем, чем следовало, то есть радикальным средством борьбы с жизнью. Наташке удалось пошептаться с коллегами по профессии, на которой она окончательно поставила крест. В результате, вторая причина оказалась лидером. Пройдясь по всем постам, Наталья установила еще один интересный факт: ни в одной из палат, включая «обочину» – коридорные места, пациентки сеньоры де Суарес или иными словами Тамары Владимировны Осиповой не значилось. Была надежда, что она в реанимации, но проверить это можно было только в справочной.
Предпринятая нами попытка удрать «по-английски», не прощаясь с Сергеем Сергеевичем, успехом не увенчалась. Он специально выглянул из ординаторской, чтобы напомнить нам одно короткое мгновение из семнадцати мгновений весны Штирлица: «А вас я попрошу остаться». Наташка недоумевала, я – нет. Но повода радоваться своему уму не было. Скорее, наоборот. Ну кто меня тянул за язык с заявлением о том, что скамейка, померещившаяся следователю на улице, вполне переживет Антипову?
Несколько раз следователь выскакивал из кабинета, чтобы убедиться в нашем послушании. Убедился настолько, что в последний раз выглянул из-за двери едва ли не одним глазом. Но я все-таки заставила его показаться полностью и твердо заявила, что мы подождем внизу, рядом со справочной. В коридоре, заполненном загипсованными и замотанными бинтами ходячими больными, у меня началась жуткая тахикардия. Кажется, он немного испугался, поскольку стал оглядываться в поисках квалифицированной помощи.
– Не надо!!! – Наташка решительно загородила меня и уже мягче добавила: – Не надо нам тяжелых последствий легкого недомогания. Внизу имеется аптечный киоск, надеюсь, повезет приобрести лекарство без подделки. Если повезет, мы обе вас дождемся…
Обращение в справочную службу ничего не дало. Принято считать, что отрицательный результат – тоже результат, но в данном случае он был уж слишком отрицательным, чтобы считать его таковым.
– Нет здесь нашей доморощенной испанки, – подвела итог своим переговорам с равнодушной красавицей из справочного окна Наташка.
– А может, ее положили не в травматологию? – страдальчески скривившись, предположила я. – Вдруг у нее сломалось или оборвалось что-нибудь внутри?
– Ир, ну ты за кого меня принимаешь? Да я эту красотку, работающую в режиме одного окна, выжала до полной сухости. Она даже предложила мне поменяться с ней местами. По-моему, до конца смены ее уже не хватит. Короче, наша испанка сюда сегодня не поступала… не поступала… не поступала… – Наташку явно «заело», что подтверждал ее взгляд в никуда – прямо сквозь бравого лейтенанта в форме. Немного смущенный, он сдвинулся в сторону, но направленность Наташкиного глазного прицела не изменилась.
