— Что, черт побери, ты делаешь?! — накинулась на меня шокированная Трошкина.
— А ну, пошли! — скомандовала я.
Эндрю так и стоял у приоткрытой двери с поднятой рукой и разинутым ртом.
— Отомри! — пробормотала я, отпихивая его в сторонку.
В гараже было светло — под потолком горела лампа. Ее неприятный голубоватый свет отражался в белой спине «жигуленка» и в стекляшке, которую держал в руке хмурый парень в замасленном комбинезоне. В первый момент мне показалось, что это хрустальная салатница, и я мельком удивилась, что для банальной пьянки в гараже используется такая изысканная сервировка. Потом я опознала в вычурном предмете фару и засмотрелась на сам автомобиль. Он трясся как живой!
— Ё-п-р-с-т! Чьи, мать вашу, собаки, мля?! Уберите их, мать-перемать! — истошно орал алкаш с бутылками, до умопомрачения затемняя смысл своих слов неинформативным матом.
В чужом автомобиле вовсю резвились наши песики.
— Ой, извините, ради бога! — запищала совестливая Трошкина, порывисто дергая дверцу. — Простите, не волнуйтесь, мы сейчас их заберем!
— Да какого хрена, блин?! Чё им там, ё-мое, надо?! — возмущенно вопил матерщинник.
— Вы, наверное, недавно сучку в машине перевозили? — подсказал от входа многоопытный Андрюха.
— Да какую с-с…
— Барклай, ко мне! — перекрывая общий гвалт, рявкнула я командным голосом, унаследованным от папы-полковника.
Умница бассет сразу отреагировал, и не он один: на меня устремились взоры всех присутствующих, включая блуждающий взгляд алкаша. Сфокусировав зрение на моем лице, он заткнулся на полуслове. В гараже вдруг сделалось так тихо, что стало слышно, как трещит лампа под потолком и сопит Фунтик в машине.
— Извините, пожалуйста, мы уже уходим! — светским тоном сказала я, хватая за ошейник Барклая.
Трошкина ожила, сунулась в чужую машину и с ловкостью камчатского медведя, рыбачащего на перекате, выцепила из салона брыкающегося Фунтика. Эндрю тоже зашевелился, протиснулся мимо меня в гараж, просканировал взглядом внутренние поверхности дверей и удовлетворенно цокнул языком. Очевидно, картинка с обнаженкой его не разочаровала.
— Всё, ушли! — рявкнула я, выволакивая из гаража Барклая.
Трошкина, крепко обнимая вырывающегося Фунтика, выскочила следом с поспешностью матери, спасающей из горящей избы любимого дитятю. Памперс, укрывающий собачью задницу, придавал этому героическому образу большую убедительность.
Эстет Андрюха замешкался. Наверное, поэтому я не села в его машину, а ринулась прочь от гаража на своих двоих — торопилась убраться подальше. Слыша за спиной неотступный топот поспешающей вдогонку Трошкиной, я с Барклаем на поводке пробежала метров двадцать до конца проезда. Только на повороте я сбросила скорость, оглянулась и увидела страшноватую картину: из просвета приоткрытых створок гаражных ворот одна над другой торчали две головы. Формой они напоминали грибовидные наросты, да и цветом лиц здорово походили на бледные поганки.
— Что это было, я не поняла? — едва мы финишировали за углом, Трошкина засыпала меня вопросами. — Зачем ты спустила собак? Почему совала им в морды тряпочку и велела искать? Что тебе нужно было в этом гараже? Только не говори, что ты тоже страстно желала узреть живописную деву!
— Ошибаешься, — возразила я.
Но объясниться толком не успела: нас как раз догнал Андрюха на папиной «Тойоте». Вот он ни о чем меня не спрашивал — явно считал желание увидеть живописную голышку вполне уважительной причиной для того, чтобы врываться в чужой гараж хоть со служебными собаками, хоть с боевыми слонами.
— Девочки! Вы дальше со мной на машине или сами, на собачьей упряжке? — игриво спросил он.
Я открыла дверцу и запустила в салон Барклая. Трошкина также молча загрузила Фунтика. Мы сели сами, дружно хлопнули дверцами, и я распорядилась:
— На пересечение Украинской и Белорусской!
— Границы?! — ужаснулся Эндрю. — Да у меня бензина не хватит!
— На угол улицы Украинской и улицы Белорусской! — пояснила я, даже не улыбнувшись.
Меня слегка знобило, как в начальной стадии простудного заболевания. Посмотрев на свое отражение в боковом зеркальце, я щелкнула пальцами: вот оно! У женщины в зеркальце были острый взгляд снайпера и коварная улыбка русалки.
«Вот такой я тебя очень люблю! — одобрительно молвил внутренний голос. — Настроение, как перед трудным экзаменом, да?»
Я согласно кивнула. В студенческие годы я очень любила сдавать трудные экзамены. Не потому, что мне нравились учебные предметы, я жаждала одолеть вовсе не их. Мне чертовски нравилось то необыкновенное настроение, в которое я вгоняла себя за пару бессонных ночей за учебниками и конспектами — осознание своей силы и предвкушение неизбежной победы над экзаменатором. Я расценивала экзамен как поединок «один на один» и ставила вопрос именно так: «Кто кого сделает?».
Так вот, сейчас у меня было такое же волнующее ощущение, как на экзамене, когда я уже ответила на все каверзные вопросы «злого препода», но еще не знаю, что он нарисует в моей зачетке.
— Я его сделаю! — зашептала я, настраиваясь на победу. — Я. Его. Сделаю.
Трошкина пару раз попыталась влезть в мой аутотренинг вопросами, но я не отзывалась, и она отстала.
— Приехали, — сказал Андрюха.
— Ой! Где мы? — посмотрев в окошко, струхнула Алка.
Справа и слева тянулись глухие заборы строений, напоминающих историческую реконструкцию «Древнерусское укрепление в ожидании монголо-татарского нашествия».
«Я отомщу тебе за иго», — пробормотал мой внутренний голос.
Прямо перед нами высился пологий холм. Росший на нем могучий бурьян был исполосован глинистыми колеями, и холм походил на земляной вал или древний скифский курган, неоднократно проутюженный танками. На вершине его очень органично смотрелся бы вещий Олег, попирающий ногой желтый череп с гнездящимся в нем аспидом. Мне сделалось неуютно. Несмотря на то что было ясное утро, местечко выглядело мрачновато. Даже дневной свет, оказалось, потускнел, словно солнце славян закрыли тучи вражеских стрел. Неприятное впечатление производила и глубокая, ватная тишина. Мой озноб усилился.
— Как просили — пересечение улиц Белорусской и Украинской, — невозмутимо молвил нечувствительный к флюидам несексуального характера Андрюха и широко зевнул. — Эта самая Украинская — тупиковая, она ведет к реке.
— Где тут река? — удивилась Алка.
— За холмом еси! — сообразила я.
— Ну, и что дальше? — спросил Эндрю.
— Пойдем в разведку, боевая подруга! — сказала я Трошкиной. — Эндрю, ты с бобиками остаешься здесь.
— А что я с ними буду делать? — заволновался боевой друг.
— А что хочешь, — широким жестом разрешила я, выбираясь из машины. — Хоть сказки им рассказывай, хоть песни пой, хоть на гуслях играй!
Мое воображение крепко завязло в старославянской системе образов.
— На какие гуслях?! — удивился Андрюха.
— Да на каких хочешь! — великодушно разрешила Алка, не менее добрая, чем я.
Эндрю замолчал — видимо, прикидывал, какой у него выбор древнерусских струнных инструментов. Мы с Трошкиной выбрались из «Тойоты», встали у кургана, как некомплектные былинные богатыри, и из-под ладошек оглядели окрестности.
— Нам нужен дом на углу Украинской и Белорусской, — сообщила я, вслушиваясь в глубокую кладбищенскую тишь.
— Но таких домов два, по одному на каждой стороне тупиковой улицы, — справедливо заметила Алка. — А номер строения ты не знаешь?
Я напряглась, припоминая подробности утреннего скандала с Денисом. Вроде он называл точный адрес подозрительного Жоры Сальникова…
— Дом два! Или двадцать два? Черт, я не помню… Ладно, зайдем издалека!
Я взяла подружку под локоток и направилась в глубь старославянского квартала.
— Насколько издалека? — заволновалась Алка, когда мы миновали вторую по счету водозаборную колонку и повстречали первую бабу с жестяным ведром.
Чувствовалось, что неожиданный экскурс в историю жизни и быта Киевской Руси подружку не радует.
— Добрый день! — обратилась я к гражданке у колонки. — Вы не подскажете, где тут Сальников Георгий живет?
Женщина — с виду вполне милая — нервно дернулась, сбив с крана плохо прилаженный шланг и окатив свои ступни водой. Ойкнув, она отскочила в сторону, неприязненно оглядела нас с Трошкиной и плюнула, нечувствительно увеличив лужу у ног.
— Тьфу, шалавы! А ну, пшли вон! Тут и без вас наркоманов хватает!
Эта не спровоцированная вспышка агрессии меня так шокировала, что я потеряла дар речи, а вот Алка неожиданно быстро нашлась.
— Я не знаю, кто тут шалавы, — холодно молвила она, окинув недружелюбную гражданку взглядом, в сравнении с которым холодный душ из шланга должен был показаться ей теплым дождиком. — А что до наркоманов, то мы не они, а совсем наоборот.
