– Это ты так думаешь. А я уверена, если бы он знал наверняка, все сложилось бы иначе. Мой бедный папа!
– Прости, но Оксаночке в жизни досталось поболее… Жить на учительские гроши, убеждать сына, что отца у него нет. Видеть, что поддержать сына в этой жизни некому, что он обречен на бедность и прозябание… И знать, что отец его достаточно большой человек и мог бы сделать для него многое.
– Но почему она сама не обратилась к нему?
– Потому что она – Оксаночка! Мало того – Перепелица! Потому что такие, как она, могут только ждать и верить, что когда-нибудь… А еще они могут страдать.
– О Господи, что будет с отцом, когда он узнает!
– Думаю, ничего страшного не произойдет. Больше того, возрадуется душа его, а потом и успокоится на старости лет рядом с вновь обретенным семейством.
– Как у тебя все просто! А ты не думаешь, что мой новоявленный братец предъявит отцу такие счета за прошлое, что…
– Ну, не будем заранее драматизировать ситуацию… Конечно, пылать к твоему отцу любовью Ванюше как бы не с чего, но парень он, по-моему, неплохой, и если его мысли направить в правильном направлении, все обойдется.
– И кто же способен туда их направить?
– Я. И ты. Вместе мы сделаем это… Только нам с тобой придется очень постараться.
– Почему? Ты думаешь, он все-таки…
– Извини, просто он тоже Туз в некотором роде. А значит, себе на уме. Как все вы. Впрочем, тузам это положено.
Василиса подошла к окну, еще раз посмотрела на внезапно обретенного брата.
– Он пока будет у тебя?
– Завтра я обещал ему вместе отправиться в город на поиски отца. Я теперь его доверенное лицо. Он уже усвоил, что без моего ведома – ни слова. Знаешь, ему это чрезвычайно льстит – у него свой адвокат!
Он тщеславный. И ему хочется взять от жизни свое. Это нормальное желание. Просто у него есть эта ваша семейная жажда жизни. И власти…
– И все-таки, почему именно ты попался на его пути? Как?
– Значит, так было надо, – пробормотал Шкиль, обнимая Василису.
– Скажи лучше, как нам теперь быть? – с непривычной послушностью спросила она.
Он с удовлетворением отметил это «нам».
– Думаю, тебе надо подготовить отца. Поговори с ним, и если все подтвердится, приезжайте с утра прямо сюда. А я с твоим родственником поработаю, чтобы не было нежелательных эксцессов. Мне кажется, семейную встречу лучше провести на природе. В кабинете прокурора встречаться с объявившимся сыном как-то глупо. В ресторане, как выясняется, опасно – попадешь под объектив…
Василиса умчалась стремительно. Шкиль видел, как она пролетела по двору к машине, лишь кивнув по дороге Ване, который проводил ее зачарованным взглядом.
«Ну, что ж, дорогой товарищ прокурор, – без всякой злости подумал он, – сегодня вечером вам будет не до адвоката Шкиля. Вам придется основательно покопаться в своем прошлом, а заодно и в собственной совести. Вам придется в раскаянии корчиться под взглядом дочери, которую вы всю жизнь обманывали и сделали виновницей крушения судеб других людей… У вас впереди веселые деньки. И если вы хотите сохранить достоинство, вам не обойтись без адвоката Шкиля, который благодаря блестяще приду манной и безупречно проведенной операции стал-таки практически членом вашей семьи, хотя вы об этом еще и не догадываетесь…»
Нет, блестящая все-таки мысль – сначала задействовать Василису. Теперь она будет перед Тузом его, Шкиля, адвокатом. А перед таким адвокатом, с такими аргументами прокурор Туз не устоит. Дело его проиграно и даже обжалованию не подлежит.
– Артур Сигизмундович, а кто эта женщина?
В дверях стоял Ваня и смущенно теребил в руках мокрое полотенце.
– Какая женщина? – переспросил Шкиль, хотя прекрасно понимал, о ком речь.
– Ну, вот, которая на «десятке» приезжала… Только что.
– А, Василиса! А это, Ваня, для тебя не женщина. Это, брат, твоя сестра родная. По отцу.
– Сестра?
У Вани чуть подбородок не отвалился. Шкиль засмеялся.
– Ничего себе сестра! – то ли с восторгом, то ли с ужасом воскликнул Ваня, немного придя в себя.
– Да, брат, – окончательно развеселился Шкиль. – Сестра у тебя хоть куда! Годится!
Настоятельно рекомендуем вам не сомневаться в неправильности удержания алиментов.
Из выступления судебного исполнителя
Шкиль как в воду глядел.
Туз, придя домой и едва переодевшись, принялся разоряться по поводу некоторых дружков Василисы, которые уже вконец обнаглели и ведут себя в городе так, будто им все позволено, но они еще не представляют себе, что их ждет, какие кары…
В ответ на эти громыхающие железом и огнем филиппики дочь тихо спросила:
– Пап, а ты помнишь, у меня учительница такая была по химии – Перепелица? Оксана Федоровна. Мы ее еще Оксаночкой звали…
– А что? – спросил враз осевший и осипший Туз.
– Да так. Она, говорили, уехала куда-то… Ты не знаешь, куда?
– Ты к чему это, дочка? – чувствуя, как заломило в висках от ударов пустившегося в галоп сердца, спросил Туз.
– Это правда? – просто спросила Василиса.
– Что? – тихо спросил Туз.
– Ты сам знаешь… Странно как-то, живешь себе, а потом вдруг выясняется, что у тебя есть брат.
И вот тут Туз то ли одеревенел, то ли оледенел. Сознание его и слух вдруг заработали какими-то конвульсиями. Он то слышал голос дочери, то нет. Он то понимал, что она говорит, а то никак не мог сообразить, о чем она толкует… Сын, он ужасно похож на него… Он приехал его искать и чего-то от него хочет… Попал в тюрьму, и если бы не Артур… Почему все эти годы молчал и ничего не говорил?.. Неужели ради нее?..
Кажется, Туз что-то говорил в ответ, что-то объяснял, а потом оказалось, что он лежит на диване и испуганная Василиса пытается влить в него остро пахнущее лекарство. Потом она выключила свет, ушла в свою комнату, но дверь на всякий случай оставила открытой.
Он лежал в темноте и ясно чувствовал, что тело его налилось такой неподъемной тяжестью, что он уже никогда не сможет встать сам. Он думал, что вот сейчас не выдержит сердце, откажет мозг…
Но как-то сам собой, незаметно ужас миновал, сердце стало биться хоть и чрезмерно сильно, но ровно, мысли разлепились одна от другой, и скоро он уже мог думать в привычном порядке. Ужас сменился печалью и странным умиротворением.
Он в подробностях и деталях вспоминал прошлое, нервный, рваный роман с Оксаной. В памяти всплывали встречи, слова, жесты. Как все это объяснить, рассказать Василисе? Оксана всегда и перед всеми чувствовала себя виноватой и неправой, что иногда даже выводило его из себя. А уж о том, чтобы принести Василисе хоть какие-то страдания и тревоги – а они были неизбежны, если бы они решили жить вместе, – Оксана тогда даже думать не могла, ей становилось плохо. А сын? Знал ли он о нем? Если бы захотел, то догадался бы, но… Не то чтобы он испугался, просто Оксана вдруг проявила совершенно необычную для нее хитрость. Сказала, что есть человек, который ее любит и с которым она обретет нормальную жизнь в другом городе, не надо, чтобы они мешали друг другу… Туз своим прокурорским нюхом, конечно, чувствовал, что она хитрит, недоговаривает, уходит от ответов, но был какой-то неудачный период их отношений… Василиса начала по-девчоночьи дурить, и он с облегчением как бы поверил в эту нелепую историю. Хотя откуда у Оксаны мог взяться мужик, если она никого, кроме Туза, и не видела? Он тогда даже разыграл оскорбленное достоинство – ах, мол, так… И потом всегда успокаивал и обманывал себя тем, что у нее есть муж и нечего лезть в чужую семью… Когда узнал через несколько лет, что Оксана живет одна с сыном и бедствует, успокоил себя тем, что сын, видимо, от того самого мифического мужика, о котором она говорила… Он стал слать ей переводы, опять же не желая признаться самому себе, что шлет их, возможно, матери его ребенка… Время от времени в нем вспыхивало желание прояснить все до конца, но все что-то мешало. А потом Василиса развернулась во всю широту своего характера, началась настоящая катавасия с гнусными фильмами и книжками, подо зрительными компаниями… И работа, бесконечная, не отпускающая от себя ни днем ни ночью…
Как рассказать, объяснить все это, думал Туз. Но зато теперь все иначе, кто-то свыше разрубил этот узел, и ему остается только со смирением принять все открывшиеся радости и тягости, которые почему-то теперь казались совершенно не страшны.
И за все это время он ни разу не вспомнил ни Герарда Гавриловича Гонсо, ни Артура Сигизмундовича Шкиля.
Туз забылся только под утро. Когда вошла хмурая, невыспавшаяся Василиса, он посмотрел на нее с ободряющей улыбкой.
– Мы можем поехать туда прямо сейчас? – спросил он. И удивился, как спокойно прозвучал его голос.
– Можем, – сказала дочь, – мы все можем. Ты лучше скажи, как себя чувствуешь? Может, ехать никуда не надо, а лучше вызвать врача?
– Я в порядке, – бодро возразил Туз. И он действительно чувствовал себя вполне пристойно. – И как он тебе показался?
