конфиденциального разговора лучше было обойтись без свидетелей.
Но отцу было, видно, не до разговоров, он вообще пребывал в отвратительном расположении духа. Поэтому, остановившись, он с раздражением выдернул свою руку из моей.
— Да куда ты меня тащишь? Мне Альбина нужна.
Но я продолжала тянуть его за рукав.
— Скажи, пожалуйста, — спросила я напрямик, — был у тебя роман с твоей аспиранткой Аллочкой или нет? — Я в упор уставилась на отца.
Что он ответит? Да или нет? Действительно ли он заходил в каюту к Аллочке, или же Соламатина все это придумала?
Отец задрал брови аж до самых корней волос.
— Ты что, Марьяша, — вспыхнул он, — белены, что ли, объелась? Если бы у меня был с ней роман, стал бы я ее приглашать, когда мама здесь. Ты вообще в своем уме?
У меня несколько отлегло от сердца. Действительно, чего это я? Разве мог отец одновременно пригласить на день рождения жену, хоть и бывшую, и любовницу. У него было много недостатков и главный — чрезмерная любовь к женщинам. Но при всех своих недостатках отец никогда не забывал про такое понятие, как деликатность. И значит, либо старая сплетница Соламатина наврала, что слышала, как отец заходил к Аллочке, либо все-таки она ошиблась.
— Прости, пожалуйста, — я взяла отца под руку и пошла рядом вдоль борта яхты, — но Евгения Матвеевна сказала, что слышала, как той злополучной ночью, когда была убита Вероника, ты якобы заходил в каюту к Аллочке, но обнаружив там более молодого соперника... — Я осеклась и виновато посмотрела на отца. — Это Соламатина так сказала про соперника, — поспешно пояснила я, — не я. Так вот, обнаружив там... — я снова запнулась, — ... короче, она сказала, что ты ушел.
В другой ситуации, услышав про себя такие слова, отец начал бы сразу кричать, что старая сплетница все придумала, что не может у него быть никаких более молодых соперников или же перевел бы все в шутку. Но сегодня отец почему-то промолчал. И это меня насторожило. Что бы это могло значить? Почему отец стушевался? Неужели?..
От дикой, глупой, ужасной мысли, пришедшей мне в голову, мороз пополз по моей спине.
— Папа, — чуть не плача, пролепетала я и вцепилась в рукав его свитера, — скажи, где ты был той ночью?
Очевидно, у меня был такой несчастно-отчаянный вид, что отец даже испугался.
— Ты чего, Марьяшка? — он обнял меня за плечи. — Ты что реветь, что ли, вздумала?
Потом, видно, до него дошло, в чем я его подозреваю, и, опустив сразу руки, он с возмущением возопил:
— Ты что это про меня подумала, несчастная?! Что ты про меня подумала?! Что я?!..
Отец в нервах забегал передо мной по палубе, а я забегала вслед за ним, пытаясь оправдаться.
— Да ничего я не подумала. Что ты так раскипятился? Просто я пытаюсь восстановить картину той ночи.
— А ты что следователь? — Отец никак не мог успокоиться. — Тебя кто уполномочил?
Тут уже и мое терпение лопнуло, и я тоже заорала:
— А что ты, собственно, разорался?! Между прочим, жену твоего друга уби...
Не успела я докричать все, что хотела, как чья-то неделикатная рука бесцеремонно зажала мне рот.
Это оказался Климов. Сначала он немного подержал меня мертвой хваткой, пока я брыкалась и дергалась, потом отпустил и, обидно погрозив пальцем, тихо произнес:
— Вы почему это, барышня, тут так разорались? Зачем подробности следствия выбалтываете?
Климов не был, как обычно, наигранно учтив и подчеркнуто вежлив. Напротив, он был сердит. Но меня не испугали ни его недовольство, ни сердитость. Я обиделась за «барышню» и за «выбалтываете».
— У нас, знаете ли, здесь семейный разговор, — злобно отрезала я. — И попрошу вас в него не встревать.
Я снова ухватила отца за рукав и потащила за собой подальше от навязчивого секьюрити. Я не собиралась продолжать разговор в его присутствии.
Обескураженный моей неожиданной свирепостью Климов хмыкнул, но следом за нами не пошел и остался стоять на прежнем месте, искоса посматривая в нашу сторону.
— Так, значит, в ту ночь ты к Аллочке не заходил? — снова пристала я к отцу. — И вообще не ходил по нашему коридору? Выходит, она все врет, эта старая сплетница?
Отец опять промолчал и, более того, старался не смотреть мне в глаза.
Тут уж мне совсем стало нехорошо. Отчего он так изменился в лице? Даже если он и заходил к Аллочке, что в этом такого особенного? Будто бы я не знаю его любвеобильной натуры. Почему он скрывает сей факт?
— К Алле я действительно заходил, — тихо произнес отец, — вернее, не к ней, а к Кондракову. — Отец достал из кармана брюк носовой платок и вытер выступивший на лбу пот. — Просто я ошибся дверью и попал к Аллочке. Кстати, никакого молодого соперника, как ты говоришь, я там не видел. Врет все твоя Соламатина — она известная сплетница. Никогда бы ее не видеть, да вот только из-за профессора Соламатина, из-за Григория Ильича ее и терплю. Вот же дал бог жену!
— Ну ладно-ладно, — прервала я отца, — не отвлекайся. Жену ему не бог дал, а он ее сам выбрал. Короче, ты ошибся дверью. И что дальше?
— А дальше я хотел постучать в соседнюю дверь, но услышал, что Васька с Вероникой выясняют отношения, и не стал им мешать и ушел.
— А приходил зачем?
— Ну чтобы узнать, как там у них дела.
— Можно подумать, нельзя было это узнать по телефону. Ну хорошо, узнал. А зачем второй раз приходил? Соламатина сказала, что ты приходил дважды.
Отец снова вытер со лба пот и, повернувшись ко мне, с раздражением спросил:
— Я не понимаю, это что допрос?
Кажется, я действительно зашла слишком далеко. Но в данном случае мною двигали не любопытство и не следственный азарт, боже упаси. Просто я хотела убедиться, что отец в истории с этими убийствами был совершенно ни при чем.
— Папа, — я взяла отца за руку, — ты ведь здесь ни при чем, ведь правда? Ты ведь не заходил к Веронике?
Слезы снова подступили к моим глазам, а отец все молчал и молчал. Наконец он чуть слышно ответил:
— Заходил.
— Что?! — вскрикнула я. —
