Заходил? Но зачем?
Отец оперся обеими руками о перила и стал как-то странно раскачиваться. Его поведение было настолько необычным, что я даже не заметила, как сзади к нам приблизился Климов. Видно, для него не существовало такого понятия, как деликатность.
— Ты не поверишь, — сказал отец, — но я снова ошибся дверью. Я ведь к тебе за анальгином ходил для Вики и снова ошибся каютой.
Да, отец действительно заходил ко мне за таблетками, вернее, мы столкнулись с ним на лестнице. Я еще тогда удивилась, как это мы смогли с ним разминуться.
— Я постучал в дверь, но никто не ответил, и я сам не знаю, зачем нажал на ручку, и дверь открылась. Она оказалась незапертой. В каюте горел свет, а на кровати лежала Вероника. Я еще тогда подумал, что снова попал к Аллочке. У обеих длинные светлые волосы, и я не сразу понял, кто это. А Вероника лежала на животе, и лица ее не было видно. Я сразу выскочил из каюты, неудобно как-то получилось — девушка лежит совершенно голая, а тут я...
— И вы испугались и умолчали об этом факте, — неожиданно встрял в разговор Климов.
Он подкрался к нам так тихо, что, услышав его голос, я аж подпрыгнула от неожиданности.
— Выходит, вы, Викентий Павлович, последний, кто видел Веронику, до того, как Кондраков поднял шум.
Я просто вся похолодела от ужаса. На что это Борькин телохранитель намекает? Он что хочет сказать, что это... отец Веронику... что ли?..
— Что вы хотите сказать? — дрожащим от возмущения и страха голосом начала я. Но Климов жестом велел мне замолчать.
Он обошел отца с другой стороны и, тоже оперевшись о перила, встал рядом.
— Так Вероника была тогда еще жива, — спросил он, — или нет?
Я замерла в ожидании того, что скажет отец.
— Не знаю, — ответил он. — Я как увидел обнаженную девушку, так сразу же выскочил из каюты. Это уже потом, когда выяснилось, что Вероника убита, я вспомнил, что видел на полу пепельницу. Значит, выходит, что она была уже мертва. Но поверьте, — отец с мольбой посмотрел на Климова, — я, честное слово, ничего такого тогда не заподозрил. — Он посмотрел на меня. — Я еще тогда с Марьяшей на лестнице встретился, она меня видела...
Я энергично закивала головой.
— Да, это правда, — подтвердила я. — Я действительно встретила отца на лестнице, и он совершенно не был похож на убийцу. — Я ляпнула это ужасное слово и тут же закрыла рукой рот.
Климов глянул на меня с осуждением.
— Вы, Марианна Викентьевна, глупости-то не говорите, — покачал он головой. — Никто вашего отца в убийстве не обвиняет. Просто я пытаюсь восстановить картину.
Я поняла, что сморозила глупость. Как я вообще могла упомянуть в связи с именем отца это ужасное слово «убийца»?
И тут я вспомнила одну деталь.
— Послушайте, — воскликнула я, — но ведь когда мы прибежали в каюту Кондраковых, где лежала убитая Вероника, никакой пепельницы там не было. Помните?
Отец и Климов разом отцепились от бортика и повернулись ко мне.
— Да, действительно, — согласился со мной Климов, — пепельницы не было. И это значит... — Он повернулся к отцу.
— ...что убийца вернулся на место преступления и забрал улику, — закончил за него отец.
— Точно.
Все с облегчением вздохнули, как будто это умозаключение проливало хоть какой-нибудь свет на наше расследование.
На самом же деле ничего так и не было ясно. Кто убил Веронику? Кто столкнул Аллочку Переверзеву с лестницы? И вообще зачем все это было надо? Если бы хоть кто-то видел Веронику живой после скандала с мужем, то по крайней мере хотя бы можно было снять подозрения с Кондракова и переключиться на кого-нибудь другого. А так что? Подозреваемых становится все больше и больше, а воз и ныне там.
В этом момент распахнулась дверь кают-компании и оттуда высунулась чья-то голова. Кому она принадлежала, видно не было — мы стояли довольно далеко, — но по голосу можно было предположить, что принадлежала она академику Прилугину.
— Викентий Палыч! — крикнул академик в темноту. — Пора начинать. И где же в конце концов Альбина?
Он постоял с минуту, прислушиваясь к ночной тишине, но так ничего и не услышав — шум голосов и музыки, доносящийся из гостиной перекрывал все остальные звуки, — захлопнул дверь и скрылся в кают-компании. На палубе снова воцарилась тишина.
Отец тихо чертыхнулся.
— Вот только песен мне теперь и не хватало. И какого черта пришла ему в голову эта идиотская идея устроить сегодня эти дурацкие песнопения? Какие к чёрту романсы, когда тут такое творится?
Настроение у отца было хуже некуда. Вместо планируемой увеселительной прогулки по реке его юбилей обернулся какой-то кровавой резней, к тому же его любимую аспирантку убили. А тут, видите ли, надо еще романсы распевать.
Отец нехотя отлепился от бортика и медленно поплелся в сторону кают-компании.
Мы с Климовым остались на палубе одни. Тот, кажется, даже обрадовался такому раскладу и предложил прогуляться вдоль борта. Мне же находиться наедине с приставучим секьюрити совершенно не хотелось, и я сделала попытку от него улизнуть. Однако не тут-то было.
— Постойте, Марианна Викентьевна, — Климов бесцеремонно схватил меня за руку. — Не стоит вам одной по ночам разгуливать. И где, кстати, ваш телохранитель? Что-то я его не вижу.
А мой телохранитель прогуливался меж тем под ручку с мадам Соламатиной. Мы заметили, как они вынырнули из-за какой-то здоровенной тумбы на корме, развернулись на сто восемьдесят градусов и снова скрылись из виду. Климов проводил их удивленным взглядом.
— Что это значит? — он указал рукой в сторону кормы. — Почему он с этой толстухой прогуливается? Я же, кажется, сказал, чтобы он ни на шаг от вас не отходил. В чем дело?
Климов начал изображать из себя большого начальника. «Я сказал! В чем дело?!» А сам-то? Сам-то он, как я посмотрю, не только никого не охраняет, а и вообще не очень-то справляется со своими прямыми обязанностями. Если мне не изменяет память, следствие было возложено на него. И что мы видим? Имя преступника не раскрыто, мотив преступления не установлен, а количество жертв, между прочим, при этом удвоилось. Других-то критиковать — это мы все молодцы. А сам-то он что для
