Прошло две недели. На дворе начался июнь, и наступила жара. В нашей с Лешкой маленькой квартирке было невыносимо душно, потому что крыша за день очень накалялась и за ночь не успевала остыть. Мы много времени проводили в парке. Заработанные деньги у меня подходили к концу, кое-что подбросила мать на лето, но дала понять, что ее возможности небезграничны. Мой бывший муж понял мои слова о том, чтобы он убирался из моей жизни, совершенно буквально и не давал о себе знать. Когда же я позвонила свекрови и осторожно спросила ее, не забыл ли папочка, что у него есть сын, свекровь расстроенно ответила, что у Стасика сейчас большие неприятности, что его сожительница куда-то пропала, то есть утром две недели назад ушла из квартиры и не вернулась. И теперь Стасику очень тяжело приходится, потому что, с одной стороны, в милиции на него смотрят косо, с другой – наезжают Аленины компаньоны и уже вытрясли из него все деньги. Кроме того, из квартиры Алены его попросили родственники, так что Стасик живет сейчас у них, и его отец этим очень недоволен, потому что звонят и приходят разные люди и грубыми словами требуют Стасика. В общем, никакого покоя.
Я посочувствовала свекрови и повесила трубку. Следовало срочно искать работу, но перед этим пытаться определить куда-то Лешку на лето, потому что при такой жаре ребенок должен находиться не в каменном мешке, а на свежем воздухе вблизи водоема. О том, что мне самой врач велел отдохнуть хотя бы месяца полтора, я старалась не думать.
Тамара Васильевна собралась на дачу к сестре – Надеждиной матери. Поколебавшись, она неуверенно предложила взять ненадолго с собой Лешку, но я отказалась – не хватало еще вешать такую обузу на двух старушек! Мои родители работали, свекровь сидела дома со свекром, а в садик Лешка не ходил, так что отправить его на дачу с группой я не могла.
Между делом я перезванивалась с Павлиной Ивановной. Она сказала, что в тот день, когда случилось столько замечательных событий, у нее, оказывается, была память сестры, и она целый день провела на кладбище в Горелове. Павлина очень переживала, что не видела, как Саша пришел в себя.
– А сам-то он как? – отважилась спросить я.
– Да как тебе сказать… Совсем стал не тот. Меня сразу узнал, здравствуйте, говорит, тетя Пава, расскажите про маму. Сели мы, чаю попили, я и говорю, что мать его, умирая, просила меня за ним приглядеть. И уж как могла, я приглядывала. А что Лидия деньги за это платила, так сама знаешь, какие это деньги. Да только недолго мы так с Сашей беседовали. Дня три он по квартире поболтался, как из больницы вышел, рука зажила маленько. Заходит он как-то ко мне, ключи оставил. Уезжаю, говорит, тетя Пава, и не знаю, когда вернусь. Здесь, в квартире, тоска берет. И то верно, не до конца он в себя пришел, душа у него больная.
В глубине моей собственной души шевельнулась легкая обида – уехал, даже не попрощался. Я тут же себя одернула: Саша общался со мной, ничего не сознавая. И потом мы как-то не успели толком познакомиться. Тем более что в тот день я была в ужасном состоянии, потому что волновалась за Лешку, и наговорила ему много лишнего.
Что ему до меня? Похоже, что дорожки наши разошлись.
– А как он с Лидией разобрался? Вернула она ему вещи-то?
– Ой! – Павлина Ивановна чуть не выронила трубку. – Да что с Лидией-то случилось! Ведь у нее дома пожар был, газ взорвался. И ее чуть не убило, вышвырнуло взрывной волной. Хорошо, что первый этаж, а то бы насмерть. А так только руку сломала и лицо здорово порезала. Она говорит, что на нее бандиты напали, а я так думаю – Бог покарал. Вся квартира выгорела, все добро нахапанное пропало. Грех чужой беде радоваться, но помнишь, я тебе говорила, что Господь все видит и не будет ждать, пока человек на тот свет попадет, он и на этом с ним рассчитается.
Я быстро прикинула в уме, и оказалось, что Лидия пострадала в тот же день, когда и нас всех похитили Гусевы. Вот если бы у нее тогда проснулась совесть, и она приехала бы помочь Саше, то, возможно, избежала бы такой участи.
– Живет у родственников, – продолжала Павлина Ивановна, – прихлебательницей, и муж от нее ушел! Вот так-то! – поставила она точку во всей истории.
Лидии я сочувствовать не стала.
Через два дня Тамара Васильевна с Надеждой пришли прощаться – уезжали на дачу. Тамара расцеловала Лешку и смущенно сказала:
– Есть у меня для вас вариант, но уж не знаю, как вы к нему отнесетесь. В Лужском районе на хуторе живет одна женщина. Дом у нее большой, и на лето приезжают люди отдыхать. Место хорошее, здоровое, озеро рядом.
– Дорого за комнату платить? – откликнулась я.
– Да нет… Там, понимаешь, если по рекомендации, то платить вообще не надо. Поможешь там по хозяйству, и все. А если без рекомендации, то она вообще не возьмет…
– Странно как-то, – хором сказали мы с Надеждой и переглянулись.
– Ну что странного-то, люди рекомендовали приличные, врать не будут.
– Опять цепочка старушек? – веселилась Надежда.
– Вовсе нет, мне сказала Алевтина Степановна из соседнего подъезда.
– А ей кто? – Надежду обуревали подозрения.
– А ей – Эсфирь Борисовна, она в поликлинике в регистратуре работает.
– Ну, пошло-поехало.
– Как хотите, – надулась Тамара, – тебе предлагают выход из положения, чтобы в городе все лето не торчать. Вот смотри, тут все написано, как ехать. Хозяйку зовут Агафья Ивановна.
Надежда издала странный звук, не то хрюк, не то кашель, и отвернулась.
– Не знаю, прямо, – в растерянности колебалась я, – а на кого сослаться?
– Скажешь, что тебя направил Бальзаминов Иосиф Иосифович.
– Странное какое имя…
– Езжай, Маша, – у Надежды блестели глаза, – хуже не будет. Вещей с собой много не бери.
Мне было неудобно, что они так хлопочут, а я ломаюсь, пришлось согласиться.
На следующий день мы с Лешкой выключили из сети телевизор, проверили все краны, закрыли двери на все замки и отбыли в город Лугу поездом в 11.30 утра. Поезд шел долго, почти три часа. Лешка сидел терпеливо и рассматривал свою коллекцию вкладышей из жевательных резинок. Нужный нам автобус отходил через полтора часа, так что пришлось ждать в привокзальном сквере в тени пыльных кустов акации. Леша изнывал на жаре, но молчал. На автобусе ехали минут сорок. Нас высадили в маленькой деревушке и велели идти пешком по тропинке.
– Километра три, – сказала тетка с двумя здоровенными сумками, сошедшая вместе с нами. – Мимо не пройдете, там дом большой прямо на берегу стоит. Агафье Ивановне поклон от Маруси.
Моя дорожная сумка не была сильно набита, но после первого километра показалась мне слишком тяжелой. Когда по моим подсчетам мы прошли второй километр, мне стало так худо, что пришлось присесть передохнуть под соснами. Лешка все любовался чистым мелким песком и белым мхом. Вереск еще не цвел. Мы допили бутылку минеральной, чтобы меньше тащить.
– Мама, смотри! – Сын показывал на небо.
Надвигалась здоровенная темно-синяя туча. Нехорошо оказаться в лесу, когда гроза, и мы припустили быстрым шагом. Однако туча шла быстрее. Небо потемнело, и здорово погромыхивало.
– Ох, сыночек, не могу больше!
Я запыхалась. И тут хлынул дождь. Как назло, поблизости не оказалось ни одного дерева с густой кроной, и мы с Лешкой побежали по тропинке все мокрые. Когда я уже начала думать, что за дождем мы не заметили дом Агафьи Ивановны, и теперь уже скоро будет Псковская область, мелькнуло озеро. Тропа шла вдоль берега, силы оставили меня окончательно.
Внезапно на дорогу вышел человек в длинном плаще с капюшоном, какой носили средневековые монахи. Блеснули глаза грозно, и густой бас прогремел сквозь дождь:
– Вы куда это идете?
– К Агафье Ивановне. – Я протянула ему бумажку с адресом, но ветер вырвал ее из моих рук, и бумажка исчезла в лесу.
Человек что-то крикнул неразборчиво, схватил мою сумку и скрылся между деревьями. Мы с Лешкой припустили за ним, умирая от страха.
– Мам, это и есть граф Калиостро? – спрашивал он на бегу.
У меня так перехватило дыхание, что я даже не смогла ответить.
Дом показался внезапно. Мы просто вышли на поляну, и вот он – большой дом. Забора вокруг не было. Человек в плаще уже стоял под навесом и стучал. Открылась большая дубовая дверь, человек сунул туда мою сумку, сделал два шага с крыльца и пропал из виду. Мы с Лешкой подошли ближе, отчаянно труся. В дверях стоял крупный небритый мужик с керосиновым фонарем.
– Ну? – вопросительно буркнул он.
– К Агафье Ивановне от Бальзаминова…
Мужик молча посторонился. Мы прошли темные сени и оказались в просторной комнате – ее хотелось назвать горницей. Общество сидело за длинным столом перед керосиновой лампой. Их было четверо, во всяком случае, на стенах при зыбком свете лампы, плясали четыре тени. Две женщины и двое мужчин. Худой длинноносый старик в очках перекладывал какие-то бумажки, симпатичный молодой парень повернулся на стук двери, и я увидела глаз, завязанный черным, как у пирата Билли Бонса. Была там еще женщина, немолодая, смуглая, с гладко причесанными черными волосами. Тонкими пальцами она перекладывала карты. Мне вспомнились стихи:
