– Склероз, понимаешь…
– А я говорю, приходил, и не отпирайся.
– Тогда скажи – зачем?
– Подарить мне братика.
– Две недели назад меня здесь не было.
Попытка оправдания не возымела действия.
– Да ты не бойся, я тебя никому не выдам. Ты так хорошо шептал…
– Что шептал?
– Ага, думал, если меня заперли в детской, я не услышу.
– Правда-правда слышала?
Я начал подделываться под интонацию капризного ребенка.
– Папа говорит, у меня абсолютный слух.
– А что, кстати, папа делал, когда я пришел?
– Папа, как всегда, спал.
– С мамой?
– Глупый. Папа – в кабинете. А мама готовилась встретить тебя.
– Ах да, правильно, мы же договорились о свидании…
– Ну вот, а еще сознаваться не хотел.
Нет, определенно из этой восьмилетней особы с косичками вырастет классный следак.
– Так что ты, лапа, слышала?
– Я не лапа.
– Замнем.
– Угу.
– Так что слышала?
– Все!
– Что все?
– Опять прикидываешься глупым!
– Ранний склероз последней стадии.
– Как у бабушки.
– И серого волка.
– При чем здесь волк? Ты приходил, а не волк.
– Ну я, я, я!
Пришлось брать на себя чужие грехи.
– Мама сначала вскрикивала от удовольствия, как будто ее катали на аттракционе.
– Было дело.
– Это когда сначала круто-круто вверх, а потом сильно-сильно вниз.
– А потом?
– Мама замолчала и принялась дышать, дышать, дышать – как на тренажере.
– Избавлялась от лишнего веса?
– Опять начал прикидываться?
– Нисколечко.
– Тогда слушай дальше… Потом мама сердито на тебя закричала.
– За что?
– Наверное, ты ей больно сделал?
– Я нечаянно.
– А теперь скажи, что ты маме шептал.
– Шептал?
– Нашептывал. Я не поняла. Про незабудку какую-то.
– Про цветок?
– Тебе лучше знать.
– Склероз.
– Вру, вру. Ты шептал, наоборот, про забудку.
– Деточка, давай так договоримся: марш спать, а я приду к вам днем.
– Ой, хорошо, что днем. Папа тебе свои марки покажет.
Довольное и счастливое дитя отправилось на боковую.
Мне же, взявшему на себя и шепот, и братика, предстояла беспокойная ночь.
Но при одном условии: добровольном согласии Нинели Осиповны…
Глава 12 Ночная обнаженка
Я знал: разговор будет нелегким.
Но упустить такой шанс я не мог.
Ведь для всех я сижу в засаде у пещеры…
Я постучал в окно спальни.
Доцентша испуганно выглянула.
Я приложил палец к губам.
Доцентша открыла окно.
Я пробрался в спальню.
– Диня, ты чего не через дверь?
– Не надо, чтобы меня видели.
– Объясни, если можно.
– Засаду хочу в саду организовать.
– В чьем?
– В твоем.
– Объясни, если можно.
Доцентше не пошло на пользу внезапное пробуждение.
Я начал тщательно подбирать нужные слова:
– Нинель, а ты хоть раз невесту в саду изображала?
– Нет.
– А хотелось?
– Иногда. Но не так, чтобы очень. Как видишь, обошлась.
– Извини, наверное, возраст.
– Скорей всего. Мне же до климакса годика с полтора.
– А ради продовольственной безопасности Родины сможешь?..
– Диня, я не поняла.
– Невесту сыграть.
– Когда?
– Прямо сейчас.
– Неудобно как-то.
– Все равно темно.
– А луна?
– Только нарождается.
– А ты?
– Я и не такое видел.
– Хам.
– Извини, я в другом смысле.
– Ладно. Что не сделаешь ради любимой Родины…
Нинель Осиповна принесла давно приготовленную кружевную фату.
– А чулки можно оставить?
– Даже нужно.
– А бюстгальтер?
– Ни в коем случае.
– А что делать?
– Просто прогуливаться, изображая страсть.
– Это как?
– Ну, поглаживай бедра, промежность, лобок…
– Фи, какая гадость.
– И стони, стони, призывно и погромче.
– А вдруг прилетит?
– Скорей всего, придет.
– Так что – все терпеть?
– Ну, пока на нашего оплодотворителя никто не жаловался.
– Я бы, Диня, конечно, родила, пусть и поздновато, но… Пожалуйста, отвернись… Но если бы мальчик походил на тебя…
Доцентша, судя по шороху и шелесту снимаемых одежд, приготовилась к соблазнительному променаду среди яблонь.
– Нинель, давай для повышения эффективности еще иллюминацию устроим.
– Прожектора, что ли?
– Зачем? У тебя свечки какие-нибудь имеются?
– Для юбилейных тортов.
– Сойдет.
– Тогда их надо по фужерам распределить, поджечь и расставить.
– Красиво будет, – сказал я, оборачиваясь.
– Диня!
Пришлось снова показать обрюзгшей дородной невесте спину.
Ой, не клюнет гад на такую квашню…
Не клюнет!
Доцентша расставила свечи по кругу и принялась выделывать замысловатый танец живота.
Я же, крадучись, обходил невесту по периметру.
Такой засады Кремль еще не видел.
Свечи.
Яблони.
И доцентша в белой кружевной фате и белых с искрой чулках.
Невестушка…
А я – страж застарелой невинности.
Вернее, начинающий сутенер.
Но скоротечно увядала ночь.
Но зря оплывали свечи.
И безуспешно старалась доцентша изобразить неутоленное желание.
Правда, я лишний раз убедился, что мне пока не грозила импотенция, как бедному племяннику Севе.
А Нинель Осиповна, похоже, вошла во вкус.
Я подумал, что ей можно спокойно завязывать с наукой и бежать устраиваться стриптизершей.
Напрасно я напрягал зрение, слух, обоняние и фотоаппарат.
Только глупые мотыльки слетались к светящимся фужерам.
Только мотыльки…
Рассвет объявил ночи ультиматум.
Свечи прогорели.
Доцентша углубилась в сад.
Чучело даже не взглянуло на кандидатку в невесты.
Ловля на живца закончилась, когда обнаженная доцентша напоролась на голого мужика.
Псевдолюбовник вежливо поздоровался и начал одеваться.
Ладно, решил я, – потрясу хоть этого нудиста.
Глава 13 Скептический настрой
Отправив утомленную и продрогшую наживку в дом, я учинил допрос нудисту:
– Мужик, ты кто?
– Любовник.
– Какой, на хрен, любовник, если у тебя не встает!
– Раньше у меня с полоборота на любую…
– Так то раньше.
– А теперь элементарная имитация достойного прошлого.
– Не понял?
– Мы уже десять лет как любовники, еще со студенческой скамьи. Она, глупая, на первом курсе вышла замуж за препода – этот урод энтомологию читал… Ну, и на практике соблазнил …
– Бабочками, жуками, стрекозами.
– Она романтичная, понимаешь, сейчас таких нет.
Я хотел сказануть о Зинаиде.
Но у этого бедолаги – своя головная боль.
– Понимаю. Если она тебя с неработающим аппаратом четвертый год принимает…
– Третий.
– Значит, ты у нас – один из первых ученых импотентов?
– А это началось практически одновременно у всех, поверьте. Хотя большинство скрывало до последнего.
– Любишь до сих пор? Несмотря ни на что?
– Даже больше, чем раньше.
– А как ты допустил, что она залетела, и не от тебя, и не от мужа?
– Ребенка ей больно захотелось. Я же дурак был, не заделал своего, когда мог. Думал – не переживу, когда энтомолог будет моего ребенка воспитывать, а вон как обернулось… Спровоцировала она меня на ссору, и я неделю не приходил, ну, а пришел – она уже была заряжена.
– Значит, ты его не видел.
– Видел.
Я замер в предчувствии удачи.
– Но в тумане… Как раз после ссоры… Она меня выгнала раньше положенного, и я засек его.
– И как он выглядел?
– Обыкновенный человек.
– Ты уверен?
– Да вроде ничего странного, кроме способности менять габариты.
– То большой, то маленький?
– Вы уже знаете.
– А почему ты не говоришь, что он внезапно исчез?
– Думал, не поверите.
Показания нудиста полностью совпали с рассказом несчастной музыкантши.
Значит, не зря смущали портреты композиторов, не зря…
– Он-то тебя заметил?
– Нет, я успел залечь.
– Никому не трепал?
– Нет.
– А ей?
– Тоже.
– Вот и молчи дальше, если жить хочешь.
– Но вроде он еще никого не убивал.
– В общем, слушай сюда, отъявленный скептик. Если обнаружишь у себя в саду или в саду так называемой любовницы яблоко, пронзенной стрелой, дуй моментально ко мне.
– Нет, но ведь он правда никого еще не убивал.
– Так не будь первым, – сказал я. – Или вторым.
Полуодетый горе-любовник отправился к законной жене, наверное, тоже родившей от того, который пока еще никого не убивал.
Пока…
Глава 14 Кладбищенский настрой
Всенощное хождение вокруг обнаженной доцентши гарантировало сверх-аппетит и крепкий-прекрепкий сон.
Двойной завтрак собственного ускоренного приготовления – бутерброды и кофе – я умял в гордом одиночестве.
Нинель Осиповна давно спала, даже не сняв фату и чулки.
Перед отходом в спальню я успел задать доцентше всего лишь один вопрос.
Так, в качестве профилактики.
Вдруг танец живота и эротические пассы способствуют активизации долговременной памяти.
Конечно же, я спрашивал о том экстрасенсе-мальце, избавившем позавчера меня от болей в мошонке.
