Миссис Мюллет тоже была тут, с кругленьким коротышкой, явно удерживающим ее на месте. Должно быть, это ее муж, Альф, подумала я: совсем не Джек Спрэтт,[63] каким я его воображала. Если бы она была одна, то бросилась бы ко мне, схватила бы в объятия и разрыдалась, но Альф, казалось, лучше понимает, что проявлять фамильярность на публике не очень правильно. Когда я ей слабо улыбнулась, она вытерла уголок глаза пальцем.
В этот момент появился доктор Дарби, с таким небрежным видом, словно вышел на вечернюю прогулку. Я заметила, что, несмотря на кажущуюся расслабленность, он прихватил с собой черный медицинский чемоданчик. Его хирургический кабинет, совмещенный с домом, располагался прямо за углом на Хай-стрит, и он, должно быть, услышал звуки трескающегося дерева и бьющегося стекла. Он внимательно оглядел меня с головы до ног.
— Ты в порядке, Флавия? — спросил он, придвинувшись поближе, чтобы заглянуть мне в глаза.
— В полном порядке, спасибо, доктор Дарби, — мило ответила я. — А вы?
Он полез за мятными конфетками. Не успел он достать бумажный пакетик из кармана, как у меня потекли слюни, словно у собаки; после долгих часов плена с кляпом во рту мятная конфетка была бы в самый раз.
Доктор Дарби несколько секунд покопался в конфетках и сунул одну себе в рот. Через миг он уже возвращался домой.
Маленькая толпа уступила дорогу, когда в Коровий переулок с Хай-стрит повернул автомобиль. Когда он резко затормозил перед каменной стеной, его передние фары осветили две фигуры, стоящие под дубом, — Мэри и Неда. Они не подошли ближе, но стояли там, робко улыбаясь мне из теней.
Фели видела их вместе? Я не думаю, потому что она продолжала трещать о том, как они меня спасали. Если бы она их засекла, я могла бы оказаться свидетелем деревенской потасовки — с вырыванием волос и тому подобным. Даффи однажды сказала мне, что, когда дело доходит до хорошей перебранки, обычно первый удар — за дочерью сквайра, и никто лучше меня не знает, что в Фели это есть. Так что я с гордостью говорю, что у меня хватило присутствия духа — и мужества — незаметно показать Неду одобрительный знак.
Задняя дверь «воксхолла» открылась, и вышел инспектор Хьюитт. Одновременно детективы-сержанты Грейвс и Вулмер выгрузились с передних сидений и с удивительной деликатностью ступили на землю.
Сержант Вулмер устремился туда, где Доггер держал Пембертона в каком-то немыслимом захвате, из-за чего тот согнулся, как статуя Атласа, держащего мир на плечах.
— Сейчас я им займусь, — сказал сержант Вулмер, и через миг я услышала клацанье никелированных наручников.
Доггер посмотрел, как Пембертон, ссутулившись, идет к полицейской машине, потом повернулся и медленно подошел ко мне. Когда он приблизился, Фели возбужденно прошептал мне на ухо:
— Это Доггер придумал использовать батарею от трактора, чтобы завести «ролле». Не забудь похвалить его.
И она отпустила мою руку и отошла.
Доггер стоял передо мной, свесив руки по бокам. Если бы на нем была шляпа, он бы сейчас комкал ее. Мы стояли и смотрели друг на друга.
Я не хотела начинать благодарность с болтовни о батареях. Я хотела сказать какие-нибудь правильные слова: смелые слова, о которых Бишоп-Лейси будет говорить годами.
Темный силуэт перед фарами «воксхолла» отвлек мое внимание, поскольку он на миг бросил тень на Доггера и меня. Знакомая черно-белая фигура, словно вырезанная из картона, стояла на фоне ослепительного света: отец.
Он начал было медленно, почти робко пробираться ко мне. Но когда заметил Доггера рядом со мной, остановился и, как будто подумав о чем-то жизненно важном, повернулся перекинуться парой слов с инспектором Хьюиттом.
Мисс Кул, почтмейстерша, мило кивнула мне, но держалась подальше, словно я была другая Флавия — не та, которая — неужели это было всего два дня назад? — покупала у нее в магазине сластей на один шиллинг шесть пенсов.
— Фели, — сказала я, — сделай доброе дело: слазь обратно в яму и найди мой носовой платок. И смотри не вырони то, что в него завернуто. Твое платье уже грязное, так что хуже ему не станет. Будь хорошей девочкой.
Челюсть Фели отвисла на ярд, и я на миг подумала, что сейчас она мне съездит по зубам. Ее лицо покраснело и стало такого же цвета, как ее губы. Но она развернулась на каблуках и исчезла в темноте ремонтного гаража.
Я обернулась к Доггеру, собирясь произнести фразу, которая скоро станет классикой, но он меня опередил:
— Ну что, мисс Флавия, — спокойно сказал он, — похоже, сегодня будет славный вечерок, да?
Инспектор Хьюитт стоял посреди моей лаборатории, медленно поворачиваясь вокруг себя, его взгляд прожектором скользил по научному оборудованию и химическим шкафам. Сделав полный круг, он остановился, потом начал крутиться в противоположном направлении.
— Невероя-ятно! — протянул он. — Просто невероятно!
Лучи восхитительно теплого солнечного света лились в высокие створные окна, подсвечивая собиравшуюся закипать мензурку с красной жидкостью. Я отфильтровала половину жидкости в фарфоровую чашку и протянула инспектору. Он воззрился на нее с сомнением.
— Это чай, — пояснила я. — «Ассам» от «Фортнум и Мэйсон». Надеюсь, вы не возражаете, что я его подогрела?
— Подогретое — это то, что мы пьем в участке, — сказал он. — Я им вполне удовольствуюсь.
Потягивая чай, он бродил по комнате, разглядывая химическую аппаратуру с профессиональным любопытством. Он снял с полок пару мензурок и рассмотрел их на свету, потом наклонился посмотреть в окуляр моего Лейтца. Я видела, что ему сложно приступить к делу.
— Прекрасный образец костяного фарфора, — наконец сказал он, поднимая чашку над головой, чтобы прочитать на донышке имя изготовителя.
— Это довольно ранний Споуд, — уточнила я. — Альберт Эйнштейн и Джордж Бернард Шоу пили чай из этой самой чашки, когда приезжали навестить моего двоюродного дедушку Тарквиния — разумеется, не одновременно.
— Любопытно, о чем они разговаривали друг с другом, — заметил инспектор Хьюитт, глянув на меня.
— Любопытно, — ответила я, тоже глядя на него. Инспектор сделал еще глоток чаю. Он производил впечатление беспокойного человека, как будто хотел что-то сказать, но не знал, как начать.
— Это было сложное дело, — сказал он. — Причудливое, на самом деле. Человек, тело которого ты нашла в огороде, был абсолютным незнакомцем — или выглядел таковым. Все, что мы знали, — то, что он приехал из Норвегии.
— Бекас, — сказала я.
— Прошу прощения?
— Мертвый бекас на пороге нашей кухни. Бекасы не прилетают в Англию до августа. Его должны были привезти из Норвегии — в пироге. Вот как вы выяснили, да?
Инспектор выглядел озадаченным.
— Нет, — ответил он, — Бонепенни был обут в новую пару туфель, на которых было указано имя производителя из Ставангера.
— О, — сказала я.
— Отсюда мы смогли проследить его путь довольно легко.
Рассказывая, инспектор Хьюитт рисовал руками карту в воздухе.
— Наши запросы здесь и за границей помогли выяснить, что он сел на корабль из Ставангера в Ньюкасл-апон-Тайн, а оттуда добрался поездом до Йорка и затем до Доддингсли. Из Доддингсли он взял такси до Бишоп-Лейси.
Ага! Именно как я подозревала.
— Точно, — согласилась я. — А Пембертон — или его следует называть Бобом Стэнли? — следовал за ним, но ненадолго задержался в Доддингсли. Он остановился в «Веселом кучере».
Одна бровь инспектора Хьюитта поползла вверх, словно кобра.
— О? — произнес он, чересчур небрежно. — Откуда ты знаешь?
— Я позвонила в «Веселый кучер» и поговорила с мистером Кливером.
— Это все?
— Они были там вместе, точно так же, как при убийстве мистера Твайнинга.
— Стэнли это отрицает, — возразил он. — Утверждает, что не имеет к этому ни малейшего отношения. Чист, как свежевыпавший снег, так сказать.
— Но в ремонтном гараже он сказал мне, что убил Бонепенни! Кроме того, он более или менее признал, что моя теория верна: самоубийство мистера Твайнинга было спектаклем.
— Ладно, посмотрим. Мы занимаемся этим, но потребуется какое-то время, хотя я должен признать, ваш отец очень нам помог. Он рассказал историю о том, как бедного Твайнинга довели до смерти. Жаль, что он не пожелал сотрудничать раньше. Мы могли бы избежать… Извини, — прервал он сам себя. — Мысли вслух.
— Моего похищения, — подсказала я.
Я восхитились, как ловко инспектор меняет тему.
— Возвращаясь к настоящему, — продолжил инспектор, — поправь меня, если я ошибаюсь. Ты думаешь, что Бонепенни и Стэнли были сообщниками?
— Они всегда были сообщниками, — подтвердила я. — Бонепенни воровал марки, а Стэнли продавал их за границей неразборчивым коллекционерам. Но они так и не избавились от двух «Ольстерских Мстителей» — эти марки были слишком хорошо известны. Учитывая, что одна из них была похищена у короля, для любого коллекционера было слишком рискованно иметь ее в коллекции.
