— И кто только этого балбеса на улицу выпустил, — пробормотал Шура, икнув. — Совсем ни хрена регулировать движение не умеет.
И действительно, было похоже, что на перекресток молоденький регулировщик сегодня вышел впервые. Покрывшись крупными каплями пота, он растерянно вертелся на месте, то так то этак поворачивая, поднимая или опуская свою полосатую палку. Результатом этих неуверенных телодвижений стали длинные вереницы машин на всех четырех улицах, примыкавших к перекрестку, да лавина нетерпеливых гудков, с помощью которых водители выражали свое возмущение неопытностью милиционера.
— А ну, дайкось я тряхну стариной, — неожиданно произнес Холмов и, перепрыгнув через металлическое ограждение, нетвердой походкой направился к регулировщику. Встревоженный Дима начал издавать отговаривающие и предостерегающие звуки, но Шура на них никак не реагировал. Бесцеремонно выхватив из рук вспотевшего милиционера жезл и напялив на голову его фуражку, Шура попросил регулировщика отойти подальше и принялся уверенно размахивать полосатой палкой. Милиционер поначалу опешил от такой наглости, но потом растерянно махнул рукой, с явным облегчением вздохнул и побежал к ближайшему автомату испить газированной водички. Длинные вереницы автомобилей вскоре стали укорачиваться на глазах. Раздраженные гудки прекратились — Шура Холмов отлично знал свое дело…
Оставшийся один Дима заскучал и от нечего делать стал наблюдать, как купившие у находившейся неподалеку лоточницы ливерный пирожок граждане тут же начинают искать уединенное место, словно кошка, собравшаяся рожать, чтобы в этом укромном уголке этот пирожок умять, не привлекая лишнего внимания прохожих к своей персоне. Прошло минут пятнадцать, и благодаря стараниям Холмова пробка на перекрестке полностью рассосалась. Шура вернул регулировщику жезл и фуражку, добродушно похлопал его по спине и, довольный собой, вернулся назад. Друзья продолжили прогулку.
— Глянь, Вацман, какие девочки, — толкнул Шура Диму локтем в бок, указав кивком головы на идущих впереди двух фигуристых, длинноногих девиц. — Блин, ведь трахает же кто-то таких куколок… Слушай, Вацман, а почему этими «кто-то» не можем быть мы с тобой, а?
— Логично, — промычал Дима. — Берем на абордаж…
— Погоди, я только гляну, как у них обстоит дело с грудями, — засуетился Холмов. — Не терплю плоских.
Обогнав девиц, Шура осмотрел их спереди и в профиль. С грудями у подруг оказалось все в порядке и вскоре Холмов и Вацман уже ловили такси, чтобы отправиться со своими новыми знакомыми девушками в Лужники, в ночной бар. В таком безудержном загуле друзья провели дней десять, пока однажды утром Холмов, пересчитав оставшуюся наличность, угрюмо не произнес:
— Пора, Вацман, нам рвать когти в Одессу, если мы не хотим в столице все бабки просадить.
— Пора, так пора, — легко согласился Дима, которому уже, откровенно говоря, осточертела пыльная, суматошная Москва. — Пошли за билетами. На следующий день Холмов, Дима, Евгений Петрович и дворник-кореец Вань Сунь (или просто Ваня). с которым обитатели подвала успели подружиться, сидели за накрытым столом. И чего только не было на этом столе, каких только яств. И заливной поросенок, и копченые угри, и колбаска-сервилат, и корейка, и бутерброды с икрой, и маслины, и марочный коньяк, и еще много чего там было. В честь отъезда дорогих одесситов (завтра Дима и Шура улетали в Одессу) своих освободителей Евгений Хомяков, первый советский человек, побывавший на Луне, устроил скромный прощальный ужин. Выпивая и закусывая, бывший прапорщик, Холмов и Вацман оживленно беседовали, снова и снова вспоминая все подробности блестяще проведенной операции по освобождению будущего кавалера ордена Дружбы народов Хомякова из сумасшедшего дома. Что же касается Вань Суня. то он, по причине плохого владения русским языком в беседе участия не принимал и больше налегал на заливного поросенка, который по вкусу почему-то напоминал ему его любимую жареную собачатину. Скоро наступили сумерки, затем совсем стемнело и в крохотном окошке подвала показалась полная, ярко сияющая таинственным желто-серебристым светом Луна. Беседующие умолкли и обратили свои взоры к висевшему высоко в ночном небе спутнику Земли, ставшим невольным виновником их знакомства.
— А Вовка Пузенко так и остался там, на Луне, — нарушил молчание Евгений Петрович и голос его дрогнул. — Интересно, как сложилась его судьба? Наверное давно дуба врезал, на одних семечках долго не проживешь…
— Предлагаю помянуть погибшего при исполнении своего долга прапорщика Пузенко, — серьезно произнес Шура, высоко подняв рюмку с коньяком. — Да будет ему Луна пухом…
Выпили не чокаясь. Холмов потянулся было за бутербродом с икрой, но в это время раздался громкий, требовательный стук в дверь.
— Кого это еще несет? — удивился Шура, забыв о бутерброде. — Вацман, будь другом, посмотри. Дима, жуя на ходу, подошел к двери, распахнул ее и увидел трех незнакомых, коротко стриженых мужчин.
— Мы из Комитета госбезопасности, — суровым тоном произнес один из мужчин, предъявив соответствующее удостоверение. — Нам нужен гражданин Холмов. Он здесь?
— Ва-ва-ва… — пробормотал побледневший Дима, отступая назад. — Ва, ва, ва…
— Здесь, — упавшим голосом отозвался Шура, с тревогой глядя на неожиданных визитеров. — Это я. Чем обязан?…
— Прошу вас немедленно одеться и ехать с нами в Управление КГБ, — тоном, не терпящим никаких возражений, произнес мужчина. — Никаких вопросов, там вам все объяснят. В подвале повисла гнетущая, напряженная тишина, которую неожиданно нарушил дворник-кореец Вань Сунь, обреченным тоном произнеся какое-то странное, непонятное слово.
— Писдеса…
Часть Седьмая
Ключ от «ядерного чемоданчика»
Глава 1. Таинственное происшествие на площади перед горкомом
Комитетчики вывели Шуру Холмова из подвала, усадили на заднее сидение черной (естественно!) «Волги», посерединке, причем двое из них заботливо плюхнулись справа и слева от Шуры, лишив его даже теоретической возможности выпрыгнуть из машины на ходу. Взревел мотор и «Волга» лихо помчалась по ночным московским улицам. В салоне автомобиля царила угрюмая тишина, нарушаемая лишь мерным шуршанием шин да ревом форсированного мотора машины. Кагебисты молчали, индифирентно уставившись в окна автомобиля, что же касается Холмова, то он впал в полную прострацию, обалдев от столь резкого перехода от состояния полного душевного, физического и плотского умиротворении к тревожному ожиданию в самом ближайшем будущем крупных неприятностей. Шура не сомневался в том, что этот арест связан с его участием в освобождении Хомякова. Вполне возможно, что комитетчики вообще хотят избавиться от нежелательного свидетеля «темных делишек» советского государства, пусть даже совершенных почти полтора десятилетия тому назад. Для этого у стражей государственной безопасности были очень широкие возможности — от «стенки» до тюрьмы или пожизненного заключения во все то же спецотделение психиатрической больницы. Подумав об этом, Холмов вздрогнул, вспомнив свою ночевку в палате сумасшедшего дома. Нет, уж лучше «стенка», чем это… Вскоре «Волга» промчалась мимо освещенного прожекторами памятника Феликсу Дзержинскому и остановилась у главного входа в известный всему миру серый дом-бастион на Лубянке.
— Прошу вас следовать за нами, — сухо приказал один из комитетчиков. Пройдя бесчисленными коридорами погруженного в мрачную тишину здания, Холмов и его сопровождающие очутились наконец у огромных резных дубовых дверей с табличкой: «Начальник 9 отдела». — Прошу подождать, — так же сухо произнес все тот же комитетчик, и исчез за дверью. Остальные остались ждать в коридоре. Вскоре комитетчик высунулся из-за приоткрытой двери и многозначительно по — манил Шуру пальцем.
Войдя в просторный кабинет, большую часть которого занимал огромный стол с несколькими разноцветными телефонами и каким-то сложным селекторно-переговорным устройством, на котором переливались яркими огоньками белые и красные лампочки, Холмов в нерешительности остановился у входа.
— Товрищ генерал-лейтенант, гражданин Холмов по вашему приказанию доставлен! — бодро отрапортовал комитетчик, вытянув руки по швам, обращаясь к сидевшему за столом интеллигентного вида мужчине лет пятидесяти с короткой армейской стрижкой. Одет он был в штатскую одежду.
— Благодарю, вы свободны, — кивнул мужчина и с любопытством (так показалось Шуре) уставился на Холмова. Поглазев так с полминуты, хозяин кабинета спохватился и пригласил; — Садитесь пожалуйста. Холмов сел на стул и, подперев кулаком голову, в свою очередь стал смотреть на генерала. Им вдруг овладело страшное безразличие, равнодушие к происходящему. Такое состояние души обычно характеризуется фразами «все по барабану», «все по фигу» или, на худой конец, «будь что будет». Так они глядели друг на друга, словно два мартовских кота, в течение нескольких минут. Затем на лице генерала вдруг заиграла какая-то загадочная, Мона-Лизовская улыбка. При этом Шура вспомнил о вычитанной им недавно в журнале «Наука и жизнь» теории одного шотландского врача, который утверждал, что загадочность улыбки и взгляда дамы, изображенной Леонардо да Винчи на своем шедевре объясняется элементарной причиной — дескать, Мона Лиза просто была косой и кривой от рождения.
