Doll Хаус. Собиратель кукол
Глава 1. Цена жизни
— Прошу вас отпустите, — умоляю я и пытаюсь вывернуть запястье из толстых пальцев. Каждый раз, когда я предпринимаю попытку к бегству, он только сильнее сжимает руку, заставляя хныкать от боли.
— Ты тиснула у меня двадцатку! Я покажу тебе как воровать! — басит он.
Здоровый жлоб тащит меня сквозь толпу радостных людей, что готовятся к сочельнику, и плевать хотели на такой мусор, как я. Никто и пальцем не пошевелит, чтоб помочь бродяжке, которую насильно уводит мужик, не вызывающий доверия.
— Я клянусь, что ничего не брала, — мямлю я сквозь слезы.
— Я отучу тебя воровать раз и навсегда, — говорит он угрожающе.
— Прошу вас, только не копы, — умоляю я.
Я на три головы ниже, и ноги у меня не такие длинные. Я стараюсь поспевать, но всё же спотыкаюсь и падаю. Наледь на дороге счесывает кожу на коленях, и я вскрикиваю от боли. Он оборачивается и одаривает меня презрительным взглядом. Его глаза налиты кровью и безумием, а ноздри раздуты, как у быка. Мужик, не выпуская затекшего запястья, хватает меня за шкирку, ставит на ноги и опять куда-то тащит.
— Я сам с тобой разберусь! Без всяких копов, — бросает он на ходу.
Вместо того, чтоб орать, отбиваться и кусаться, я лишь слабо сопротивляюсь. Я пытаюсь договориться без шума, потому что не хочу обратно в приют.
Он что-то ищет глазами. Местечко потемнее. Укромный уголок, где только крысы и мусор. Дыру, в которой никто не помешает ему сделать со мной самые ужасные вещи.
Эта гора жира затаскивает меня в проулок и прижимает мою ладонь к стене. Я слышу металлический щелчок и замечаю у него в руке нож. Лезвие неспешно царапает кирпичную кладку между пальцами. У меня перехватывает дыхание.
— В Турции принято отрезать руки за воровство, — говорит он с видом эксперта, — а я отрежу тебе только палец. Давай выберем какой. Эники беники….
— Не надо! Умоляю! Я клянусь, что ничего не брала! — выкрикиваю я и в ужасе зажмуриваюсь.
— Отпусти девочку или вызову полицию, — слышу я спокойный голос, который переливается стальными нотками.
— Иди своей дорогой, мужик, пока ноги тебе не переломал! А с воровкой я сам разберусь! — басит он, обдавая меня волной перегара.
— Что она у тебя украла?
— Двадцатку.
— Я дам тебе две сотни, если уберешь от нее руки, — предлагает мой спаситель, которого я даже не могу разглядеть.
Он хватает меня за шиворот и вытаскивает на свет, как котенка.
— Хочешь её, гони две сотни! — выкрикивает мерзкий тип, не забыв хорошенько меня встряхнуть.
Неужели кому-то не плевать? Я смотрю на парня, который за меня вступился. Левая сторона лица скрыта в тени, правая же ярко освещена уличным фонарем. На голубой радужке то и дело вспыхивают и гаснут золотистые искорки.
Он молча достает из кармана светлого пальто бумажник, вытаскивает пару купюр и бросает к ногам амбала.
Увалень кидает меня вперед, хватает деньги и спешит смыться, ведь я, и правда, ничего не украла. Я, не удержавшись на ногах, падаю на колени прямо у ног своего спасителя.
— Ты в порядке? — спрашивает парень и протягивает мне руку.
Я хватаюсь за нее, как за спасательный круг. Он помогает мне подняться. Я смотрю на него. Красивое лицо, на вид не больше тридцать. Глаза голубые, а темные волосы уложены в зализанную прическу, которую разрушают хлопья снега.
— Да. Я ничего у него не брала.
— Я знаю, — усмехается он. — Откуда у него двадцатка?
— Спасибо!
— Есть хочешь? — спрашивает он, и у меня отвисает челюсть.
При слове “есть” желудок скручивает болезненный спазм; он громко урчит, а я согласно киваю.
— Пойдем! — бросает незнакомец.
Я завороженно наблюдаю, как золотистые всполохи на радужке появляются и исчезают. Люди, которые умеют улыбаться глазами просто не могут быть плохими, правда? Тем более, он только что спас меня. И даже не пожалел две сотни.
Понятия не имею, куда мы идем, но все равно плетусь за этим человеком. Есть в этом парне нечто такое, что уводит за собой.
Он открывает передо мной дверь ближайшего кафе и жестом приглашает войти. Я застываю на пороге. Если сунусь туда, добром это не кончится. Незнакомец берет меня за руку и втягивает внутрь. Галантно отодвигает стул, и я сажусь на самый краешек. Парень сканирует меня взглядом. Не морщится, не сдвигает брови, не перекашивается от отвращения.
Рядом, словно из-под земли, вырастает официант, и под его взглядом я чувствую себя тараканом; мне хочется спрятаться под салфеткой, пока ботинком не раздавили.
— Мы не обслуживаем бродяжек, — говорит он брезгливо. — Ей придется уйти.
Кто бы сомневался! Прячу грязные руки под стол.
— Я пойду, — бормочу я, поднимаясь на ноги.
— Сиди! — говорит незнакомец и подмигивает мне, а потом обращается к официанту: — Дайте нам меню и позовите управляющего.
Он бросает на стол две книжки в кожаных переплетах и торопливо уходит.
— Мистер, он же просто вызовет копов, — говорю опасливо.
— Не вызовет. — Он улыбается, подняв глаза от меню. Они такие искристые и смеющиеся, что отогревают меня изнутри.
Тем временем к столику подходит толстый коротышка. От него отвратительно пахнет сигаретами, а отдышка такая сильная, что, кажется, он сейчас протянет ноги.
— Джимми сказал, что у вас тут проблемы, — говорит толстяк, не забыв одарить меня еще более уничижительным взглядом.
— Никаких проблем. — Мой спутник спокоен и приветлив. — Мы с девочкой просто хотим поужинать, а ваш Джимми не пожелал нас обслужить.
— Но она может
