Фред Варгас
Вечность на двоих
I
Лусио отдернул занавеску и закрепил ее бельевой прищепкой, чтобы удобнее было наблюдать за новым соседом. Невысокий темноволосый мужик, подставив обнаженный торс холодному мартовскому ветру, строил стену из бетонных блоков, даже не пользуясь отвесом. Проведя час в засаде, Лусио встрепенулся, словно ящерица, выходящая из послеполуденной спячки, отлепил от губ потухшую сигарету и поставил диагноз:
— Строит на глазок, в голове туман. Упрям как осел, плывет по воле волн.
— Сдался он тебе, — сказала ему дочь без особой уверенности.
— Я знаю, что делаю, Мария.
— Тебя хлебом не корми, только дай потрепаться.
Лусио прищелкнул языком:
— Ты бы еще не так заговорила, будь у тебя бессонница. Той ночью я видел ее, как сейчас тебя.
— Да, ты уже рассказывал.
— Она проплыла за окнами второго этажа медленно, как привидение.
— Да-да, — равнодушно повторила Мария.
Старик распрямился, опершись на трость.
— Такое впечатление, что она готовилась к встрече с очередной жертвой. С ним, то есть, — добавил он и повел подбородком в сторону сада.
— Он пропустит твои россказни мимо ушей.
— Это его дело. Дай мне сигарету, я пошел.
Мария сунула сигарету прямо ему в рот и зажгла ее.
— Мария, черт возьми, отломи фильтр.
Она послушалась и помогла отцу надеть пальто. Потом запихнула ему в карман крохотный радиоприемник, откуда сквозь помехи с трудом пробивались еле слышные слова. Старик никогда с ним не расставался.
— Ты уж на него особо не наезжай, — попросила Мария, поправляя отцу шарф.
— Ему не впервой, уверяю тебя.
Адамберг преспокойно работал под неусыпным наблюдением старика из дома напротив в ожидании, когда тот наконец явится собственной персоной проверить его на вшивость. Он смотрел, как уверенно и с чувством собственного достоинства вышагивает по палисаднику высокий человек с белоснежными волосами и красивым, изрытым морщинами лицом. Адамберг собрался было пожать ему руку, но заметил, что у того ампутировано правое предплечье. Он поднял мастерок в знак приветствия и безучастно посмотрел на него.
— Я мог бы одолжить вам отвес, — учтиво предложил старик.
— Обхожусь пока, — ответил Адамберг, укрепив очередной блок. — У нас всегда строили стены на глазок, и они все еще стоят. Скособочились, но стоят.
— Вы каменщик?
— Нет, полицейский. Комиссар полиции.
Старик уперся тростью в свежевозведенную стену и, переваривая полученную информацию, застегнул на все пуговицы кофту.
— Наркотики ищете? Что-то в этом роде?
— Трупы. Я из уголовного розыска.
— Ясно, — отозвался старик, когда прошла первая оторопь. — А я вот столярного клея в свое время нанюхался.
Он подмигнул Адамбергу:
— Но не в том смысле. Паркет продавал.
Остряк со стажем, подумал Адамберг, понимающе улыбнувшись новому соседу, который, судя по всему, был способен развлечь себя сам, без посторонней помощи. Явно игрок и весельчак, но темные глаза видят собеседника насквозь.
— Дуб, бук, ель. Если что, обращайтесь. У вас-то одна только плитка.
— Да.
— Паркет теплее. Меня зовут Веласко, Лусио Веласко Пас. Фирма «Веласко и дочь».
Лусио Веласко широко улыбнулся. Не спуская взгляда с лица Адамберга, он изучал его сантиметр за сантиметром. Тянул кота за хвост.
— Мария взяла дело в свои руки. У нее есть голова на плечах, так что не стоит ей всякие небылицы рассказывать, она этого не любит.
— Какие такие небылицы?
— О призраках, например, — сказал старик, прищурившись.
— Ну, это вряд ли, я не знаю никаких небылиц о призраках.
— Все так говорят, а потом в один прекрасный день узнают.
— Может быть. У вас приемник барахлит. Хотите, настрою?
— Зачем это?
— Чтобы слушать передачи.
— Нет уж, hombre. Их вздор я слушать не нанимался. В моем возрасте можно позволить себе роскошь не попадаться им на крючок.
— Разумеется, — кивнул Адамберг.
Если соседу приспичило таскать в кармане приемник с испорченным звуком и обращаться к нему hombre, его воля.
Старик выдержал паузу, внимательно наблюдая за тем, как Адамберг укладывает бетонные блоки.
— Вы довольны своим домом?
— Очень доволен.
Лусио что-то съязвил себе под нос и сам же рассмеялся Адамберг вежливо улыбнулся. В смехе Лусио было что-то юношеское, но его манера держаться говорила о том, что, в общем-то, именно он несет ответственность за судьбу людей на этой планете.
— Сто пятьдесят квадратных метров, — вновь заговорил он. — С садом, камином, погребом и сараем. Большая редкость для Парижа. Как вы думаете, почему этот дом достался вам за гроши?
— Наверное, потому, что он в плачевном состоянии.
— А как вы думаете, почему его не снесли?
— Дом стоит в конце переулка и никому не мешает.
— И все-таки, hombre. За шесть лет ни единого покупателя. Вас это не встревожило?
— Дело в том, господин Веласко, что меня крайне трудно встревожить.
Адамберг одним взмахом мастерка соскреб остатки цемента.
— Предположим, это вас встревожило, — не отступал старик. — Предположим, вы удивились, что этот дом никому не приглянулся.
— Тут уборная во дворе. Кому это надо в наше время.
— Можно построить стену и соединить ее с домом, как это делаете вы.
— Я не для себя стараюсь. У меня жена и сын.
— Боже праведный, вы же не собираетесь поселить тут женщину?
— Пожалуй, нет, но они будут приезжать иногда.
— А она? Она-то не будет тут спать?
Адамберг нахмурился. Старик положил ему руку на плечо, стараясь привлечь его внимание.
— Не надейтесь, что вы сильнее всех, — сказал он, понизив голос. — Продайте дом. Это выше нашего разумения. Есть вещи, нам недоступные.
— Какие именно?
Лусио пожевал потухшую сигарету.
— Видите? — спросил он, подняв обрубок правой руки.
— Вижу, — уважительно ответил Адамберг.
— Я лишился руки в девять лет, во время гражданской войны.
— Понимаю.
— А она все равно чешется. Чешется отсутствующая рука, шестьдесят девять лет спустя. В одном и том же месте, — объяснил старик, указывая на точку в пустоте. — Мама знала почему — меня туда укусил паук. Я потерял руку, не дочесав укус. Он и сейчас зудит.
— Да, конечно, — сказал Адамберг, беззвучно помешивая раствор.
— Потому что он не закончил своего существования. Понимаете? Укус требует своего и мстит. Вам это ничего не напоминает?
— Звезды? — предположил Адамберг. — Они продолжают светить несмотря на то, что давно погасли.
— Ну, допустим, — удивленно согласился Лусио. — Или чувство — например, парень все еще любит девушку, или наоборот, хотя между ними все кончено. Улавливаете ситуацию?
— Да.
— А почему парень по-прежнему любит девушку, или наоборот? Как это объяснить?
— Не знаю, — терпеливо признал комиссар.
Улучив момент между порывами ветра, мартовское солнце ласково согревало спину — Адамбергу очень нравилось строить стену в этом заброшенном саду. Лусио Веласко Пас может болтать сколько угодно, его это не смущает.
— Просто чувство не закончило своего бытия. Эти вещи существуют вне нас. Надо подождать, пока что-то завершится, то есть дочесать до конца. Если умрешь, не поставив в жизни точку, произойдет то же самое. Убиенные шатаются в пустоте, и мы чешемся из-за всяких выродков.
— Укусы паука, — сказал Адамберг, возвращаясь на круги своя.
— Привидения, — серьезно поправил его старик. — Догадываетесь теперь, почему никто не захотел покупать ваш дом? Потому что он с привидениями, hombre.
Адамберг доскреб цемент из лотка и потер руки.
— А что такого? — сказал он. — Я не против. Я привык к вещам, которые от меня ускользают.
Лусио вздернул подбородок и грустно взглянул на Адамберга:
— Ты сам, hombre, не ускользнешь, если будешь умничать. Что ты себе воображаешь? Что ты сильнее ее?
