Опять тихий бубнеж.
– Дима! – каркнул мегафон. – Еще раз предлагаю по-хорошему разрулить ситуацию. На равных. Неужели тебе не хочется жить?
Мышкин усмехнулся.
– Рядом с такими подонками, как ты, – нет, не хочется. Но я сейчас умру, как человек. Я даже рад умереть, потому что утащу с собой вашу кодлу, и счет все равно будет в мою пользу. А ты, отличие от меня, подохнешь, как гнусная мразь. Как подонок. Учти: смерть уже рядом с тобой! Она дышит тебе в затылок! Она схватила тебя за горло! Ты сейчас от страха готов нагадить в штаны. Потому что безумно боишься смерти, как боится ее только мразь, а не человек.
Он перевел дух.
– Ладно: могу дать тебе шанс остаться в живых, – устало продолжил Мышкин. – Но убирайся со всем кагалом, и я тебя не трону. Но только на этот раз. Второго не будет. И даю тебе не минуту, как ты мне, паскуда, предлагал. А целых две. Уходи, а то опоздаешь.
– Кто тебя вытащил? – спросил Костоусов. – Литвак?
– Он только закапывать умеет. Хороший человек меня вытащил! Он только что взял ситуацию на контроль. Минут через десять ты можешь с ним познакомишься. Но не советую. Беги поскорей на все четыре стороны!
– Всё! Конец связи! – злобно-металлическим голосом рявкнул мегафон. – Ты сам выбрал свой лотерейный билет.
Моторы взревели, автомашины сдали назад и выключили свет.
От внезапной темноты Мышкин ослеп. Перед глазами плавали и расплывались ксеноновые лучи – зеленые, на черном фоне.
Но секунд через десять зрение восстановилось.
Внезапно раздался удар о дверь веранды. Зазвенело стекло. «Бутылка, – безошибочно определил Мышкин. – Коктейль Молотова» Бутылки заколотили по всем стенам дачи. Одна влетела в окно и разбилась прямо у ног Мышкина, окатив его бензином.
В тот же момент вспыхнула веранда, загорелись одновременно все четыре стены. В доме стало светло, как в полдень на экваторе.
Мышкин заметался по дому. Стены трещали, огонь разгорался необычайно быстро. Пламя загудело, завыло, подпрыгнуло до крыши. Мгновенно вспыхнула ондулиновая кровля – картон, пропитанный битумом. Дым быстро заполнял комнаты.
Мышкин бросился на кухню, вытащил из буфера огромный кухонный нож и одним движением перерезал резиновый шланг газопровода. Достал из кармана зажигалку, поднес ее к шлангу, из которого с шипением пошла пропановая смесь, но заколебался. И сунул зажигалку в карман.
Одним рывком поднял половик и отворил металлический люк. Завязал петлю на веревке. Накинул ее на блок. Обжигая ладони, спустился в колодец и с плеском упал в воду, подняв тучу брызг.
Ледяная вода оказалась ему по пояс, но Мышкин, словно под наркозом, холода не почувствовал.
Наверху ревел огненный ураган. При такой мощи пожара в колодце над поверхностью воды начнет скапливаться углекислый газ – тяжелее кислорода. К нему добавится угарный. Все зависит от скорости горения.
Можно попробовать приподняться над слоем газа, упираясь ногами и спиной о бетонные кольца колодца. Только насколько хватит сил? На десять минут, на полчаса?
Он ощупал круглую стенку. Внезапно рука провалилась в пустоту. В восхитительную пустоту – даже сердце радостно защемило.
Прямо перед Мышкиным оказался проем в кольце бетона. За ним – ниша. Точно как в могиле на деревенском кладбище. Мышкин сунулся головой в проем и вытянул руки. Пусто. Полтора метра пустоты.
Он протиснулся в проем и закричал от отчаяния: плечи не проходили. Охваченный животным ужасом, Мышкин изо всех сил, крича от боли, обдирая кожу, упорно заталкивал свои плечи в проем. В глазах потемнело – сейчас потеряет сознание от боли.
И в тот момент, когда черное облако почти накрыло его, Мышкин вдруг испытал неописуемое облегчение и блаженство: плечи прошли.
На животе он осторожно вполз в нишу. Места хватило. Он пошарил рукой вокруг и попал на что-то круглое и холодное. Мышкин нажал кнопку фонарика на зажигалке – перед ним был штабель консервов в железных банках, покрытых толстым слоем солидола.
Он взял одну – без этикетки, толстая жесть. Дата производства – 1985 год. И гадать нечего: армейская тушенка, еще советская. Большой настоящий кусок мяса – говядина, без жира, ушей, копыт, щетины и обрывков кожи.
Он развернулся головой к колодцу, лег на спину и стал ждать.
Пламя ревело оглушительно – даже бетонные кольца колодца резонировали, словно литавры в симфоническом оркестре. Трещало дерево, со звоном лопались стекла. Понемногу в колодце запахло дымом.
Скоро Мышкин почувствовал, что у него слипаются глаза. Очень захотелось спать.
Он со страхом понял: колодец заполняется углекислым газом: он тяжелый и всегда стекает вниз. В смеси с угарным, безусловно.
Мышкин с трудом тряхнул головой. Мысли копошились, извиваясь в голове, словно змеи, и он никак не мог сообразить, что это за мысли, какой в них толк, а главное, что он здесь делает. Значит, смертельная газовая смесь сконцентрировалась в крови и отравляет головной мозг.
В боковом кармане пиджака пискнула мышь. Он с трудом сунул в карман руку и вытащил какой-то пластмассовый прямоугольник с кнопками и маленьким голубым экраном.
Он долго не мог вспомнить, что надо делать с этим предметом. Потом решил: выбросить. На всякий случай. Эта штука может оказаться опасной. Все незнакомые предметы всегда могут оказаться опасными.
Мышкин занес руку над водой, но почему-то не бросил в нее неизвестный и опасный предмет. Решил прежде нажать цифру 7. Зачем – он не знал, но все-таки нажал.
Трубка пискнула четыре раза. На дисплее он с трудом прочел: «Принято. Трассировка получена. Местонахождение локализовано. Ждите. Держитесь. ВВТ».
Вздрогнула земля, затрясся колодец, загремели консервные банки. В воду упал, подняв фонтан брызг, исковерканный кусок металла – крышка колодезного люка. Посыпались пылающие головешки и с шипением гасли.
«Прекрасно заменяет небольшую авиабомбу», – вспомнил Мышкин.
Пожар быстро затихал. Очевидно, взрыв погасил его, разметав по сторонам все, что горело и что час назад было дачей Волкодавского. Неожиданно стало легче дышать, сознание быстро прояснялось. Значит, взрывная волна ворвалась в колодец и очистила его – вышибла углекислый и угарный газы.
Через четверть часа наступила полная тишина. Мышкин почувствовал, что оглох.
Нет, не оглох, потому что различил в тишине зудение комара. Комар зудел все громче и наконец обратился в мотор автомобиля.
Машина остановилась почти над его головой. Мотор заглох.
Прошло несколько тысяч лет, прежде чем до Мышкина донеслось сверху:
– Дмитрий Евграфович! Вы здесь? Вы должны быть где-то здесь! Отзовитесь, если слышите. Или дайте еще раз тревогу.
Мышкин нажал семерку. В колодце потемнело. Мышкин осторожно выглянул и увидел: Туманов загородил свет. Но не весь. Над его головой светило солнце и сияло свежевымытое голубое небо.
– Дождь кончился? – хрипло спросил Мышкин.
– Кончился, Дима, кончился.
– Значит, можно выходить?
– Полагаю, да.
– Спусти мне на веревке кувалду, – попросил Мышкин. – Слишком тесная нора. Влез, а назад – никак.
35. Ширли Лютер Кинг и Татьяна Туманова
– Good morning, sir!
– Morning! – пациент с удовольствием отозвался на белоснежную улыбку чернокожей докторши лет сорока в белом хирургическом костюме и с фонендоскопом на шее. Продолжая показывать беломраморные зубы, она присела на кровать, протянула длинную черную руку и обхватила запястье больного ладонью, ярко-розовой, как язычок котенка. Щелкнула секундомером и замолчала, шевеля ярко накрашенными губами, слишком узкими для негритянки.
– Просто идеал! Шестьдесят четыре в минуту, – заявила она. – Теперь давление, – к другому запястью она приложила смарт-тонометр. – Сто двадцать на семьдесят – мечта! Температура, – попыталась вставить больному в рот градусник.
– Спасибо, – пациент деликатно отвел в сторону ее розовую ладошку. – Но я привык иначе.
И сунул термометр себе подмышку.
– Замечательно! – восхитилась докторица, глянув через пять минут на градусник. – Тридцать пять и девяносто percent [68] по Цельсию. Или шестьдесят восемь по Фаренгейту. Никак не привыкну к метрической системе… Как хорошо, сэр, что вы помните свои домашние привычки. А как меня зовут, запомнили? Или по-прежнему не получается?
Он медленно покачал головой.
– Тогда начнем с нашей обычной молитвы.
– Молитвы? А если я атеист?
– Не имеет значения, – успокоила она. – У нас с вами приземленные молитвы. Утилитарные.
– И как мы молимся? – поинтересовался он. – Кому? Сколько раз в день?
– Отвечаю. Первое – молимся исключительно по-научному. Второе – интернациональному Эскулапу. Третье – тридцать минут по утрам. Но пока, нужно честно признать, без особенного результата.
– Из-за меня?
– Отчасти. Итак, для начала, как всегда, напоминаю: меня зовут Ширли Лютер Кинг. Я дипломированный врач, невропатолог, заведую отделением нервных болезней в монастырской клинике ордена святой Бригиты и – обратите внимание! – женщина.
