– Эй! – окликает он меня. – Посмотри сюда.
Я поворачиваюсь. На нем черные плавки, и глаза у него сверкают.
– Что ты делаешь? – спрашиваю я.
– А ты как думаешь? – Похотливая улыбка. – Я тоже хочу угоститься тем, что попробовал большой босс.
Он стягивает плавки и забирается в машину, поглаживая себя рукой и поудобнее устраиваясь на сиденье. Другой рукой он по-прежнему сжимает пистолет.
– У тебя между ногами есть славная маленькая штучка, верно? И после сегодняшнего дня она тебе больше не понадобится. Так давай воспользуемся ею в последний раз, ты не возражаешь? Никто ничего не узнает. Это будет нашей маленькой семейной тайной.
Сердце трепещет у меня в груди, как маленькая перепуганная птичка. Сковав мне руки наручниками, Билли Нил превратил меня в беспомощную маленькую девочку, какой я была, когда меня насиловал дед.
– Вытяни ноги на сиденье, – командует он. – Давай-ка снимем с тебя джинсы.
Я отчаянно трясу головой.
Блеск в его глазах становится ярче.
– Сейчас я вылезу из машины и всажу четыре пули в багажник.
– Ты ведь все равно убьешь ее.
– Верно. Но чем позже, тем лучше, правильно?
Я не знаю, что делать. Мои синапсы отказываются функционировать нормально.
– Это ведь совершенно в духе человеческой природы, – разглагольствует Билли, поглаживая себя, чтобы вызвать эрекцию. – Люди готовы на что угодно, лишь бы только прожить лишние пять минут. Нацисты прекрасно знали это. И пользовались этим, чтобы добиться своего. Вплоть до того момента, когда закрывали дверь в газовую камеру.
– Ты такой ярый поклонник нацистов?
Он смеется.
– Вытяни свои чертовы ноги.
Билли прав. Я хочу прожить каждую лишнюю секунду, которую смогу. Каждая секунда жизни – это еще один шанс спастись. Судьба сыграла со мной злую шутку. Всю жизнь я заигрывала с самоубийством, а теперь сижу и отчаянно стремлюсь заполучить хотя бы несколько дополнительных мгновений жизни, вдохнуть глоток воздуха и увидеть солнечный свет. Я жива только потому, что этот мужчина хочет заняться со мной сексом. А если я начну доставлять ему слишком много хлопот, он попросту пристрелит меня.
В улыбке Билли заметны симптомы маниакального психоза.
– Есть еще один вариант, о котором ты наверняка не подумала. Я могу сначала пристрелить тебя, а потом оттрахать. Ты ведь будешь еще тепленькая.
Во рту у меня становится сухо.
– Я, конечно, предпочел бы сделать все по-другому, но выбор за тобой.
Если он сначала выстрелит в меня, то я, по крайней мере, не узнаю, что меня изнасиловали. Я ничего не почувствую. Но тут на меня снисходит озарение: а мне в любом случае и не надо ничего чувствовать. Еще в детстве я научилась одному волшебному фокусу – диссоциации. Билли Нил может делать со мной все, что захочет, а я буду смотреть на это со стороны, в качестве бесплотного и лишенного тела наблюдателя.
– По-моему, ты уже сделала свой выбор, – говорит он, вылезая из машины. – Негритоска заплатит за твою гордыню.
– Подожди! – кричу я, вытягивая ноги во всю длину переднего сиденья.
Он снова по пояс влезает в машину, протягивает руку и расстегивает на мне джинсы. Потом дергает «молнию», хватает штаны за гульфик и рывком сдергивает их с меня до колен.
– Снимай их, – хрипит он, задыхаясь от усилий.
Я повинуюсь, как марионетка.
Он швыряет мои джинсы на заднее сиденье, затем направляет пистолет мне в лицо и срывает с меня трусики.
Просто поразительно, насколько быстро я дистанцируюсь от происходящего. Я уже наблюдаю за собой так, как будто слежу за героями фильма на экране: с восторгом и ужасом, но чувствуя себя при этом в полной безопасности. Собственно, я иногда просила своих любовников разыграть со мной такой сценарий – изнасилование как удовольствие. Наверное, так поступают многие нормальные женщины. Я просила мужчин связать меня, душить и бить по лицу. Так что теперь, когда все происходит наяву, я не вижу особого отличия от актерской игры. Хотя знаю, что разница должна быть обязательно. И она была бы… Для нормальной женщины.
Но я ее не чувствую.
Согласились бы большинство женщин на изнасилование только для того, чтобы прожить чуточку дольше? Или сопротивлялись бы из последних сил, дабы сохранить так называемую честь? Если я стану сопротивляться, это не остановит Билли Нила. Наоборот, он лишь причинит мне еще более сильную боль. Кроме того, что значит для меня быть изнасилованной еще один, лишний раз? Это случалось со мной так часто, что еще одно надругательство не играет никакой роли. Теперь я понимаю: меня насиловали, даже когда я была уже взрослой. Даже когда я говорила «да», нечто, не укладывающееся в моем понимании, заставляло меня повторять тот единственный вид сексуального соединения, который был мне известен.
– Я хорошо знаю таких девчонок, как ты, – пыхтит Билли, разворачивая меня на сиденье, так что в конце концов я оказываюсь лицом к лобовому стеклу и смотрю вперед, как пассажир во время воскресной прогулки. – Девчонок, которых распробовали в юности. Они лучше тайской шлюхи знают, как доставить удовольствие мужчине.
Он опускается передо мной на колени и перекладывает пистолет в левую руку. Правой рукой он продолжает обхаживать свой член, отчего тот увеличивается в размерах и становится красным. Зрелище странное и сюрреалистическое, но вполне знакомое: мужчина, которого я едва знаю, собирается ввести эту штуку в меня. Это случалось чаще, чем я позволяла себе запомнить.
– Ты влажная? – интересуется он, протягивая руку и трогая меня, подобно механику, проверяющему уровень масла в двигателе. – Вот дерьмо! – Он плюет себе на ладонь и растирает слюну по своему члену. Потом плюет снова и вводит пальцы в меня. – Вот так-то лучше, – бормочет он. – Вот теперь ты готова, и я тоже.
Оцепенение охватывает меня, как наркотик, гася все чувства и ощущения, кроме одного: в меня снова вошел мужчина, сильно и плотно. Хотя и это для меня ерунда, если честно. Это всего лишь очередное воспроизведение того, что случалось со мною раньше. Ритуал, который я научилась разыгрывать еще до того, как научилась всему остальному.
И все-таки разница есть. Этот мужчина хочет не просто использовать меня. Он хочет меня убить. Как и все остальные мужчины из подразделения моего отца, из «Белых тигров», которые похищали деревенских девушек в качестве награды для себя, насиловали их ночь напролет, а после убивали, чтобы заставить молчать.
Эти девушки – мои погибшие сестры.
У меня за спиной слышится какой-то металлический лязг. На мгновение я возвращаюсь в настоящее, и сердце мое разрывается от жалости к старой женщине, которая связанная лежит в багажнике. Ей наверняка страшно до ужаса. Но Пирли Вашингтон придется самой нести свой крест. В каком-то смысле ей повезло.
– Да! – рычит и стонет Билли, двигая бедрами с яростью плотника, вколачивающего неподатливые гвозди. – Как мне хорошо… Да!
Хорошо? Это называется хорошо? Я уже слышала это слово раньше. Но оно не имеет никакого смысла. Как ему может быть хорошо? Но раз он говорит, что ему хорошо… что я хороша… и что более важно, что я не такая, как все.
Это и вправду хорошо.
Я хочу быть не такой, как все…
– Ты слишком далеко от меня, – задыхаясь, бормочет он, рывками двигаясь во мне. – Подвинься на край сиденья.
Я подчиняюсь.
Пирли продолжает барабанить изнутри в крышку багажника, но силы ее иссякают, звуки ударов становятся все тише. Это похоже на борьбу замерзающего человека за жизнь. Я представляю себе, как она молится, хотя и не понимаю, почему. Когда я уходила от нее в последний раз, она сказала, что с Божьей помощью у меня все может получиться. Но Бог не собирается мне помогать. Это единственное, что я знала всегда.
На лицо мне падают капли влаги. Сначала мне кажется, что это дождь попадает внутрь машины, но я ошибаюсь. Это капли пота, текущие по лицу Билли Нила. Он задирает на мне блузку и срывает лифчик, обнажая мою грудь.
– Да! – хриплым голосом рычит он, больно тиская их ладонями. – Тебя хорошо трахать, да!
Губы его искривились в гримасе, как будто половой акт доставляет ему физическую боль. У него такое зловонное дыхание, что оно заставляет меня выйти из транса. Я вижу и причину этого. Полость рта у него в ужасающем состоянии. Он судорожно двигает бедрами, размазывая меня по спинке сиденья. Жилы у него на шее вздулись и напряглись, как будто он поднимает тяжелую штангу, а яремные вены набухли, как две трубы, готовые вот-вот лопнуть. Я не совсем уверена, что именно заставляет меня прийти в себя – вид этих двух вен или близость его зубов, но это точно что-то одно из двух. Потому что в разгар этого яростного надругательства мой мозг начинает работать очень быстро и с клинической точностью.
