— Проблема в другом. В чем — не знаю, но она существует. Иначе почему Сьюзан Марк задавали вопросы?
— Она действительно назвала мое имя?
Я отрицательно покачал головой:
— Мне нужно было как-то привлечь ваше внимание. Ваше имя я услышал от других, весьма серьезных людей, работающих, как я полагаю, на тех, кто задает вопросы.
— А каков ваш интерес во всем этом деле?
— Никакого. Она просто показалась мне хорошим человеком, которого приперли к стенке.
— То есть вам не все равно?
— Нет. Так же, как и вам, хоть вы и делаете вид, что это не так.
Сэнсом промолчал.
— ФБР ввело меня в курс дела, — сказал он наконец. — По их словам, в Управлении полиции Нью-Йорка считают, будто ваша реакция на инцидент — результат чувства вины. Будто вы перегнули палку там, в поезде. А чувство вины никогда не являлось основой для верных решений.
— Это всего лишь мнение одной женщины, — ответил я.
— Она не права?
Я не ответил.
— Я не стану рассказывать вам об операциях.
— Ничего иного я и не ждал.
— Тогда чего вы хотите?
— Я задам вам прямой вопрос. Как много из вашего прошлого может, если всплывет, стать занозой в вашей конгрессменской заднице?
Сэнсом улыбнулся, едва заметно:
— В жизни ничего не бывает полностью черным или полностью белым. Вы это знаете не хуже меня. Но преступлений никто не совершал. В любом случае никто не смог бы добраться до правды через какого-то клерка-кадровика. Надеяться на такое мог лишь какой-нибудь дилетант-журналист, в худшем смысле этого слова.
— Я так не думаю. Сьюзан Марк была сильно напугана. К тому же пропал ее сын.
Сэнсом переглянулся с женой.
— Мы этого не знали, — сказал он.
— Об этом не сообщалось. Он студент-старшекурсник. Университет Южной Калифорнии. Пять дней назад он ушел из бара с какой-то девчонкой. С тех пор его больше не видели.
— И откуда вам это известно?
— От брата Сьюзан Марк. Дяди парнишки.
— То есть вы не верите в эту версию?
— Чересчур много совпадений.
— Не обязательно. Парни часто уходят из баров с девчонками.
— Вы сами отец, — сказал я. — Что могло бы вас заставить покончить с собой?
В номере повисла тишина. Взгляд Сэнсома на миг стал каким-то отсутствующим: я видел такое раньше в глазах честных офицеров после досадной тактической неудачи. Переосмыслить, передислоцировать, перестроить — и все за каких-то пару секунд.
— Я сожалею о ситуации с семьей Марк, — сказал он. — И я помог бы им, если б мог. Но я не могу. В моей службе в «Дельте» нет ничего, что можно раскопать через УЧР. Значит, дело в чем-то другом. Либо кто-то роет совсем не в том месте.
— А где им рыть?
— Вы сами знаете. Но туда их никто не пустит. Так что спецназ здесь, увы, ни при чем.
— Хорошо, если не спецназ, то что?
— Ничего. Я не пошел бы в политику, если б мне было что скрывать. Даже самую малость. А сейчас простите, нам нужно идти.
— Последний вопрос, — сказал я. — Вы когда-нибудь слышали имя Лиля Хоц?
— Лиля Хоц? — На секунду Сэнсом задумался. — Нет, это имя мне незнакомо.
Я следил за его глазами. Он не лгал. Но и не говорил правду.
В Нью-Йорк я вернулся тем же путем, что и уезжал. Поездка заняла весь день и часть вечера. Все это время я думал о том, что сказал мне Сэнсом и о чем он умолчал. В жизни ничего не бывает полностью черным или полностью белым. Вы это знаете не хуже меня. Но преступлений никто не совершал. В любом случае никто не смог бы добраться до правды через какого-то клерка-кадровика. Никакого отрицания сомнительных действий. Скорее, наоборот. Но, по словам Сэнсома, за рамки он не выходил. Разумеется, взбреди кому в голову подвергнуть тщательной проверке мою собственную карьеру, и та моментально треснула бы по швам. Вообще я рад, что детали моего прошлого скрыты от посторонних глаз. Свое прошлое я помню. Но что с Сэнсомом? Наверняка есть нечто такое, что может серьезно навредить конгрессмену. И видимо, не только ему, иначе что здесь делает ФБР?
И кто, черт возьми, такая эта Лиля Хоц?
Я задавал себе все эти вопросы и перестал размышлять о них, лишь когда поезд въехал в Балтимор. К этому моменту я думал уже о другом: куда конкретно в Нью-Йорке могла направляться Сьюзан Марк? В город она въехала с юга, планируя бросить машину и добраться до места назначения на метро. В автомобиле она, скорее всего, была без куртки. Слишком жарко. Очевидно, куртка лежала в багажнике вместе с сумкой и револьвером. То есть непосредственно к бою Сьюзан собиралась переодеться в отдалении от места встречи и в относительном уединении.
Но не слишком далеко. Она и так уже серьезно опаздывала. Если бы Сьюзан направлялась куда-нибудь на окраину, то оставила бы автомобиль в центре. Но она бросила его в Сохо. И в поезд она, вероятно, села на «Спринг-стрит», на остановку раньше меня. На «33-й» она еще сидела спокойно. Но затем все пошло не так. Если бы не мое вмешательство, она, скорее всего, вышла бы на «51-й». Или на «59-й». Но не дальше. 68-я — это уже совсем другие районы. Значит, 59-я улица была верхней границей маршрута. По крайней мере на ее месте я поступил бы так же: въехал в город с юга, проскочил под землей и вернулся чуть назад с севера. Надеясь, что оттуда меня не ждут.
Мысленно я нарисовал квадрат: от 42-й до 59-й и от Пятой авеню до Третьей. Шестьдесят восемь нью-йоркских кварталов. Содержащих что?
Около восьми миллионов самых разнообразных вещей.
Я бросил их считать, когда мы проехали Филадельфию. Мое внимание отвлекла девушка, сидевшая через проход. Просто отпад, как сказали бы старшекурсники из Университета Южной Калифорнии. Мысли вновь перенеслись к Питеру Молине и не дававшему мне покоя противоречию: никакой профессионал не стал бы использовать здорового парня-футболиста в роли рычага против бесполезного, по сути, источника информации.
Наш заказчик привез с собой целую команду. Нью-Йорк имеет шесть главных пассажирских ворот: международные аэропорты Ньюарк, Ла-Гуардиа и Кеннеди, плюс железнодорожные вокзалы, Пенсильванский и Грэнд-Сентрал, плюс автобусный терминал Портового управления. Реши кто организовать наблюдение на всех этих точках, ему понадобилось бы не менее сорока человек. А для круглосуточного дежурства — так и все восемьдесят. Но восемьдесят человек — это уже не команда, это целая армия. Так что с поезда я сходил лишь с обычной для себя осмотрительностью.
Которой, к счастью, оказалось достаточно.
Наблюдателя я заметил сразу. Парень стоял, привалившись к колонне в центре вокзального вестибюля. В руке — складной телефон, раскрытый и прижатый к бедру. Парень был высокий, но тощий. На вид не старше тридцати. С бритой головой и рыжей щетиной. На нем была рубаха с цветочным орнаментом и кожаная куртка, казавшаяся оранжевой под светом вокзальных ламп. Давно уставшими глазами парень оглядывал встречный пассажирский поток.
Я двигался вместе с толпой. Наблюдатель находился примерно в тридцати футах впереди и чуть слева. Зафиксировав поле зрения, он пропускал сквозь него людей. Это было все равно как ступить под рамку металлодетектора в аэропорту.
Я пересек точку его фокуса. Он не среагировал. Но уже в следующий момент глаза парня расширились, он поднял телефон и щелкнул по крышке, чтобы подсветить экран. Он взглянул туда. Взглянул на меня. Я был в четырех футах.
А затем он упал в обморок. Я рванулся вперед, успев поймать оседающее тело, и аккуратно опустил на пол. По крайней мере, это то, что видели люди. Прокрути они обратно в своих головах всю последовательность событий, кто-то из них, может, и заметил бы, что мой рывок произошел чуть раньше, чем парень лишился чувств. И хотя моя правая действительно тянулась вперед, чтобы подхватить беднягу, начала она двигаться лишь через секунду после того, как моя левая успела ткнуть парня в солнечное сплетение — резко, сильно и незаметно.
Но, как известно, люди видят лишь то, что им хочется видеть. Всегда так было и всегда будет. Я присел на корточки, склонившись над упавшим в обморок человеком, как поступил бы на моем месте любой добропорядочный гражданин. Рядом присела какая-то женщина. Вокруг собирались люди. Парень в кожаной куртке судорожно дергался, хватая воздух раскрытым ртом. Типичные последствия удара в солнечное сплетение. Но также и сердечного приступа, и еще целого ряда разных медицинских проблем.
— Что с ним? — спросила женщина.
— Не знаю, — искренне ответил я. — Он стал вдруг валиться на пол. И закатывать глаза.
— Надо вызвать «скорую».
— Я где-то уронил телефон.
Женщина начала рыться в сумочке.
— Подождите! — воскликнул я. — А вдруг это припадок? Надо проверить, нет ли у него с собой карточки.
— Припадок?
— Ну, приступ или как там его.
