или говорила серьезно, было не понять. – Или булавок, чтобы я дольше мучилась? Ну, признавайся?
Это звучало так по-взрослому, будто лет ей было куда больше, чем самой Аннушке.
– Зачем ты так, Женя?
– Ладно, шучу я.
– Шутки у тебя…
– Ну извини, милая.
Аннушка улыбнулась:
– Правда, на тебя засмотрелась. Ты такая взрослая сейчас, красивая…
– Спасибочки.
– Ладно, уберусь, когда пойдешь гулять.
– Когда мы пойдем гулять, – поправила ее Женечка.
– Разумеется, когда вы с Лилит пойдете гулять.
Она вернулась через полчаса, когда юной хозяйки и ее проклятущей куклы уже не было. Убираясь, она увидела на подоконнике солидный полевой бинокль, который тут лежал постоянно. Сидя в колясочке, Женечка часто смотрела через него, приближала этот притягательный мир, так жестоко ускользнувший от нее, смаковала детали. Аннушка исправно вытирала с бинокля пыль, перекладывала с места на место. А теперь взяла его и осторожно поднесла к глазам – и отдаленный мир приблизился с невероятной силой. Оказался буквально как на ладони! Листья дубов, иглы сосен. Пучеглазая настороженная белка, застывшая на стволе рыжей сосны. Даже далекая ограда и та предстала во всем великолепии фигурного чугунного литья. Аннушка водила биноклем туда и сюда, улыбалась и уже хотела было положить его на место, когда поймала оптикой Женечку с рюкзачком за спиной и куклой в руках.
Та направлялась в сторону ограды. А потом горничная увидела и человека, к которому шла девочка, – это был длинный, тощий старик в джинсовом костюме с уложенной копной густых седых волос. И смотрел он на Женечку так, будто после долгой разлуки увидел свою ненаглядную внучку, с которой его разлучили. Аннушка хорошо могла разглядеть лицо старика, доброе и немного несчастное, и совсем не видела лица Женечки, та оказалась к окнам особняка спиной. Они стояли друг против друга и разговаривали через решетку так, будто знали друг друга тысячу лет. Как отметила Аннушка, лицо старика становилось все несчастнее и несчастнее. Но еще и гнев примешивался к его эмоциям, словно каждым словом его обижали до глубины души. Потом Женечка повернулась и с каменным, неприступным лицом зашагала в сторону дома. А старик с перекошенным болью лицом так и остался стоять у решетки, кажется, готовый вот-вот без сил грохнуться наземь.
«Кто же это был? – размышляла Аннушка. – И что у него за дела с двенадцатилетней девчушкой? Может, какой-то дальний родственник Оскоминых? Отвергнутый, выброшенный за проступок на улицу?»
Додумать она не успела. Старик, убитый каким-то известием, уходил прочь, но нашел в себе силы последний раз оглянуться. И вот тут суеверная Аннушка обмерла. Лицо старика изменилось так, словно его опалили адским пламенем. Оно исказилось неестественным образом, став таким, какие отражаются только в кривых зеркалах. Горничная даже не сразу сообразила, что раздосадованная Женечка прервала прогулку и возвращается домой быстрым шагом. Аннушка положила бинокль на подоконник, прошла мимо столика, за которым недавно сушила феном и расчесывала волосы Женечка, но остановилась. Она вспомнила о волосах Лилит. Красной массажной щеткой Женечка причесывалась сама, а синей заботливо расчесывала волосы своей «сестренке». Аннушка оглянулась на дверь, взяла синюю расческу и выхватила из нее с десяток рыжих волос куклы Лилит. Сунув кулачок в карман халата, она посмотрела на красную расческу и, чуть помедлив, то же самое проделала с ней. И только потом торопливо направилась к дверям.
3
Они жили словно в разных мирах. В одном – чета Оскоминых, в другом – Женечка и Лилит. Павлу Константиновичу стоило больших трудов игнорировать дочь, он явно мучился, Женечка не замечала отца с высокомерием несправедливо заточенной в темницу победительницы.
Приезжая с работы, Оскомин из-за ограды с печалью смотрел на свой роскошный дворец, который сам спроектировал до каждого фриза и следил за строительством до укладки последнего кирпича. Всю душу и двадцать состояний он вложил в него. Центральное здание с парадной лестницей и шестью колоннами, с воистину дворцовым потолком и гигантской хрустальной люстрой, двумя полукруговыми лестницами. Два флигеля – правый для них с супругой, левый – для будущих детей. Многоступенчатый фонтан перед усадьбой. Парк с фигурными зверями. За этот фонтан с бронзовыми дельфинами, за дом с флигелями в классическом стиле, за благоустроенный парк роскошное поместье Павла Оскомина кто-то в шутку прозвал «Павловским дворцом». Так и понеслась молва по миру. Но счастливой жизни не вышло. Зоя потеряла возможность иметь детей, оба стали выпивать, только он втайне, а супруга напоказ, а теперь еще и дочка вела себя так, будто ее укусила бешеная собака.
Только Зоя Владимировна и отдыхала в эти дни, когда присутствие Женечки в доме было минимальным. Связующим звеном между хозяйской четой и «дерзкой и неблагодарной девчонкой», как назвал дочку взбешенный отец, была прислуга. Аннушка никому не рассказала о том, что Женечка говорила с незнакомым стариком за оградой. Она приставала с расспросами к Илоне, нет ли у Оскоминых брошенного родственника, но та ответила: «Я их фамильного древа не видела. Почему бы тебе не спросить у самого Павла Константиновича?» После этого Аннушка от нее отстала. И никому, разумеется, любопытная горничная не сказала о краже волос с расчески Лилит.
Еще через неделю после истории со стариком горничная Аннушка, проходя мимо комнаты Женечки, остановилась и прислушалась. За дверью говорили две женщины: юная и взрослая. Один голос принадлежал «их капризуле», а вот другой – незнакомке. Не Зое Владимировне, не Илоне. ДРУГОЙ. И гостей в особняке тоже не было, это Аннушка знала очень хорошо, и час уже наступил поздний.
«И что мы будем с ними делать? – спросила Женечка. – Мы ведь должны их наказать?»
«Еще как должны», – вкрадчиво подтвердила ее собеседница.
«Так что?»
«А ты сама как думаешь?» – ответила вопросом незнакомка.
«Понятия не имею».
«А ты подумай, сестренка».
Аннушка зажала рукой рот: «Сестренка!»
«Ну, думай, думай», – поторопила Женечку взрослая дама.
«Краской стены измажем?»
«Это что за детский сад? Думай лучше», – посоветовали девочке.
«А может, затопим дом? Откроем все краны, а дырки тряпками забьем?»
«Ты такая затейница! – рассмеялась ее собеседница. – Это будет запасной вариант, подумай еще…»
«Или подожжем его?» – спросила Женечка так запросто, словно у нее неподалеку была припрятана канистра с бензином и коробок спичек только и ждал, чтобы его пустили в ход.
«О! – воскликнула незнакомка. – А вот это хороший вариант. Смелый, дерзкий! Как раз для таких, как мы! Кто может постоять за себя! Помню, была у меня соперница, хотела парня отбить. Так я ей волосы подожгла».
«Волосы?!»
«Да! Как она забегала! Юлой закрутилась! Что-нибудь поджечь – это как войну объявить! Всех
