— Давай.
— А затем мы займемся чем захочешь.
— Хорошая идея.
— Ну хорошо... До встречи.
— Подожди.
— Что?
— Если мне удастся все уладить, ты бы хотел когда-нибудь попробовать кусочек?
— Кусочек чего?
— Кусочек задницы.
— Ка-ак?
— Хочешь?
Колин смутился:
— Где? То есть кто?
— Ты помнишь девчонок, которых мы видели сегодня?
— В «Пинбол Пите»?
— Нет. Это малышки. Дразнилки. Я говорю о настоящих, таких, как в кино.
— И что?
— Мне кажется, я знаю, где смогу найти подходящую для нас.
— Ты что, напился?
— Я серьезно. У нее красивое личико.
— У кого?
— У девочки, которую мы трахнем.
— Черт!
— И большие сиськи.
— Большие?
— Очень.
— Как у Ракель Уэлч?
— Больше.
— Как воздушные шарики?
— Я серьезно. У нее парочка шикарных ножек.
— Хорошо, — сказал Колин. — Одноногие девчонки никогда не нравились.
— Кончай. Говорю тебе, я серьезно. Она та еще штучка.
— Держу пари.
— Это так, Колин.
— А сколько ей?
— Двадцать пять или двадцать шесть.
— Да-а, — протянул Колин. — Но прежде всего ты наклеишь фальшивые усы, затем встанешь мне на плечи, и мы наденем один костюм, который закроет нас обоих. Тогда она не поймет, что мы — всего лишь пара мальчишек. Она подумает, что мы — высокий, крепкий, обаятельный мужчина.
Рой зло посмотрел на него:
— Я серьезно.
— Ты уже говорил это, но я не очень этому верю.
— Ее зовут Сара.
— Прелестная двадцатипятилетняя девчонка не заинтересуется нами.
— Может, сначала и нет.
— И еще миллион лет.
— Мы сможем убедить ее.
— Убедить?
— Да, мы ее заставим.
Колин уставился на него.
— Хочешь попробовать?
— Ты имеешь в виду... мы будем ее насиловать?
— Я — да.
— Ты кончишь свои дни в тюрьме.
— Она та еще штучка. С ней стоит попробовать.
— Ничто не стоит того, чтобы попасть в тюрьму.
— Ты ее не видел.
— Кроме того, это нехорошо.
— Ты что, священник?
— Но это ужасно.
— Почему? Если это доставляет удовольствие.
— Но это не доставит удовольствия ей.
— Доставит после того, что я буду ей делать.
Колин вспыхнул:
— Ты спятил.
— Подожди, пока познакомишься с Сарой.
— Я не хочу знакомиться с ней.
— Ты захочешь ее, когда увидишь.
— Все это чушь.
— Подумай.
Фургон кремового цвета проехал по Пэлисайдз-лайн.
Они услышали громкую рок-музыку и высокий чистый девичий смех.
— Подумай, — повторил Рой.
— Мне не надо об этом думать.
— Красивые большие груди.
— Черт!
— Подумай.
— Это — как история о кошке, — сказал Колин. — Ты никогда не убьешь кошку, и ты никогда не будешь никого насиловать.
— Если бы я знал, что выйду сухим из воды, я бы отрезал кусочек или два этой Сары, тогда бы ты мне поверил.
— Не думаю.
— Если бы мы работали вместе, мы смогли бы провернуть это дельце. Это просто. Правда, просто. Подумай об этом хотя бы два дня.
— Оставь, Рой. Опять ты меня накалываешь.
— Я серьезно.
Колин покачал головой и взглянул на часы:
— Я не могу больше слушать твою чепуху. Уже поздно.
— Подумай об этом.
— Черт!
Рой улыбнулся. Холодный свет люминесцентного фонаря, странный металлический свет превратил его зубы в клыки, окрасив их в бело-голубой цвет и углубив промежутки между ними. Колину показалось, что Рой надел уродливые восковые зубы, что продаются в магазине новинок.
— Я поехал домой, — сказал Колин. — Увидимся в воскресенье в одиннадцать.
— Давай.
— Не забудь плавки.
— Удачи на рыбалке.
— И тебе.
Колин сел на велосипед и нажал на педали. Он поехал на юг по Пэлисайдз-лайн. Он ехал и слышал слова Роя: «Подумай об этом».
Колин приехал домой в половине первого ночи, однако его мать еще не вернулась. Ее машины в гараже не было. Дом стоял темный и пугающий.
Ему не хотелось входить в одинокий дом. Он посмотрел на пустые окна, на затаившуюся за стеклами темноту, и ему показалось, что там внутри его поджидает какое-то чудовище, готовое проглотить его живьем.
«Прекрати, прекрати, прекрати, — приказал он себе. — Никто там не подкарауливает. И ничто. Не будь дураком! Будь взрослым! Ты хочешь стать таким, как Рой, а потому поступай именно так, как поступил бы Рой, если бы он оказался здесь. Войди уверенно в дом, как это сделал бы Рой. Действуй! Сейчас. Иди!»
Он отыскал ключ в шкафчике красного дерева, что стоял рядом с дверью. Руки его тряслись. Он вставил ключ в замок, минуту постоял, но все-таки нашел в себе силы, чтобы открыть дверь. Не входя в дом, он протянул руку внутрь и включил свет, однако никак не мог решиться переступить порог.
Передняя была пуста.
Никаких монстров.
Он вернулся к углу дома, зашел за кустарник и помочился. Он хотел избежать необходимости пользоваться ванной, когда попадет в дом. Возможно, это нечто притаилось именно там и ждет его за дверью, за занавеской душа или в корзине с бельем, нечто темное и стремительное, с дико горящими глазами, с огромными зубами и острыми как бритва когтями.
«Перестань так думать! — опять сказал он себе. — Это же безумие. Остановись. Взрослые не боятся темноты. Если я сейчас же не преодолею этот страх, я попаду в психушку. Черт!»
Он положил ключ на место в шкафчик, вошел в дом и попытался пройтись с уверенным видом, как это сделал бы Рой. Однако, даже если бы он был гигантской марионеткой, понадобились бы целые канаты мужества, чтобы удержать его в позе героя, а все, что он мог отыскать в себе сейчас, была совсем тоненькая ниточка остатков самообладания. Он прикрыл дверь и прижался к ней спиной. Он стоял тихо, сдерживая дыхание, и слушал.
Тиканье. Это старинные каминные часы.
Завывания. Это ветер стучит в окно.
Больше ничего.
Он запер за собой дверь.
Задержался.
Прислушался.
Тишина.
Неожиданно он сорвался с места, пробежал через гостиную, опрокидывая мебель, бросился к лестнице, зажег там свет, но не увидел ничего необычного; он побежал вверх по лестнице, включил свет на втором этаже, ворвался в свою спальню, зажег свет и там и почувствовал себя чуть-чуть лучше, когда убедился, что он по-прежнему один. Резким движением открыл дверь в чулан — и не обнаружил там ни оборотней, ни вампиров, затаившихся среди белья, захлопнул дверь своей спальни, запер ее на ключ и подпер креслом с высокой спинкой, задернул на обоих окнах занавески так, чтобы никто и ничто не могли наблюдать за ним, и, тяжело дыша, повалился на кровать. Ему не надо было заглядывать под нее — она была сделана в виде топчана, закрепленного прямо на полу.
До утра он был в безопасности — если только какая-нибудь темная сила не взломает дверь, которую подпирает кресло.
«Прекрати!»
Он поднялся, разделся, надел голубую пижаму, поставил часы на половину седьмого, чтобы быть готовым, когда приедет отец. Он взбил подушку и скользнул под простыню. Когда он снял очки, комната потеряла определенность очертаний, но он обезопасил территорию, и теперь за ним нельзя было следить. Он вытянулся на спине и долго лежал, прислушиваясь к притихшему дому. Щелк! Крек-ак! Глубокий вздох, широко разошедшийся треск, едва слышный писк. Вполне нормальные для дома звуки. Поселившиеся в доме звуки. И не более.
Даже тогда, когда его мать бывала дома, Колин спал при зажженном ночнике. Но сегодня, если она не вернется до того, как он уснет, он оставит зажженными все лампы. Комната была ярко освещена, как операционная, подготовленная для хирургической операции.
Осмотр занятой им позиции подарил ему чувство некоторого комфорта. Пятьсот корешков журналов заполнили две большие полки. Стены были увешаны плакатами с кадрами из фильмов: Бела Лугози в фильме «Дракула», Кристофер Ли в «Ужасах Дракулы», монстр из «Существа из Черной Лагуны», Лон Чени-младший в роли Оборотня, монстр из фильма Ридли Скотта «Пришелец». Фигурки монстров, которые смастерил он сам, были выстроены на маленьком столике рядом с его письменным столом. Пластиковый вампир пробирался через нарисованное кладбище. Франкенштейны, которых насчитывалось около дюжины, стояли с протянутыми пластиковыми руками и вытянутыми от ужаса и ненависти лицами. Он провел многие часы, создавая их, стараясь подавить свой страх перед ночью и ее зловещим голосом. Пока он держал в руках эти жуткие творения дьявольщины, его не покидало чувство, что он контролирует их, что он хозяин над ними, и он ощущал свое превосходство перед реальными монстрами, которых они олицетворяли.
Щелк!
Крек-ак!
Вскоре он освоился со звуками, наполнявшими дом, и почти уже не слышал их. Зато он слышал голос ночи, голос, который, кроме него, никому не суждено было услышать. Этот голос он слышал от захода до восхода солнца, он чувствовал его постоянное дьявольское присутствие. Сверхъестественный феномен, голос умерших, которые жаждут выйти обратно из своих могил, голос Дьявола. Это было безумное бормотание, хихиканье, кудахтанье, тяжелые вздохи, свист, приглушенное лепетание о крови и смерти. Загробный голос говорил о сыром склепе, где не хватает воздуха, о мертвых, которые все еще бродят, о трупах, изъеденных червями. У большинства живых этот подсознательный голос обращался только к подсознанию, но Колин знал все это доподлинно. Постоянный шепот. Временами крик. А иногда даже громкий визг.
