Час ночи.
Где же, черт возьми, пропадает его мать?
Та-та-та!
Что-то под окнами.
Та. Та-та. Та-та-та-та.
Это всего лишь большой мотылек бьется о стекло. Вот гак. Так это и должно быть. Просто мотылек.
Половина второго.
Он почти все ночи оставался один. Он ничего не имел против того, что он ужинал в одиночестве. Ей приходилось много работать, и она имела полное право встречаться с мужчинами теперь, когда осталась одна. Но как она может оставлять его одного каждую ночь? Та-та.
Опять мотылек.
Та-та-та.
Он попытался отключиться от мотылька и подумать о Рое. «Что за парень Рой! Какой друг! Действительно настоящий друг, каких мало. Кровные братья!» Он все еще ощущал легкое покалывание на ладони. Рой был рядом, чтобы помочь, теперь и навсегда, на все время или пока один из них не умрет. Вот что значит кровные братья. Рой его защитит.
Он думал о своем лучшем друге и постепенно в его сознании монстры перемешались с образом Роя Бордена, голос ночи переплелся с голосом Роя, и около двух он уснул. Его мучили новые кошмары.
Будильник разбудил его в половине седьмого.
Он вылез из постели и раздвинул шторы. Пару минут он понежился на мягком утреннем солнышке, у которого в отличие от ночи не было пугающего голоса.
Через двадцать минут он был уже умыт и одет.
Он прошел через гостиную к комнате матери. Дверь была полуоткрыта. Он тихонько постучал, но не услышал никакого ответа. Тогда он немного приоткрыл дверь и увидел ее. Она спала, лежа на животе. Лицо ее было повернуто в его сторону, а вялая щека покоилась на левой руке. Веки слегка трепетали. Дыхание было частое и ровное. Простыня сползла немного вниз. Очевидно, она была голая под своим тонким покрывалом. Была видна обнаженная спина, слабые очертания левой груди, восхитительная полнота которой угадывалась в складках матраса. Он уставился на нее, мечтая, чтобы она повернулась на спину, обнажив целиком мягкую, белую и округлую грудь.
— Она твоя мать!
«Но она женщина».
— Закрой дверь!
«Может быть, она все-таки повернется».
— Ты не хочешь смотреть на нее.
«Черт возьми, я хочу. Повернись!»
— Закрой дверь!
«Я хочу увидеть ее грудь».
— Это отвратительно.
«Ее сиськи».
— Черт!
«Я хочу их потрогать».
— Ты спятил?
«Подкрасться и потрогать их, не будя ее».
— Ты становишься извращенцем. Настоящим чертовым извращенцем. Стыдно!
Вспыхнув, он плотно закрыл дверь. Руки были холодными и влажными.
Он спустился вниз и позавтракал: два печенья и стакан апельсинового сока.
Как он ни старался перестать думать об этом, из головы не выходили голая спина и очертания округлой груди Уизи.
«Что со мной?» — подумал он.
Отец приехал в пять минут восьмого на белом «кадиллаке». Колин ждал его на обочине дороги перед домом.
Отец потрепал его по плечу и сказал:
— Как дела, малыш?
— В порядке, — ответил Колин.
— Готов выловить самую большую?
— Надеюсь.
— Похоже, сегодня будет клевать.
— Откуда ты знаешь?
— Сказали.
— Кто?
— Те, кто знает.
— Это кто? Рыбы?
Отец взглянул на часы.
— Что?
— Кто это те, кто знает?
— Это Чарли и Ирв.
— А кто это?
— Ребята, которые обслуживают нанятое нами судно.
— А-а.
Временами Колину трудно было поверить, что Фрэнк Джекобс действительно его отец. Они ни в чем не были похожи. Фрэнк был высоким, спортивным, непреклонным человеком, шести футов роста и ста восьмидесяти фунтов веса. У него были длинные, с большими кистями и твердыми ладонями руки. Он был великолепным рыбаком, охотником, обладавшим множеством трофеев, и прекрасным стрелком. Он любил покер, любил покутить, любил хорошо выпить, но никогда не был пьян. Он ценил внешние признаки успеха. Одним словом, он был мужчиной до мозга гостей. Колин восхищался некоторыми чертами своего отца. Однако было немало и таких, которые он не выносил, а иные просто выводили его из себя, он их боялся и даже ненавидел. Одной из них было то, что Фрэнк никогда не признавал своих ошибок, даже тогда, когда подтверждение было у него перед глазами. В тех редких случаях, когда он понимал, что не может избежать их признания, он дулся, как избалованный ребенок, которому невыносимо трудно отвечать за последствия своих собственных прегрешений. Он никогда не читал книг и журналов, кроме тех, которые предназначались для спортсменов, тем не менее у него было свое непоколебимое мнение по каждому вопросу, начиная с арабо-израильского конфликта, кончая американским балетом. Он всегда упорно отстаивал свою неквалифицированную точку зрения, не замечая, что ставит сам себя в дурацкое положение. Но хуже всего было то, что любая самая невинная провокация выводила его из себя, и потом ему стоило невероятных усилий восстановить равновесие. Во время приступов злобы он вел себя как сумасшедший: выкрикивал какие-то несусветные обвинения, вопил, размахивал кулаками, крушил все подряд. Не единожды он участвовал в драках. И много раз бил свою жену.
Он любил гонять машину, не обращая внимания ни на кого на трассе. Во время сорокаминутной поездки на юг, в Вентуру, Колин сидел, выпрямившись, и ни разу не шелохнулся, прижав к бокам сжатые в кулаки руки. Он боялся смотреть на дорогу, но также боялся и не смотреть. Он был немало поражен, когда, проделав весь этот путь, они въехали в район порта целыми и невредимыми.
Судно называлось «Эрика Линн». Оно было большое, белое и поддерживалось в хорошем состоянии. Но какой-то неприятный запах — смесь запаха бензина и дохлой рыбы — распространялся по всему судну, хотя Колину показалось, что только он замечает его.
Компания, собравшаяся на судне, состояла из Колина, его отца и девяти друзей отца. Все они были высокие, крепкие, спортивно сложенные мужчины, такие же, как и Фрэнк, и звали их Джек, Рекс, Пит, Майк...
Как только «Эрика Линн» отчалила от берега и, маневрируя, вышла из порта, взяв курс в открытый океан, на палубе за капитанской рубкой был сервирован завтрак. На столе было несколько термосов с «Кровавой Мэри», два сорта копченой рыбы, зеленый лук, кусочки дыни и мягкие булочки.
Колин не мог ничего есть, потому что, как обычно, как только судно вышло из порта, его начало мутить. По опыту он знал, что через час с ним будет все в порядке, но он не должен прикасаться к пище, пока не обретет устойчивость на воде. Он даже пожалел, что съел утром за завтраком пару печеньев с апельсиновым соком, хотя это было больше часа тому назад.
В полдень мужчины закусили сосисками, запив их пивом. Колин же пощипал булочку, выпил «пепси» и постарался убраться с глаз долой.
К тому времени всем уже было ясно, что Чарли и Ирв ошиблись. Рыба не клевала. Они начали с развлечений на мелководье, всего в двух милях от берега, но банка казалась совершенно пустой, как будто вся морская живность в окрестностях ушла в отпуск. В половине одиннадцатого они двинулись дальше, на большую глубину, где рассчитывали начать более крупную игру. Но рыбе, похоже, не было до этого никакого дела.
Сочетание бьющей через край энергии, скуки и исчезающих надежд, а также большого количества выпитого создали особую обстановку. Колин почувствовал это раньше, чем мужчины решили начать свои невероятно опасные кровавые игры.
После обеда они пошли зигзагами: север-запад-юг, север-запад-юг — и вышли в открытое море на расстоянии десяти миль от берега. Они проклинали рыбу, которой не было, и жару, которая была. Они сбросили шорты и переоделись в захваченные с собой плавки. Солнце жарило их уже темно-бронзовые тела. Они бросали сальные шуточки, болтая о женщинах в таком тоне, как если бы обсуждали сравнительные достоинства спортивных машин. Постепенно они все больше стали прикладываться к выпивке, предпочитая лишний раз пропустить стаканчик виски с холодным пивом, чем безрезультатно выслеживать рыбу.
Ослепительно синий океан был необычайно спокоен. Казалось, его поверхность смазали маслом. Волны плавно перекатывались под «Эрикой Линн».
Двигатель судна издавал монотонный звук — чак-чак-чак-чак,— который со всей очевидностью можно было не только слышать, но и чувствовать.
Безоблачное летнее небо было голубым, как пламя газа.
Виски и пиво. Виски и пиво.
Колин широко улыбался, отвечал, когда к нему обращались, но больше старался находиться вне поля зрения.
В пять появились акулы, и день наконец обрел какую-то остроту.
Минут за десять до этого Ирв начал готовить новое угощение и, стараясь привлечь рыбу, сбрасывал в волны полные ведра вонючей пережеванной приманки. Он и раньше проделывал это раз десять, но без всякого успеха. Однако даже под сверлящими взглядами разочарованных клиентов он всем своим видом выражал уверенность в правильности того, что делает.
