остывшем бульоне, покрытом тонким слоем жира, плавают макароны и несколько кусочков картошки.
– Пусть она это сама жрёт!
Отшвыриваю со звоном тарелку к двери и хватаюсь за поясницу – от резких движений спина стреляет и жжёт сильнее.
Возвращаюсь к матрасу, ложусь аккуратно на живот, закрыв лицо руками.
– Не стоило… – Аня мнется, не знает как закончить. – Нам нужно их слушаться, Руслан.
– Слушаться?
– Мы должны бороться, вот что я имею в виду. И быть умнее. Нельзя их злить, нужно подыграть им. И тогда у нас появится шанс на спасение.
– Как это мы выберемся? – нервно и ехидно спрашиваю я. – Если ты не заметила, мы прикованы и заперты!
– Не знаю, – пожимает плечами Аня. – Но им что-то нужно от нас, значит, в ближайшие дни они нас не убьют и нам стоит принять правила их игры, понимаешь? Чтобы выиграть время для полиции или самим предпринять попытку убежать. Главное, не паниковать.
Я ухожу в раздумья над тем, что можно на это ответить и меня уносит в дебри подсознания, таящего в своих в укромных уголках еще много вопросов без ответов.
– Внутри меня зарождается жизнь, Руслан. Настоящий живой ребенок, – напоминает мне Аня о том, что и без того не выходит у меня из головы. – Мы должны спасти его.
Как здорово быть живым и свободным! Летать в самолетах, ездить на машине, встречать людей и говорить с ними, ходить по земле, смотреть на солнце или отражение в зеркале, принимать душ, совершать покупки… Решать самому, куда идти и что делать.
Жизнь и свобода, простые человеческие радости, которые я раньше не ценил и принимал за данность, превратились в роскошь, ведь я воспринимаю ситуацию трезво и объективно: нет гарантий, что мы выберемся отсюда в ближайшее время. Нет гарантий, что мы вообще когда-нибудь это сделаем.
За окном ярко светит солнце, где-то вдалеке поют птицы, пахнет свежей травой, пылью. Свобода так рядом, но в то же время так далеко.
На Иссык-Куле сегодня, наверное, просто сказочно. Солнце там вздернуто в синих чистых небесах над горами и мерцает лучами в тихой глади воды. Прохладной воды, бодрящей, пенящейся у кромки лазурного берега как парное молоко. Поют птицы, дует приятный летний прохладный ветерок.
Как все прекрасно могло сложиться, не ляг я спать тогда в дороге и не посади за руль Аню. Цена ошибки оказалась слишком высока. Но нельзя впадать в отчаяние. Это удел слабых, так?
Стою, опершись о стену, чтобы не свалиться на пол от голодного обморока или слабости. Вздыхаю, утирая рукой потное лицо.
Покурить бы. Никогда еще так не мечтал о сигаретах.
А если я больше вообще никогда не покурю? Не займусь сексом, не искупаюсь в море, не поведу машину, не увижу больше ни одного футбольного матча? Что если это конец?
Аня не произнесла ни слова с нашего последнего разговора. Лежит, отвернувшись к стене и молчит. Я ей настолько противен, что она и смотреть на меня не хочет. Ничего, что меня избили накануне и всё это случилось по её вине? Играть в молчанку и добивать меня этим безразличием – не самая лучшая стратегия, но Аня зачем-то выбрала именно её. Этим поведением она всё усугубляет еще больше. Хватает же наглости так себя вести!
Вскоре пришла Аасма. В отличии от нас она пребывала в хорошем расположении духа. В прежнем платье и шлёпанцах. С тряпичной сумкой через плечо.
Отворив со скрипом дверь и войдя, она оглядывает помещение, смотрит на нас с Аней внимательно, поднимает с пола стоящий за порогом поднос со свежей готовкой и вносит его внутрь. Ставит на пол, снимает и бросает небрежно рядом с ним сумку. Закрывает дверь, вешает ключи.
– Ну? Как вы тут живёте-можете? – обыденно спрашивает она.
Лицо её сияет и можно подумать, меня накануне не избивал этот урод с её позволения.
– Хреново, – честно отвечаю я.
– Сочувствую, – досадливо произносит Аасма. – Но ты сам виноват, милый.
– Ты… – голос мой невольно на полтона становится громче, агрессивнее, но я вовремя осекаюсь и предпочитаю не продолжать.
Аня права. Не дерзи. А то придется снова орать от боли.
– Ты должен меня слушаться, – требует Аасма. – Будь со мной почтительнее.
Я закипаю, но молчу, сдерживаюсь.
– Уяснил?
– Ага.
– Скажи, что уяснил!
– Да, да, уяснил! – нервозно выкрикиваю я, глядя прямо ей в глаза. – Уяснил! Еще раз повторить?
Она продвигается вперед на пару шагов и заглядывает мне в самую душу. Убедившись, что я действительно разбит и беспомощен, удовлетворённо улыбается и оглядывает наши с Аней миски.
Улыбка сходит с её лица.
– Вы ничего не ели, – с раздражением произносит она, поднимая тарелки. – Так дело не пойдет.
– Нет аппетита, – говорю.
– Поэтому надо швырять посуду? – спрашивает недовольно Аасма и обращается к Ане: – У тебя тоже нет аппетита?
– Да, – отвечает боязливо Аня. – Вы нам скажете, для чего мы здесь?
Аасма вскидывает бровь, раздумывая, отвечать на этот вопрос или нет. И нисходит для ответа, наконец.
– Вы здесь для того, чтобы оказать нам с Августом одну услугу.
– Какую? – спрашиваю я, подавляя в спине новый сильный спазм.
– Вы родите нам ребенка, – обыденным тоном заявляет она и берет с подноса тарелки со свежей едой.
В них лежат куски вареного мяса или рыбы с горсткой желтых обветренных кусочков теста.
Аня растерянно хлопает глазами и глядит в стену надо мной. Не верит в то, что слышит.
– Это шутка? – спрашиваю я.
Аасма выпрямляется, сжимает руки в кулаки и складывает их на пояснице. Смотрит на меня так, точно я произнес самую глупую и идиотскую фразу, которую она когда-либо слышала.
– Это не шутка, – серьезно отвечает она, нахмурив брови. – Нам с Августом нужен ребенок и вы здесь для того, чтобы родить нам его.
Достает из сумки на полу аккуратно сложенную туда одежду и, отделив Анины вещи от моих, бросает их нам.
– Родить ребенка? – огорошенно спрашивает Аня.
– Родить ребенка, – повторяет Аасма и выставляет перед нами тарелки на расстоянии растянутой до предела цепи.
– Что? Зачем? Как мы это… – меня разрывает на части от подозрений с догадками и вычленить из них что-то одно совсем не получается.
– Откуда вы знаете, что… – вмешивается Аня. – …что я…
Она хочет сознаться в том, что беременна. Она расскажет.
Уверен, что Аасма ни сном ни духом про Анину беременность. Откуда ей знать, если я сам услышал об этом вчера?
Аня, не глупи.
– Известно что? – спрашивает Аасма, отбросив сумку. – О чем ты говоришь, девочка моя?
Аня смотрит
