на меня и видит, надеюсь, всё, что написано у меня на лице.
Не знаю, как так быстро могло случиться, но в требовании Аасмы я сразу увидел возможность, шанс выбраться.
И чтобы не потерять его, этот шанс, Аня должна молчать.
– Известно что? – холодно и сурово переспрашивает Аасма, видя Анино замешательство.
Нужно отвечать что-то, быстро реабилитироваться и у Ани это получается превосходно.
– Откуда вы знаете, что я смогу его родить? Что если мы не можем иметь детей?
Аня на пределе, ей страшно до жути. Дрожит как лист на ветру, прячет глаза, но панике не поддаётся. Внутри ураган из чувств и эмоций, а на лице – растерянность и страх.
Помню это выражение лица. Ей тогда позвонила тетя и сообщила, что родители погибли (и кто такое говорит по телефону?) Какая же у неё была истерика… Я думал, это никогда не закончится.
Лишь бы сейчас она сдержалась.
– Вы что тоже бесплодные? – нахмурившись, спрашивает Аасма.
– Возможен и такой вариант, – отвечаю я. – Мы никогда этого не проверяли, не планировали ничего такого.
– А зря, – подмечает Аасма. – Дети – это же цветы жизни!
– Зачем он вам? – спрашиваю.
– За тем, что мы с Августом как раз из тех, кому не суждено стать родителями, – отвечает она мне, но глядит на Аню. – А я всегда мечтала стать мамой и вы исполните для меня эту мечту.
Говорит так флегматично, словно речь идет о покупке вазы или дивана, а не о рождении ребенка.
Я озадачен. Не могу сообразить, как короче, деликатней сформулировать и сказать ей, что это полный абсурд? Мы ведь не должны так просто соглашаться. Я искал план и он у меня появился и для для большей гарантии успеха нужно понабивать себе цену, создать вид, что мы против. Нельзя позволять ей прочитать наши намерения. Ладно, не наши, а мои. Аня о них пока еще не знает.
– Как вы себе всё это представляете? – спрашиваю я. – Беременность – это же так сложно и долго.
– А тебе-то что? – ухмыляется Аасма. – Ты его носить будешь что ли? Успокойся, твое дело – маленькое. А насчет времени… его у нас вагон.
– Нет, нет, это исключено, – растерянно произносит Аня. – Я не отдам вам его.
– Отдашь, – настаивает Аасма и, кивая в мою сторону, добавляет: – Отдашь, если хочешь жить сама и если хочешь, чтобы он тоже жил.
– Хотите сказать, вы отпустите нас? – с недоверием и одновременно надеждой спрашиваю я. – Оставите нас в живых после… после всего этого?
– Да пусть у меня руки отсохнут, если я вас обманываю. Места мне на том свете не найти, если мои обещания лживы! – без колебаний заверяет нас Аасма. – Но это всё при условии, что ты заделаешь ей хорошего и крепкого ребеночка, а она в свою очередь родит и отдаст его нам с Августом. – Потирает руки в предвкушении. – Всё не так сложно, правда?
– Очень «легко» – родить ребенка и тут же отдать, – подает голос Аня. – Собираетесь держать здесь нас все девять месяцев? В этом подвале?
Аасма торжественно склоняет голову в знак согласия.
– Вы сошли с ума! – вскрикивает Аня. – Я не буду рожать вам никакого ребенка! Это безумие! Вы чокнутая!
– Не нужно так кричать, – просит Аасма. – Я что прошу о невозможном?
Как ни странно, мне становится немного легче. Мы здесь не за тем, чтобы они нас убили, сожрали или искалечили, не для того, чтобы издеваться над нами.
Всё не так плохо.
– Переодевайтесь! – командует Аасма и достает из сумки большие портновские ножницы, бросая их мне. – Без фокусов. Будь умницей – разрежь штанину и передай инструмент жене.
Когда я беру ножницы в руки, у меня возникает дикое желание использовать их в качестве оружия – воткнуть их в неё. Как? Ну прицелиться и бросить, например. Вдруг воткнутся в глаза или шею?
Но нет. Она стоит далеко – не достать. К тому же я никогда не вонзал в людей ножниц слёту, я вообще ни в кого никогда ничего не вонзал, поэтому и предположить не могу, что из этого всего получится.
Приходится повиноваться – резать штаны, снимать их, натягивать на себя вещи, которые она принесла.
– Я не смогу пойти на это, – говорит Аня.
– Чего ты не сможешь? – уточняет Аасма. – Разрезать штаны?
– Нет. Отдать вам нашего ребенка.
– У тебя нет другого выбора, милая моя, – сообщает Аасма. – Вам придется. Уверена, вы не хотите, чтобы Август заставил вас.
Я бросаю Ане ножницы, она равнодушно берет их и разрезает штанину на прикованной ноге.
– Это чистая одежда, – осведомляет нас Аасма. – В ней будет удобнее.
Мне сложно выполнять это и физически и морально. Повинуясь ей, чувствую себя паршивым рабом, грязной собакой, но всё же беру черное застиранное трико, что она мне бросила и натягиваю на ноги. Майку надевать оказывается труднее – спина еще горит от боли, плечи тяжелые, надутые, но я справляюсь и с этим.
Ане достается светло-синий сарафан до колен с ажурными узорами у горловины.
– Идеально сел! – довольно произносит Аасма, не сводя с неё радостного взгляда. – Просто прекрасно!
Вряд ли на мне одежда Августа. Ростом он намного больше меня, шире, а эти трико с майкой мне почти что в пору, так что этот вариант исключается. Тогда чья она – эта одежда?
Предыдущих жертв?
Мы отдаем Аасме прежние вещи. Я – слаксы и рубашку (всё остальное они сами с меня сняли, пока я был в отключке: летние туфли, часы, золотую цепочку с кулоном, носки), Аня – джинсы, черную спортивную майку, кроссовки.
Аасма собирает вещи, запихивает их в сумку, берет тарелки со вчерашней едой и ставит на поднос.
– Я полагаюсь на ваше благоразумие и надеюсь, что вы поедите как следует, – менторским тоном произносит она. – Не лишайте себя удовольствия отведать мою стряпню. Август от неё просто в восторге!
Берет сумку, бросает ремень на плечо.
– Вы хотите жить? – спрашивает Аасма.
Мы молчим и наше молчание, конечно, означает согласие.
– Тогда всё в ваших руках. Решайте, что вам дороже – ребенок или ваши жизни.
Идет к порогу. Сняв связку с ключами, отворяет дверь, поднимает поднос и переносит его за порог.
– Я вернусь, – сообщает она перед тем, как снова запереть нас. – Готовьтесь. И будьте хорошими.
Обозначенные Аасмой условия Аня осмысливала бурно и эмоционально. Сначала тихонько плакала, потом рыдала, хотела освободиться. Кричала, била кулаками в стены, а после, обессилев, легла и уснула.
Спустя час её поза остается прежней – не
