тебя в достаточно интимное семейное дело, — сказал мне Питер.
— Да уж, вот так дела.
— Ты возмущен?
— Нет, — возразил я. — У меня просто нет слов.
— Джошуа, — продолжал свой рассказ Питер, — обыкновенный дурак. Разумеется, тебе об этом уже известно. И Вильсону тоже. Именно это и позволяет ему ощущать в себе такую уверенность. Но к сожалению, Джошуа женился на Эвелин.
— К сожалению, — повторила Эвелин.
— Нам приходится просто встречаться, — сказал Питер. — Она не может развестись с моим братом, чтобы выйти замуж за меня. Это невозможно. И поэтому нам приходится принимать жизнь такой, какая она есть.
— Наверное, это очень нелегко.
— Я бы не сказал, — не согласился со мной Питер, вновь усаживаясь в кресло, держа в руке очередной бокал с виски. — Джошуа очень предан своей работе. Он зачастую работает вечерами и поздно возвращается. А у Эвелин есть куда пойти, в смысле светских клубов и других мероприятий.
— Но ведь рано или поздно он все равно узнает.
— А он уже знает, — спокойно сказал Питер.
Наверное, по выражению моего лица можно было догадаться, какое впечатление произвел на меня подобный ответ, потому что он тут же быстро оговорился.
— Разумеется, подсознательно. Точно Дж. Д. не знает ничего. Но где-то глубоко в подсознании он все же понимает, что у него есть молодая жена, которой он уделяет недостаточно внимания и которая находит… удовлетворения на стороне.
Тогда я обратился к миссиз Рэндалл:
— Вы могли бы подтвердить под присягой, что Питер был с вами в ночь с воскресенья на понедельник?
— Если это будет необходимо, то да, — согласилась она.
— Вильсон вынудит вас к этому. Он настаивает на суде.
— Я знаю, — сказала она.
— А почему вы обвинили Арта Ли?
Она отвернулась от меня и взглянула на Питера. Тогда Питер ответил за нее:
— Она пыталась защитить меня.
— Арт был единственным известным ей врачом из тех, кто занимался абортами?
— Да, — ответила Эвелин.
— Вы делали у него аборт?
— Да. В прошлом году. В декабре.
— И как? Все было удачно?
Она неловко заерзала в кресле.
— Все получилось, если вы это имеете в виду.
— Я имею в виду именно это, — сказал я. — Вы были уверенны в том, что Арт никому не расскажет о вас?
Этот вопрос привел ее в замешательство, наконец она сказала:
— Я очень испугалась. Я сама не ведала, что творю.
— И свалили все на Арта.
— Да, — проговорила она упавшим голосом, — так получилось.
— Ну тогда, — сказал я, — вы еще можете помочь ему.
— Как?
— Отказаться от обвинений.
В разговор снова вступил Питер:
— Это совсем не так просто.
— Почему же?
— Вчера вечером ты сам мог в этом убедиться. Границы определены, линия фронта обозначена, и Дж. Д. рвется в бой. У него типично хирургическое, прямолинейное представление о том, что такое хорошо и о том, что такое плохо. Он видит во всем только белое и черное, день и ночь. И никаких, там, сумерек, оттенков серого или полутонов.
— И в такое явление как муж-рогоносец он, очевидно, тоже не верит.
Питер рассмеялся.
— Наверное, он считает так же как и ты.
Встав с кресла, Эвелин сказала:
— Обед будет готов через пять минут. Может быть еще выпьете?
— Да, — согласился я, глядя на Питера. — Не мешало бы.
Когда Эвелин вышла из гостиной, оставив нас одних, Питер заговорил вновь:
— Я знаю, о чем ты сейчас, должно быть подумал. Ты видишь во мне жестокое и бессердечное животное. Но я на самом деле таковым не являюсь. Здесь уже и так было сделано немало ошибок и допущено достаточно промахов. Мне бы очень хотелось, покончить с этим делом, но так…
— Чтобы обошлось без жертв.
— Насколько это возможно. К несчастью, на помощь моего брата рассчитывать не приходится. Стоило лишь его жене заикнуться о докторе Ли, как он тут же с готовностью принял это обвинение за правду в конечной инстанции. Он мертвой хваткой вцепился в эту идею, подобно тому, как утопающий может хвататься за спасательный круг. Его уже не исправить.
— И что же из того?
— Но главный факт остается фактом. Я настаиваю — и ты можешь верить в это или нет — но я настаиваю на том, что я не делал этого аборта. Ты же со своей стороны так же твердо убежден, что доктор Ли его тоже не делал. Так кто же остается?
— Этого я не знаю, — сказал я.
— А ты можешь это выяснить?
— Ты хочешь, чтобы я помог тебе?
— Да, — сказал он.
* * *
За обедом я спросил у Эвелин:
— Так все-таки, что Карен сказала вам в машине?
— Она продолжала повторять: «Этот ублюдок». Снова и снова. Больше ничего.
— Она так ничего и не объяснила?
— Нет.
— И вы не догадывались, кого она могла иметь в виду?
— Нет, — ответила Эвелин. — Я понятия не имела.
— Она говорила что-нибудь еще?
— Да, — она кивнула. — Что-то об игле. О том, что она не хочет иглы, чтобы ее втыкали в нее, чтобы она была бы рядом. Игла.
— Наркотики?
— Я не знаю, — пожала плечами Эвелин.
— А что тогда подумали об этом?
— Я ничего не думала, — сказала Эвелин. — Я везла ее в больницу, и она умирала у меня на глазах. Я очень боялась, что это мог сделать Питер, хотя в то же время и сомневалась в этом. Я боялась, что Джошуа узнает обо всем. Я волновалась очень о многом.
— Но не о ней.
— Отчего же, — возразила она, — и о ней тоже.
Поданные блюда оказались вкусно и хорошо приготовленными. Но в самом конце обеда, глядя на хозяев, я вдруг поймал себя на мысли, что мне очень хочется вернуть время вспять, чтобы можно было отказаться от этого приглашения, не приходить сюда и оставаться в счастливом неведении. Я не хотел знать об их отношениях, не хотел думать об этом.
После обеда мы с Питером пили кофе. Было слышно, как в кухне звенят тарелки — это Эвелин мыла посуду. Мне было трудно представить ее за подобным занятием, но рядом с Питером она была совершенно другой; наверное ее можно было даже полюбить.
— Я отдаю себе отчет в том, — сказал Питер, — что с моей стороны было нечестно зазывать тебя сегодня сюда.
— В общем-то, да, — согласился я.
Он тяжело вздохнул и поправил галстук на своем огромном животе.
— Но раньше мне никогда не приходилось оказываться в подобных ситуациях.
— Как же так?
— Так вышло, — сказал он.
Про себя я подумал, что во всех
