Чикагский вариант - Дэшил Хэммет

— Самое ужасное в том, — продолжал Питер, — что время от времени приходится оглядываться назад, на прожитую жизнь и задаваться вопросом: «А что бы я сделал по-другому, будь у меня возможность изменить прошлое?» Со мной это часто бывает. И я никогда не нахожу ответа на свой вопрос, я не вижу того места, где среди этого лабиринта мною был сделан неверный поворот. Может быть связь с Эв? Но, доведись начать все сначала, я бы поступил так же. Карен? И тут тоже я не стал бы ничего менять. Каждое конкретное событие, взятое само по себе не вызывает возражений. Но вот все вместе…

Я сказал:

— Сделай так, чтобы Дж. Д. дал отступного.

Он лишь покачал головой.

— Сколько я себя помню, мы с братом никогда не ладили между собой. Мы с ним совершенно разные, несхожие ни в чем, даже во внешности. Мы думаем иначе, совершаем совершенно непохожие поступки. По молодости мне было даже неприятно думать о том, что он мой брат, и поэтому в душе я тайно надеялся, что он мне не родной, что его усыновили или взяли же в нашу семью на воспитание. Полагаю, что он думал обо мне то же самое.

Питер допил кофе и теперь сидел, откинувшись в кресле и склонив подбородок к груди.

— Эв уже пыталась убедить Дж. Д. отказаться от обвинений, — сказал он. — Но он неумолим, а она не знает, как…

— Оправдать свое поведение?

— Да.

— Очень плохо, что она с самого начала приплела сюда Ли.

— Да, — согласился он. — Но что сделано, то сделано.

Он проводил меня до двери. Я вышел на улицу, где сквозь серую пелену облаков проглядывало по-осеннему бледное солнце. Когда я направился к машине, он сказал мне вслед:

— Если ты не захочешь связываться с этим, я тебя пойму.

Я оглянулся.

— Ты же с самого начала знал, что у меня не будет иного выбора.

— Не знал, — покачал головой Питер. — Но надеялся.

* * *

Садясь за руль своего автомобиля, я напряженно раздумывал над тем, как быть дальше. У меня не было ни малейшей идеи на сей счет, ни соображений, ни догадок, короче, абсолютно ничего. Наверное можно было бы снова позвонить Алану Зеннеру и спросить, не может ли он припомнить еще что-нибудь из своего последнего разговора с Карен. Или нанести повторный визит к Джинни в «Колледже Смитта», или к Анжеле и Пузырику, на тот случай, если они смогут сообщить мне некие дополнительные подробности. В чем сам я, лично, очень сомневался.

Я сунул руку в карман за ключами, и мои пальцы наткнулись еще на что-то. Я вытащил находку из кармана: фотография молодого негра, облаченного в блестящий костюм. Роман Джоунз.

Я совсем забыл о нем. Где-то по ходу дела он выпал из моих планов, исчез, растворился в стремительном водовороте лиц и событий. Я довольно продолжительное время разглядывал фотографию, пытаясь по чертам лица получить хоть какое-то представление о складе характера этого человека. Но это оказалось невозможно; стандартная поза, дерзкий взгляд затянутого в серебряную чешую молодого жеребца, надменно ухмыляющегося и как будто даже поглядывающего с подозрением. Снимок был неестественно-показушным, фото для толпы, и мне оно ровным счетом ни о чем не говорило.

Иногда мне бывает трудно найти или подобрать нужные слова, и поэтому я не перестаю удивляться тому, что у моего сына Джонни этой проблемы не возникает. Когда он остается один, он может играть со своими игрушками и заодно составлять разные игры со словами; он подбирает рифмы или придумывает и рассказывает сам себе какие-нибудь истории. К тому же у него очень хороший слух, и каждый раз, услышав что-либо новое и непонятное для себя, он тут же идет ко мне за разъяснениями. Однажды он спросил у меня, что такое десквамация, произнеся слово совершенно правильно и с большим старанием.

Поэтому я вовсе не был удивлен, когда в то время, покуда я занимался какими-то своими делами, он подошел ко мне и спросил:

— Пап, а что значит аборционист?

— А что?

— Один из дяденек-полицейских сказал, что дядя Арт аборционист. Это плохо?

— Иногда, — сказал я.

Он прислонился к моей ноге, положив подбородок мне на колено. У него большие карие глаза. Глаза Джудит.

— Пап, а что это такое?

— Это очень непросто, — со вздохом проговорил я, стараясь выгадать время на раздумья.

— Это врач так называется? Как окулист, да?

— Да, — согласился я. — Но только аборционист занимается другими вещами. — Я усадил сынишку к себе на колено, чувствуя как он вырос, стал довольно тяжелым. Джудит говорит, что пора завести еще одного малыша.

— Он занимается маленькими детьми, — сказал я.

— Как акушер?

— Как акушер, — подтвердил я. — Правильно.

— Он достает из мамы ребеночка?

— Да, — сказал я, — но не совсем так. Иногда малыш бывает нездоровым. Иногда он рождается так, что не может говорить…

— Малыши не умеют говорить, — поправил меня Джонни, — пока не подрастут.

— Да, это так, — снова согласился я. — Но иногда ребеночек рождается без ручек или без ножек. И тогда доктор останавливает его, чтобы он больше не рос и достает его раньше.

— Раньше, чем он вырастет?

— Да, раньше, чем он вырастет.

— А меня достали раньше?

— Нет, — сказал я и крепко прижал его к себе.

— А почему у некоторых деток нет ручек или ножек?

— Это случайность, — объяснил я. — Ошибка.

Он поднес руку к глазам и смотрел на то, как сгибаются и разгибаются пальцы.

— Хорошо, когда есть руки, — сказал он.

— Да.

— Но ведь руки есть у всех.

— Нет, не у всех.

— У всех, кого я знаю.

— Да, — сказал я, — но иногда люди рождаются без рук.

— А как же они тогда играют в мячик, без рук?

— Они не могут играть в мячик.

— Мне это не нравится, — объявил он. Он снова взглянул на свои руки и сжал пальцы.

— А почему у людей бывают руки? — спросил он после некоторого молчания.

— Потому что они есть, — подобный вопрос оказался мне не под силу.

— А почему они есть?

— Потому что внутри твоего тела есть специальный код.

— Какой код?

— Как инструкция. Он говорит твоему телу, как оно должно расти.

— Код?

— Это такой набор указаний. План.

— Ну надо же…

Это его озадачило.

— Как в твоем конструкторе. Ты смотришь на картинку и собираешь то, что видишь на ней. Вот такой план.

— Ну надо же…

Я не