— Дэвид, мы еще даже разгон не взяли, — сказала она.
— Зато они взяли. У меня такое чувство, что мы потерпели серьезное поражение.
Уголки губ Терри чуть приподнялись.
— Обвинению пришлось-таки основательно повозиться с этой вашей Таинственной пациенткой.
— А почему вы улыбаетесь? — спросил я.
У Терри сузились глаза:
— Потому что теперь наш черед.
Что верно, то верно. Обвинение успокоилось. Выдвинутые им доводы выглядели исчерпывающими: пространный серологический отчет, показания эксперта-графолога, подтвердившего подлинность подписи Конрада Берча на подброшенном в мою библиотеку письме, подробнейшие показания Лопеса и Трентино — после всего этого я и сам начал задумываться: уж не я ли в самом деле убил Конрада Берча? А что думают присяжные, мне оставалось только гадать.
Присяжные.
Когда речь заходила о происходившем в зале суда, мало находилось такого, о чем у Виктора не имелось бы четкого мнения. Однако состав присяжных вызывал у него особую гордость.
— Вы не играете в джин-рамми, Дэвид? — спросил он.
— Джин я все больше пью.
— Все происходит следующим образом, — пустился в объяснения Виктор. — Кандидаты в присяжные — это карты, которые вам сдали. Первым делом вы определяете сильные карты, которые стоит сохранить, — людей, которых вы хотели бы видеть в составе присяжных. Затем начинается стратегия — вы понимаете, какие еще карты вам нужны и какие следует сдвинуть, чтобы их получить. Разумеется, как бы хорошо вы ни играли, для победы все равно требуется некоторое везение.
Подход Терри был мне более по душе.
— Я отношусь к этому так, — сказала она перед самым определением состава присяжных. — В общем и целом к авторам книг принято относиться с определенной почтительностью. Поэтому наша цель — отобрать как можно больше людей, читавших «Человека-маятника». Цель обвинения, по идее, должна быть противоположной. Однако истинный смысл «Человека-маятника» переворачивает все с ног на голову. В вашей книге говорится, что при определенных обстоятельствах на злое дело способен каждый из нас. Иммунитетом не обладает никто.
Я кивнул:
— Включая и автора книги.
— Автора в особенности, — сказала Терри. — Нельзя, зная вашу книгу, не учитывать возможности того, что, убив Конрада Берча, вы просто-напросто доказали справедливость собственных утверждений.
— То есть нам требуются присяжные, не охочие до чтения, люди, с моей книгой незнакомые, так?
— Именно.
Она была права. Начался отбор присяжных, и один из первых вопросов, которые задавал кандидатам Хеммерсон, состоял в том, знакомы ли они с «Человеком-маятником». К тем, кто был с книгой знаком, он относился как к своим лучшим друзьям. И наоборот, люди, с ней незнакомые, обращались в лучших друзей Терри.
В конце концов людей, благодаря которым я стал автором бестселлера, среди присяжных практически не оказалось.
— Игра сделана! — провозгласил Виктор.
Из отобранных в присяжные семи мужчин и пяти женщин никто «Человека-маятника» не читал. И только двое хотя бы слышали об этой книге.
Тем не менее Хеммерсон то и дело ссылался на нее. Ему нравилось напоминать присяжным о том, что я отыскал для своей теории практическое применение. На второй день процесса он, стоя прямо перед судьей, провозгласил на весь зал, что уже связался с офисом «Книги рекордов Гиннесса». Поскольку мой «Человек-маятник» представляет собой самое длинное в мире признание.
Когда появился Виктор, я все еще сидел в кабинете Терри, сетуя на старания и Хеммерсона, и обвинения в целом.
— Ну что, он решился? — спросил Виктор.
Он интересовался вовсе не моим визитом к зубному врачу. Виктор спрашивал о том, решился ли я дать показания.
Риск состоял в том, что Хеммерсон может вынудить меня ляпнуть что-нибудь не то, поймать на противоречии. Однако, если мне удастся этого избежать — или получится произвести приятное впечатление, — наградой нам будет целый фонтан обоснованных сомнений в моей виновности.
— Положение сложное, — сказала Терри. — В особенности потому, что Хеммерсону, похоже, дана полная свобода действий. Ей-богу, мне начинает казаться, что Ломаксу ничего не стоит отклонить любое возражение защиты.
Она говорила о судье Бартоне Ломаксе, человеке далеко не молодом и жестком, казалось, не столько сидевшем в судейском кресле, сколько выраставшем из него. За почти тридцать лет, которые Ломакс провел, председательствуя на манхэттенских судебных разбирательствах, он показал себя судьей своенравным, ядовитым, раздражительным и нетерпимым ко всякому, кто осмеливался оспорить его власть.
С секунду Терри взвешивала все за и против.
— Давайте подождем, посмотрим, что будет дальше, — сказала она. — Через пару дней станет ясно, как все складывается, вот тогда и решим, что нам делать.
Виктор согласился с ней без колебаний:
— Ладно, ты у нас босс.
Терри приложила ладонь к уху:
— Как-как?
— Очаровательно, — сказал Виктор и пояснил, повернувшись ко мне: — «Ты у нас босс» — ее любимая поговорка.
— Только когда она исходит из ваших уст, босс, — добавила Терри.
Виктор хмыкнул:
— Ну хорошо, что у нас еще?
— Список свидетелей, — сказала Терри.
В следующие двадцать минут мы обсуждали людей, способных, как я надеялся, спасти мою задницу. Свидетели, которым предстояло дать показания о моем моральном облике, среди них отсутствовали, поскольку в моем первом литературном опусе утверждалось, что моральный облик никакого отношения к подобным делам не имеет.
Далее: оценка понесенного нами ущерба. Понесенного прежде всего благодаря стараниям детективов Лопеса и Трентино. Для обвинения они оказались истинным кладом. Хеммерсон заставил обоих пересказать все их разговоры со мной. Сначала Трентино, затем Лопеса. И эти показания, пусть и чересчур многословные, оставляли впечатление, что детективы излагают не столько свое мнение, сколько подлинные факты.
Надо сказать, Хеммерсон постарался на славу:
— Скажите, детектив Лопес, при посещении вами квартиры обвиняемого вы не заметили в его поведении чего-либо странного?
— Заметил, — с готовностью подхватил Лопес. — Мне показалось, что доктор Ремлер немного не в себе. И я, и детектив Трентино, мы оба обратили внимание на то, что от него попахивает спиртным.
— Вы полагаете, что он был в это время пьян?
— Утверждать определенно я бы не взялся. Однако поведение доктора Ремлера отличалось непоследовательностью, он то изъявлял готовность помочь нам, то вел себя совершенно оскорбительно.
Хеммерсон очень «удивился» этому открытию.
— Вы чувствовали, что вам угрожает опасность? — спросил он.
— Ну, поскольку я ношу с собой оружие, «опасность» для меня понятие относительное, — ответил, выпячивая грудь, Лопес. — Достаточно сказать, что, по моему мнению, поведение доктора Ремлера выглядело нерациональным.
В ходе перекрестного допроса Терри удалось немного поквитаться с обвинением. Она сумела посадить Лопеса с его намеками на то, что я пьяница, в лужу. Спросила у него, не представляется ли ему возможным, что и предыдущей ночью, в особняке Конрада Берча, от меня также несло спиртным. Подчеркнув при этом слово «возможным», за которое Лопес и ухватился, как за средство, позволяющее легко уклониться от истины.
— Возможным? — повторил он. — Да, это представляется мне возможным.
— В таком случае почему же вы не взяли кровь доктора Ремлера на анализ? В данной ситуации любой суд счел бы ваши действия оправданными.
На это Лопесу ответить было нечего. Однако обвинение уже прозвучало, подозрение было посеяно: доктор выпивает.
Я решил, что и вправду слишком много пью. Сначала смерть Ребекки, потом этот процесс. Стараясь притупить боль, я чрезмерно налегал на спиртное. А оно угрожало притупить для меня все на свете.
И я решил временно сесть на безалкогольную диету. Довольно. Наверняка можно засыпать и без четырех бурбонов.
Впрочем, сегодня, три дня спустя, после многих часов, проведенных в кабинете Терри, и разговоров о показаниях детективов, от выпивки я бы не отказался.
Детективов сменила Мила. Бедняжка очень хотела помочь мне. Однако в игре, посредством которой меня произвели в убийцы, она оказалась беспомощной пешкой и в результате попала в свидетельницы обвинения.
В суде Хеммерсон спросил ее:
— Мисс Беннингофф, вы ведь ни разу не видели ту женщину, которую доктор Ремлер именует Самантой Кент, так?
— Я уверена, что…
— Будьте добры, мисс Беннингофф, отвечайте только «да» или «нет».
— Нет, я эту женщину не видела, — сказала Мила. — Но я хотела бы…
— Спасибо, мисс Беннингофф. А какие-нибудь ее платежи, помимо тех наличных, что передал вам доктор Ремлер, через ваши руки проходили?
