— Как уже сказала, я курирую преступника. Как психолог.
— Голландка в Мадриде?
— Моя мать уроженка Испании. Я приехала сюда учиться и в какой-то момент поняла, что меня больше не тянет на север. И теперь я занимаюсь проектом, имеющим отношение к крупным европейским музеям. А по поручению испанских властей в качестве психолога курирую преступников, покушавшихся на картины, пишу заключения, принимаю решения о диспансеризации и оцениваю шансы на выздоровление.
Кайе закашлялся. Ему стало неловко, что он был так резок с ней.
— Но как вы… попали ко мне в кабинет?
— Какой-то пожилой человек показал мне…
В этот момент в комнату ворвался Антонио де Небриха;
— Фантастика, мой друг, видите, я был прав! Увеличенные снимки прекрасны и читаются как наилучшие средневековые письмена. Но не могли бы вы представить меня?
Кайе поморщился.
— Грит Вандерверф, психолог. Она работает с парнем, который повредил «Сад наслаждений».
— Buenas tardes, senora!2. Антонио де Небриха.
— Моя правая рука.
Кайе был рад, что нашел нить разговора, прерванного появлением коллеги.
— Он старше самого музея и притом жуткий педант. Вот сегодня на фотографиях, которые мы сделали с поврежденных мест «Сада наслаждений», он нашел…
Антонио де Небриха обернулся, и его предостерегающий взгляд заставил Кайе замолчать. Лишь сейчас он заметил, как внимательно Грит Вандерверф слушает его. Как только Кайе замолк на полуслове, дама сразу же подхватила нить:
— Для моей работы очень важно узнать кое-что о состоянии поврежденной картины. Вид повреждений часто помогает выяснить истинные причины болезни и мотивы преступника.
— Может, лучше обсудить дела за чашечкой кофе, госпожа Вандерверф? — предложил Кайе. — Что вы думаете по этому поводу? Я смог бы рассказать вам о своей работе, а вы мне — о своей. Здесь поблизости есть уютное кафе, куда я часто заглядываю. Мне бы это доставило особое удовольствие.
— А я прощаюсь с вами, — сказал Антонио де Небриха. — Работа зовет.
Повернувшись к Кайе, он вскинул брови и незаметно покачал головой. Кайе не совсем понял, что коллега имеет в виду, но решил быть осторожнее с высказываниями о картине.
На улице царила нещадная жара. Асфальт просто плавился, и даже тень платанов не давала облегчения. Кайе со спутницей побрели по бульвару Отшельников к площади Колумба. На скамьях в аллеях сидели изнуренные жарой люди, воздух над бело-зелеными кафельными ромбами павильона «Кафе де Эспехо» плыл от жары.
— В павильон или на террасу?
Тротуар был плотно заставлен столами и стульями, и, как только от ближайшего столика встала парочка молодых людей, Кайе устремился туда и занял место под бело-зеленым зонтиком. Они сели, и официант, рассчитав посетителей за соседним столиком, подошел к ним.
— Два кофе с молоком! И несколько бутербродов.
Они сидели рядом и смотрели на площадь Колумба, на которой возвышалась фигура великого мореплавателя.
— Вы хотели рассказать мне о своей работе, — продолжил Кайе прерванный разговор.
Сигналы машин, доносившиеся с дороги, и шум людских голосов вынудили Грит Вандерверф пододвинуться к Кайе. Она взглянула на него и без промедления перешла к делу:
— Одна из моих задач состоит в том, чтобы выявить мотивы преступника и его вероятных пособников. Мы, то есть мой институт и полиция, полагаем, что он был одиночкой. Но нам нужны доказательства.
Кайе устроился на металлическом стуле поудобнее. Официант принес кофе с молоком и тарелку с бутербродами.
— А вы, господин Кайе? Я читала о настоящих чудесах вашего метода анализа картин. Вас называют волшебником в области искусства.
— Рефлексография с помощью инфракрасных лучей — не волшебство, — развеселившись, заметил Кайе. — Хотя в Европе лишь немногие владеют этой техникой. И только единицы способны расшифровать изображение. А так как я еще и реставратор, меня и вызвали сюда. «Сад наслаждений» — не обычная картина. К тому же сейчас я свободен. Я имею в виду семью. Мне легче приехать в Мадрид на несколько месяцев.
Грит пододвинулась еще ближе. Казалось, шум вокруг нее исчез совсем.
— Ни жены, ни детей?
— Никого.
Грит Вандерверф перевела взгляд на площадь Колумба. В какой-то момент Кайе показалось, что она ушла в себя. Через секунду женщина очнулась, посмотрела на него и непринужденно спросила:
— А вы задавали себе вопрос, господин Кайе, почему люди портят картины? Что побуждает их приносить с собой в музей бутылку с кислотой, нож, стекло или другие предметы и уродовать произведения искусства?
— Я могу лишь предполагать. — Он пригубил кофе. — Потому что они чувствуют угрозу, исходящую от картины, или хотят сделать больно почитателям картины, или руководствуются чувством мести… Почему еще? Потому что хотят привлечь к себе внимание, то внимание, которого заслуживает картина, а не они. Потому что они психически больны и воспринимают картины как живые существа. Я что-нибудь забыл?
Слушая его рассуждения, тонущие в уличном шуме, Грит пила кофе.
— Вы правы, господин Кайе!
— Очень рад слышать это. Мои дилетантские знания по поводу психологических причин преступлений, связанных с порчей картин…
— Знаете, почти все преступники выполняют чей-то заказ. Иногда это требования высшей морали. Они разрушают что-то шокирующее. Или следуют зову некоего внутреннего голоса, который повелевает им уничтожить картину, зачастую беспочвенно. А иногда действуют по поручению реально существующей или вымышленной организации, преследующей вполне определенные цели: повышение стоимости других картин, уничтожение плохих копий или информации о художнике, его натурщике или других биографических данных. У нас был случай, когда заказчиком преступления стал директор музея, который хотел тем самым скрыть существование копии и к тому же получить солидную страховку. Лишь небольшой процент преступников психически больные.
Высокий голос Грит Вандерверф заглушал уличный гул. Она на мгновение замолчала, пропуская мимо группу мадридцев, с шумом пробиравшихся к столику.
— За большинством преступников действительно кто-то стоит. И моя задача заключается в том, чтобы оградить душевнобольных одиночек от подобных заказчиков.
Спинка стула врезалась Кайе в самый позвоночник. Он нервно заерзал. Грит Вандерверф продолжила:
— И последний вариант: заказчик хочет избавиться от картины, чтобы таким образом уничтожить информацию. Важную информацию.
Она говорила совершенно бесстрастно. У Кайе сложилось впечатление, что в мыслях она далеко отсюда.
— Уничтожить информацию? Что вы имеете в виду?
Он тотчас подумал об открытии Небрихи, о знаках, которые тот прочел, о фигуре и глазах, которые увидел сам.
— Послания, — пояснила Грит. — Картина может являться художественным изображением такого послания: например, речь идет о любовном торге. Намеки могут быть спрятаны в самой живописи, в рамке или в грунтовке. Фантазия здесь не знает границ.
— Но это же абсурд.
Кайе подался вперед, спина болела. Грит Вандерверф сделала глоток кофе и ответила:
— Такое случается чаще, чем вы предполагаете.
— Итак, вы считаете, что покушение на картину «Сад наслаждений» было спланированным, целенаправленным актом?
— Я ничего не утверждаю.
— Тогда получается, нападение было проведено не так уж дилетантски. Я попросил бы вас…
Раздумывая над услышанным, Кайе покачивал головой.
— О чем?
Кайе стал рассказывать о своей работе. Он сообщил, что кислота повредила картину только в некоторых местах.
— Если бы парню удалось плеснуть кислоту выше, жидкость растеклась бы по всему холсту и в большей степени разрушила красочный слой. А так пострадал только пруд с фигурой читающего. К тому же кислота была разведенной. Она даже не разъела лак, а лишь оставила на картине несколько белесых пятен. И на них…
По глазам Грит Кайе понял, что зашел слишком далеко.
— Получается, вы действительно что-то нашли на картине. Вы еще в музее на это намекали. А вам не приходит в голову, что жидкость должна была не уничтожить картину, а обнажить информацию?
Кайе удивленно приподнял брови.
— Я поведаю вам еще кое-что. Вы знаете, что преступник был священником? Членом конгрегации доминиканцев в Саламанке. И к тому же служил там библиотекарем.
Кайе поперхнулся последним глотком кофе и закашлялся.
— Неужели картина была для него чересчур аморальной? Слишком много обнаженных тел? Слишком много секса и порока?
— Надеюсь узнать об этом от вас. Но частично вы уже ответили на вопрос.
Кайе чувствовал, что Вандерверф медлит.
— Можно увидеть поврежденные места? Вы сделали снимки?
Кайе понял, что его загнали в угол. Он не хотел лгать, однако не желал говорить и всей правды. Перед глазами стоял Антонио де Небриха.
