— Мы посмотрим картину. Непременно.
Грит Вандерверф улыбнулась и допила кофе. Кайе обратил внимание, как изящны ее руки, держащие фарфор. В глазах, устремленных на Кайе, появился мягкий блеск.
— Мне нужна ваша помощь, доктор Кайе, — тихо произнесла женщина и умоляюще посмотрела на реставратора. — Этот патер — он называет себя патером Берле — известен полиции как серийный преступник. «Сад наслаждений» — его четвертая картина за последние пять лет. Берле исключили из конгрегации, потому что он уничтожал произведения монастырской библиотеки, содержащие сведения о женщинах средневековья и раннего периода современной истории: доклады инквизиции, документы, письма и многое другое.
Кайе не прерывал Грит Вандерверф. Ее голос завораживал его.
— У меня возникла проблема. Патер Берле не разговаривает с женщинами.
Кайе улыбнулся:
— И что я могу для вас сделать? В полиции или в других учреждениях достаточно мужчин, чтобы допросить преступника.
— Конечно. Но никому не удалось что-либо выудить у него. Именно поэтому полиция и обратилась к нам. Старый сумасшедший чудак требует, чтобы пригласили знатока живописи, человека, хорошо разбирающегося в творчестве Босха.
Вандерверф наклонилась к столу, поигрывая чашкой. Ее лицо оказалось совсем близко к лицу Кайе.
— Специалистов в Мадриде очень много, и я сначала даже не подумала о вас. Но теперь знаю: вы тот, кто нужен. Вы пытаетесь свести его преступление к нулю. Это должно спровоцировать патера. Вероятно, вы обнаружили на картине что-то, способное возбудить его любопытство, и к тому же вы — мужчина. С вами он станет говорить. Не важно, накричит он на вас или же объяснит свои мотивы. Я полагаю, это интересно для всех нас, поскольку он уже намекнул нам, что во время своей работы в библиотеке монастыря в Саламанке наткнулся на рукопись, связанную с «Садом наслаждений».
Кайе отчетливо понял, что последнее заявление и есть наживка, на которую он должен клюнуть. И еще понял, что заглотил ее вместе с крючком.
— Хорошо, — услышал Кайе свой голос, — я помогу вам. Когда поговорить с этим патером?
— Если хотите — немедленно. На такси уйдет полчаса, на метро получится быстрее.
Вместо того чтобы ответить, Кайе кивнул официанту и расплатился.
— Да, еще одна деталь. Патер Берле утверждает, что именно я подтолкнула его к совершению этого преступления. Абсурд. Типичное проецирование себя на врача. И еще одна причина отказаться от разговора со мной.
Кайе прищурился — солнечные лучи слепили его.
— Абсурд, — повторил он.
Когда они шли в сторону площади Сибелес, Грит взяла Кайе под руку. Реставратор не возражал. Они миновали широкую пешеходную зону парка, остановились у фонтана перед площадью, послушали журчание воды и спустились в метро на станцию «Ретиро».
Грит Вандерверф привела Кайе к старому монастырю на окраине города. Мощные стены здания казались нежилыми. Штукатурка повсюду обсыпалась, лопнувшими пузырями со стен свисала краска. Зарешеченные окна черными пятнами выделялись на фоне побелки. Старые стекла светились на солнце.
— Вы работаете в монастыре? — спросил Кайе.
— Не совсем так. Здесь, в покоях Третьего ордена3, есть несколько терапевтических комнат и помещения персонала для ухода за пациентами средней степени тяжести. Полиция отдала патера на наше попечение: находясь под присмотром, он не представляет опасности для окружающих. Патер Берле находится на полном обеспечении и в условиях, очень приближенных к домашним.
Они прошли под огромным порталом. Грит Вандерверф предъявила сестре на входе официального вида документ, заполнила формуляр, дала Кайе расписаться и повела его по бесконечным коридорам и переходам в глубь монастыря. На их пути встречались санитарки в белых одеждах Ордена, здоровались и проскальзывали мимо с тележками с едой и медикаментами, и так продолжалось, пока они не добрались до цели.
Им открыла монахиня Третьего ордена. Кайе увидел щуплого человека, встающего с кушетки. Он был явно удивлен поздним визитом. Черные одежды патера контрастировали с белыми стенами комнаты. Только лицо и руки слабо светились в тон побелке, и даже волосы блестели какой-то желтоватой сединой, будто отполированные.
— Патер Иоганнес Берле, — произнесла Грит. — Доктор Кайе, реставратор и доктор искусствоведения, специализируется в области голландской живописи.
Патер Берле кивнул и протянул Кайе руку. Она была холодной и сухой.
— Наконец-то мужчина!
Кайе натянуто улыбнулся.
— Присядем, — предложила Грит и взяла раскладной стул, стоявший у стены.
Комната была обставлена по-спартански просто. Рядом с кушеткой маленький письменный стол, на нем бумага и огрызки карандашей. Перед столом табуретка, белая, как и все в этой комнате, напоминавшей келью. Справа у окна на стене книжная полка с одной-единственной книгой — Библией. Рядом с дверью открытый шкаф, зияющий пустотой. И надо всем этим, на высоте добрых трех метров, матовая трубка светильника без плафона.
В комнате было душно, стоял резкий запах дезинфицирующих средств. Патер Берле сидел на краю кушетки, поджав под себя ноги, и ждал, когда с ним заговорят. Взгляд его покрасневших глаз блуждал по комнате.
— Как вы себя сегодня чувствуете? — спросила Грит, прервав молчание.
— Теперь хорошо, когда я, наконец, вижу в этих стенах мужчину. Решительно слишком много юбок. Слишком много.
— С вами плохо обращаются, патер Берле?
— Это как посмотреть. Даже мой врач — женщина! Вам нравится использовать мужчин, сеньора Вандерверф? Вот видите. Мой запрос о предоставлении врача-мужчины был отклонен!
Патер Берле шепелявил, будто его язык все время упирался в зубы. Кайе почувствовал, как у него по спине побежали мурашки.
— Что ему здесь нужно? — спросил патер, кивнув в сторону Кайе. — Он должен меня допросить?
Грит Вандерверф покачала головой. Она наклонилась к Берле и попыталась коснуться его руки. Однако патер оказался проворнее и успел отдернуть руку.
— Он реставрирует поврежденную вами картину! К тому же вы хотели получить собеседника-мужчину.
Услышав это, Берле вскочил с кушетки.
— Поврежденную… поврежденную мной? Вы не имеете об этом никакого представления. Я уже тысячу раз говорил вам.
Он опустил голову и снова сел. Потом обратил взор к Кайе:
— Она подействовала? Скажите, жидкость подействовала?
Кайе испугался. Глаза Берле сверкали. Такими в старых фильмах показывали ученых-фанатиков, перешедших границу безумия.
— Картина почти не пострадала, если вы это имеете в виду, патер. Жидкость разъела лишь поверхность лака, не более. Однако химикат вызвал непонятную нам пока реакцию красок. Требуется время, чтобы разобраться во всем. Лак следует удалить и заменить, но картина и без того нуждалась в реставрации. В остальном полотно не повреждено. Я исследовал его с помощью своей методики, хотя вряд ли вы с ней знакомы.
Патер слушал Кайе с усмешкой, опустив голову. Затем резко повернулся к реставратору и с иронией в голосе осведомился:
— Вы полагаете, я не знаю, как разрушить картину? Вы так глупы или считаете таковым меня?
Кайе не обратил внимания на замечание. Но прежде чем ему удалось ответить, Берле продолжил нападение:
— Где вы работаете, господин Кайе? В старых мастерских музея неподалеку от парка Ретиро?
Кайе с нескрываемым удивлением посмотрел на него. Зачем патеру такие подробности?
— Это сейчас так важно? — бросила Грит.
— Меня больше интересует, почему вы вообще это сделали, — сказал Кайе.
— Патер Берле, может, вы расскажете господину Кайе то, чего не хотели рассказывать мне?
Берле снова встал и подошел вплотную к Кайе. Его лицо было так близко, что реставратор отодвинулся в сторону. Неожиданно он почувствовал у своего уха горячее дыхание.
— Помогите мне, пожалуйста. Иначе меня убьют.
Внезапно Берле снова сел и пристально смотрел на Кайе, пока тот не опустил глаза. Затем он спросил:
— А почему я должен все рассказать ему?
— Ваше вмешательство явно положило начало цепи неких событий, патер Берле. Обнажило что-то скрытое, — осторожно заметила Грит Вандерверф.
Патер вскочил, его лицо исказилось.
— Что вы обнаружили? Рассказывайте же! — набросился он на реставратора.
У Кайе закружилась голова. Воспаленные глаза патера, угрожающе сверкавшие в тусклом свете кельи, завораживали. Он ничего не расскажет ни сумасшедшему патеру, ни этой женщине. Он будет молчать о догадках Антонио де Небрихи. Слишком многие неожиданно заинтересовались картиной и ее тайнами.
Реставратор беспокойно теребил перочинный нож в кармане брюк, пока не заметил, что патер пристально наблюдает за ним.
В воцарившейся тишине слышалось дыхание трех человек. Сквозь решетку окна в комнату пробивались слабые солнечные лучи.
