— Пришел спасать меня от каторжных трудов? — улыбнулась она и села на пол, согнув ноги в коленях. Затем подняла руку и тыльной стороной ладони отерла пот со лба.
— Мне нужно было тебя увидеть, — сказал я.
Исабель встала, ее лицо посерьезнело — явно в ответ на мою серьезность.
— Что-то случилось?
Я кивнул, направляясь к ней. Исабель бросила щетку в ведро и подняла его за ручку.
— Идем. — И она показала на дверь слева от нее.
Мы вошли в небольшую комнату-приемную, а через нее — в еще одну: внутренний кабинет со столом, книжными шкафами, картотеками и другим столом, для пишущей машинки. Исабель поставила ведро рядом с дверью и закрыла ее, когда мы вошли.
— ¿Qué pasa?[42] — спросила она.
Я хотел рассказать о девочке Барнсов, но понимал, что не могу, — преданность Шеллу запрещает. Вместо этого я медленно обнял Исабель. Она не оттолкнула меня, наоборот — легко прижалась ко мне, и мы поцеловались. Это был не прощальный поцелуй, кладущий начало роману, как в прошлый раз, а напротив — пылкий и страстный. Я понятия не имел, что я делаю, но вкладывал в это все, что у меня было.
ДЕМОНИЧЕСКАЯ НАЗОЙЛИВОСТЬ
— Я хотела тебе позвонить, но не получалось, совсем никак, — сказала Исабель.
Начав говорить, она отступила назад, удерживая меня на расстоянии руками, упертыми в мои плечи. Понемногу она прислонилась к краю стола, а потом подпрыгнула и уселась на него.
— Надо придумать другой способ общаться, чтобы не зависеть от телефона, — сказал я, а она чуть поддернула юбку и обхватила меня ногами за талию.
Мы снова принялись целоваться, и на этот раз все продолжалось не меньше пяти минут. Язык Исабель проникал в мой рот — замечательное ощущение, оно было мне совершенно внове. Я почувствовал, как у меня поднимается температура. И не только температура.
— У тебя есть выходные? — спросил я, когда наши губы наконец разомкнулись.
Она засунула руку мне между ног и потерла промежность сквозь легкую материю моих штанов свами.
— El domingo, por la mañana,[43] я хожу в церковь на Ойстер-Бей. Приходи туда после десятичасовой мессы.
— Я приду, — пообещал я и снова начал ее целовать.
Она расстегнула пояс на моих брюках и высвободила мой набухший член со словами:
— ¿Quién es el encantadór de serpientes ahora?[44]
Я положил руку ей на грудь. Мысли у меня разбегались. И несмотря на свою лихорадочную занятость, я все время думал: не могу поверить, что это происходит со мной.
Потом Исабель легонько оттолкнула меня, залезла себе под юбку и опустила трусики до колен.
— Сними их, — приказала она.
Прежний робко-насмешливый тон исчез из ее голоса, осталась повелительная требовательность. Я потащил ее трусики вниз — на колени, потом через туфли и, не выпуская их из рук, подался навстречу девушке. Брюки болтались у меня на голенях, моя восставшая плоть дыбилась передо мной, словно собиралась отделиться от тела. Когда я прижался к ней почти вплотную, Исабель раздвинула ноги и начала задирать юбку, и тут меня словно громом поразило, потому что перед моим мысленным взором возник кусочек материи, прикрывавший пах мертвой Шарлотты Барнс. Я увидел его отчетливо и точно так же ясно — символ на ткани.
Как только образ мертвой девочки всплыл передо мной, у меня все опало. У Исабель даже не было времени посетовать, потому что в этот момент раздались звуки шагов и открывающихся дверей — кто-то входил из коридора в приемную.
— В воскресенье, — прошептала она, спрыгнула со стола, обежала вокруг и спряталась за ним.
Я поднял брюки за мгновение до того, как дверь во внутренний кабинет открылась. Повернувшись, я увидел Паркса и Шелла — они стояли, глядя на меня. Я поднял руку, чтобы поправить тюрбан, и в этот миг понял, что все еще держу в руке трусики Исабель.
— Джентльмены, вы меня отыскали, — сказал я чуть дрожащим, напевным голосом свами.
— Одна из моих горничных сказала, что вы направлялись в эту часть дома, — сказал Паркс.
Он и Шелл смотрели на меня во все глаза: Паркс — с надеждой, Шелл — с некоторым удивлением.
— Нашел здесь что-нибудь? — спросил Шелл, показывая на комок в моей руке.
— Несомненно, добрые господа. Я обнаружил преступника. Мистер Паркс, когда мы были здесь в прошлый раз и вызывали духов, ваша матушка оставила вам плюшевого медвежонка, но, похоже, ваша жена более зловредна — она оставила вам интимный предмет туалета. Неудивительно, что на вашем доме лежит проклятие.
Я поднял руку с оскорбительным предметом и позволил ему развернуться. И тут я впервые заметил, что трусики — розовые.
Паркса всего передернуло.
— Сука! — воскликнул он. — Даже мертвая не может оставить меня в покое.
— Господи милостивый, — сказал Шелл. — Мне даже трудно себе представить, какой вред этот предмет мог бы вам нанести, останься он необнаруженным.
— Прошу извинить меня за грубое выражение, мистер Шелл, но я боялся, что ее дух все еще витает здесь и хочет прикончить меня.
— Пока вам ничего не грозит, но, полагаю, лучше нам провести еще один сеанс, чтобы раз и навсегда решить вашу проблему. Я думаю, мы сможем полностью избавить вас от ее демонической назойливости.
Паркс кивнул.
— Прошу вас. Я готов заплатить сколько угодно, чтобы навсегда избавиться от нее.
— Очистка всего дома будет стоить побольше, но для такого почтенного клиента, как вы, мы сделаем скидку, — сказал Шелл.
Я подошел к столу и поднял перо, которое было всунуто в изящную чернильницу. Нанизав розовое проклятие на перышко, я подошел к Парксу и вручил ему ручку другим концом. Он взял ручку, но при этом лицо его исказила жуткая гримаса. Перышко Паркс держал кончиками двух пальцев.
— Отвратительно, — проговорил он, и его передернуло.
— Немедленно отнесите это в ближайший камин и сожгите. Потом соберите пепел, перемешайте с молотым чесноком и закопайте на глубину не менее трех футов. Вы должны сделать это сами, без чьей-либо помощи, — велел я.
Я увидел, как уголок Шеллова рта едва заметно дрогнул в улыбке, и боссу пришлось на секунду отвернуться.
— О нас можете не беспокоиться, Паркс, — сказал он. — Лучше немедленно займитесь этим неотложным делом.
Миллионер повернулся и поспешил к двери со словами:
— Я вам невероятно признателен. Позвоните мне как можно скорее, чтобы договориться о встрече.
— Непременно, сэр, — сказал Шелл.
Я сделал движение рукой, показывая Шеллу, что он должен выйти первым. Он не возражал. За ним последовал я. Мы молча дошли до «корда». Я не мог толком понять — то ли Шелла позабавила моя выходка, то ли он был сердит на меня за безрассудство. Когда мы оказались в машине и выехали за пределы имения, я посмотрел на него. Тело его содрогалось, словно сотрясаемое беззвучными конвульсиями. Потом я посмотрел на лицо босса, увидел улыбку и понял, что Шелл смеется. Он покачал головой:
— Диего, теперь я спокойно могу оставить бизнес на тебя.
— Ты видел его лицо, когда я передал ему трусики?
Шелл сбросил газ, притормозил и захохотал как сумасшедший. Минуту спустя он вытер глаза и сказал:
— Можешь себе представить, что пришлось пережить этой бедной женщине?
— Спасибо.
— Да не за что, но давай оставим наше остроумие при себе, договорились? Продолжай свои дела с этой юной дамой, я не против, но не с такой бешеной скоростью.
— Ну да.
— Жениться в твоем возрасте неразумно, — изрек он, трогаясь с места и выезжая на дорогу.
Разговор перешел на деликатные для меня темы, а потом я вдруг понял, как придать ему другое направление.
— Я вспомнил символ на том куске материи, что прикрывал девочку Барнса.
Шелл заглотил наживку:
— И что же это было?
— Большой круг, обведенный красным. Внутри черный крест, разделяющий круг на равные части. В центре креста еще один круг — полностью белый, а в центре круга красная слезка.
В тот день, когда мы поехали к Червяку, на обычно угрюмом лице города с его безработицей и нищетой болталась маска веселья. Днем раньше в Чикаго во время седьмого иннинга игр Всемирной серии счет был ничейный — 4:4, когда биту взял Бейб Рут.[45] Между двумя клубами в течение сезона продолжалось противостояние. Со стороны питчеров противника в адрес Рута понеслись оскорбительные выкрики. Но он в ответ только спокойно поднял биту и показал ею вдаль на что-то или кого-то, видимого только ему. Подавал Чарли Рут, и Бейб сделал хоумран, выведя вперед «Янки», так что те смогли выиграть. Горожане, пребывавшие большей частью в подавленном настроении, теперь радовались этому подвигу, этому примеру уверенности в своих силах, и мы в поезде, на вокзале, на улицах слышали разговоры людей о вчерашней игре. Никого из нас — ни Антония, ни Шелла, ни меня — бейсбол ничуть не интересовал, но всеобщее безумие было заразительно, и казалось, что весь город исполнился самодовольства.
