Ознакомительная версия.
— Мы уже десять лет как исключили Барка и назад не приглашаем, — усмехаясь объявил председатель.
— Это имеет значение в случае серьезного гипноза?
— Все члены нашего общества придерживаются строгих этических правил, — надменно ответил председатель. — И вообще, в Швеции существует закон, наказывающий шарлатанов.
Эрик неуклюже стащил с себя одежду, сел на диван и немного отдохнул. Снова открыл глаза, услышав из телевизора детские голоса и свистки. На освещенном солнцем школьном дворе стоял Беньямин. Брови у него были насуплены, уши и кончик носа покраснели, плечи подняты; было похоже, что он мерзнет.
— Папа тебя когда-нибудь гипнотизировал? — спросил репортер.
— Что? Ну… нет, конечно, нет.
— Откуда ты знаешь? — перебил репортер. — Если он тебя загипнотизировал, откуда тебе знать, так это или нет?
— Нет, точно, — усмехнулся Беньямин. Наглость репортера застала его врасплох.
— А что бы ты почувствовал, если бы оказалось, что он это делал?
— Не знаю.
Лицо Беньямина залилось краской.
Эрик встал и выключил телевизор, прошел в спальню, сел на кровать, стянул брюки и переложил коробочку с попугаем в ящик ночного столика.
Он не хотел думать о том нетерпении, которое пробудилось в нем, когда он гипнотизировал Юсефа Эка и следом за ним погружался в глубокое синее море.
Эрик лег, потянулся за стаканом воды, стоявшим на столике, но заснул, не успев сделать ни глотка.
Эрик проснулся, в полудреме вспомнил, как отец устраивал детские праздники — наряженный в заранее подготовленный фрак, по щекам стекают капли пота. Он скручивал фигуры из шариков и вытаскивал радужные цветы-перья из полой трости. Состарившись, отец переехал из дома в Соллентуне в дом престарелых. Прослышав, что Эрик занимается гипнотерапией, он захотел, чтобы они вместе поставили какой-нибудь номер. Он сам в качестве вора-джентльмена и Эрик в качестве эстрадного гипнотизера, который заставляет добровольцев из публики петь как Элвис или Зара Леандер.
Внезапно сон слетел с него окончательно. Эрик увидел перед собой Беньямина, мерзнущего на школьном дворе перед одноклассниками и учителями, телекамерами и улыбающимся репортером.
Эрик сел, почувствовал жгучую боль в желудке, взял со столика телефон и позвонил Симоне.
— Галерея Симоне Барк, — ответила она.
— Привет, это я.
— Подожди секунду.
Эрик услышал, как она идет по деревянному полу и закрывает за собой дверь кабинета.
— Так что случилось? — спросила она. — Беньямин звонил и…
— Журналисты накинулись…
— Во что ты впутался? — оборвала его Симоне.
— Врач, которая отвечает за пациента, попросила меня провести сеанс гипноза.
— Но признаваться в совершении преступления под гипнозом — это…
— Послушай меня, — перебил Эрик. — Ты можешь меня выслушать?
— Да.
— Это не был допрос, — начал он.
— Какая разница, как это называется…
Симоне замолчала. Он слышал ее дыхание.
— Извини, — тихо сказала она.
— Это не был допрос. Полиции нужны были приметы — какие угодно, они думали, что от этой информации зависит жизнь девушки. И врач, которая отвечает за пациента, посчитала, что риск для его жизни не так велик.
— Но…
— Мы думали, что он — жертва, и просто пытались спасти его сестру.
Он замолчал, слушая дыхание Симоне.
— Что ты наделал, — с нежностью сказала она.
— Все образуется.
— Ой ли?
Эрик пошел на кухню, развел таблетку треокомпа и смыл лекарство от язвы желудка сладковатой водой.
Вечер четверга, десятое декабря
Йона выглянул в пустой темный коридор. Вечер, скоро восемь, в отделе остался он один. Во всех окнах горят адвентовские звезды, свет уличных фонарей отражается в темном стекле двойными размытыми кругами. Анья оставила у него на столе тарелочку рождественских сластей, и он, кажется, съел слишком много, пока писал комментарии к протоколу допроса Эвелин.
Когда выяснилось, что Эвелин солгала, прокурор принял решение задержать ее. Ей сообщили, что она подозревается в соучастии в убийстве и что у нее есть право обратиться к адвокату. Благодаря аресту предварительное расследование получило трехдневную отсрочку, после которой надо было принимать или не принимать окончательное решение о заключении под стражу. К этому времени полиция должна или представить суду настолько веские причины подозревать Эвелин, что суд будет считать ее вину по меньшей мере возможной, или отпустить девушку.
Йона понимал: ложь Эвелин вовсе не означает, что девушка виновна. Но он получил трое суток на то, чтобы докопаться, что она скрывала и почему.
Комиссар вывел протокол на печать, отослал документ прокурору, проверил, надежно ли заперт в оружейном шкафу пистолет, спустился на лифте вниз, вышел из здания и сел в машину.
Возле Фридхемсплан Йона услышал, что зазвонил телефон, но почему-то не сумел вынуть его из пальто. Телефон провалился в дыру в кармане и ускользнул за подкладку. Зажегся зеленый свет светофора, машины сзади засигналили. Йона подъехал к автобусной остановке перед кришнаитским рестораном, вытряхнул телефон и перезвонил.
— Это Йона Линна, вы мне только что звонили.
— О, как хорошо, — обрадовался помощник полицейского Ронни Альфредссон. — А мы не знаем, что делать.
— Вы говорили с приятелем Эвелин, Сорабом Рамадани?
— Это не так просто.
— На работе искали?
— Не в том дело, — сказал Ронни. — Он здесь, в квартире. Просто не хочет открывать, не хочет разговаривать с нами. Орет, чтобы мы уходили, что мы мешаем соседям, преследуем его из-за того, что он мусульманин.
— Что вы ему сказали?
— Да ничего. Только что нам нужна его помощь — все как вы нас инструктировали.
— Ясно.
— Нам взломать дверь?
— Я к вам еду. А пока оставьте Рамадани в покое.
— Спасибо.
Йона включил мигалку, развернулся, проехал мимо высотки «Дагенс Нюхетер» и дальше, на мост Вестербрун. В темноте горели все окна и фонари города, и небо над ним было серым, мглистым.
Комиссар снова подумал о месте преступления. Не было ли там чего-то странного, необычного? Йону не оставляло ощущение, что некоторые обстоятельства никак не стыкуются друг с другом. Остановившись на красный свет на Хеленеборгсгатан, Йона открыл папку, лежавшую на правом сиденье. Торопливо порылся в фотографиях, сделанных в спортклубе. Три душевых, не разделенных перегородками. Блики от вспышки на белом кафеле. На фотографии — прислоненный к стене вантуз с деревянной ручкой. Вокруг резиновой насадки растеклась большая лужа крови, воды и грязи, в ней плавают волосы, обрывки пакетов и флакон жидкого мыла.
Возле стока в полу лежит рука. Виден сустав с хрящом и мышцами, с которых содрана кожа. Охотничий нож со сломанным лезвием валяется в душе.
Нолен обнаружил лезвие при помощи компьютерной томографии, оно прочно засело в тазовой кости Андерса Эка.
Растерзанное тело оставили на полу, между деревянной лавкой и погнутым жестяным шкафчиком. Красная спортивная куртка висит на крючке. Кровь везде — на полу, на двери, на лавках.
Йона, барабаня пальцами по рулю, ждал, когда загорится зеленый, и думал, что криминалисты зафиксировали множество следов, отпечатков пальцев, волокон и волос. Колоссальное количество ДНК сотен людей — но ни одна не имеет отношения к Юсефу Эку. Многие из найденных ДНК оказались нечистыми, смешанными с другими ДНК, что сильно затруднило их анализ в криминально-технической лаборатории.
Комиссар объяснил техникам-криминалистам, на чем они должны сосредоточиться: необходимо найти на Юсефе Эке кровь отца. Кровь, покрывавшая его тело на месте второго преступления, ничего не значит. Там кровь всех была на всех, и неудивительно, что на Юсефе оказалась кровь его младшей сестры, а на ней — его кровь. Но если бы специалисты нашли на Юсефе кровь отца или следы Юсефа в раздевалке клуба, его можно было бы связать с обоими местами преступлений. Для возбуждения уголовного дела достаточно доказать, что Юсеф был в раздевалке.
Еще в больнице Худдинге врач, Сигрид Кране, получила инструкции из Линчёпинга, от занимавшейся анализами ДНК Шведской криминально-технической лаборатории: тщательно зафиксировать любые биологические следы, найденные на Юсефе.
Возле Хёгалидспаркен Йона позвонил толстяку Эриксону, шефу техников-криминалистов, работавших на месте преступления в Тумбе.
— Ну, — ответил тяжелый голос.
— Эриксон? — развеселился Йона. — Эриксон? Подай признаки жизни?
— Я сплю, — устало проворчала трубка.
— Сорри.
— Ну, на самом деле я еду домой.
— Нашли что-нибудь с Юсефа в раздевалке?
— Нет.
— Нашли, нашли.
— Нет, — повторил Эриксон.
Ознакомительная версия.
