– Давай-ка свяжем его, и бросим в подвал. Желаю его допросить с пристрастием. А будет кобениться, так и кончим его, чего с ним церемониться – сказал я, незаметно подмигнув Федору.
– Вы, барин, мне его отдайте. – Вмиг подхватил Федор. – Уж я его попарю! Мне он унтера одного напоминает: много крови у меня, скотина, выпил. Так уж я потешусь!
С шутками и прибаутками подобного свойства мы связали дворецкому руки и ноги, и потащили в подвал.
Подвал усадьбы совсем не был приспособлен для таких целей, как содержание преступника, или, тем паче, развязывания его языка методом пыток. Кругом стояли бочки и банки с самым разнообразным содержимым, начиная от меда и заканчивая мочеными яблоками и кислой капустой. Только вчера кухарка сделала кровяную колбасу, которая сейчас живописно свисала с веревки, аккурат перед носом нашего пленника.
– Тяжелый, точно кабан! – сказал Федор и уселся на пустую бочку, отирая пот со лба.
– Ты, Федор, иди пока, мне надобно с этим господином тет-а-тет поговорить.
– Чаво? – не понял Федор.
– Ну, с глазу на глаз, – объяснил я.
– А-а-а. Ну, так я тогда в прихожей лягу, зовите, если что – зевая, сказал Федор. – И повернувшись к Ричарду, показал ему волосатый кулак:
– Ууу, шельма!
Я не ждал, что Ричард вот так мне все возьмет и выложит. Отнюдь нет! Повидал я таких типчиков. Но у меня в кармане лежало волшебное средство, действие которого я испытал на себе, и я поглаживал пальцем его инкрустированную крышечку. Правда, я не владел техникой применения этой вещицы, знал только общие принципы её действия, потому решил не спешить, чтобы не наломать дров. Благо впереди была целая ночь.
– Ну-с, может быть, назовешь свое настоящее имя? – спросил я, без всякой надежды на ответ, и был весьма удивлен, когда дворецкий произнес:
– Архип.
– А по батюшке?
– Архипов сын.
– Зачем проник в мой дом?
– Убьете? – мрачно спросил он, не ответив на мой вопрос – Впрочем, мне все одно не жить. Так что, лучше уж Вы. – Он отвернулся к стене.
Я сел на ту бочку, где только что сидел Федор, и нащупал в кармане часы. Осторожно вытащил их и стал раскачивать на цепочке, при этом смотря не на них, а на спину Лжеричарда. Я рассчитывал, что он, обернувшись, попадет под влияние маятника и тогда…
Но он и не думал поворачиваться. Тогда я подошел к нему ближе и коснулся его спины. Освещение в подвале было не Бог весть: закопченные масляные светильники – и поэтому я не сразу понял, что это у пленника с лицом, когда он обернулся: оно все покрылось жесткой шерстью, и вообще стало звериным. Был бы я барышней, я бы упал в обморок, какой с барышни спрос? Но я ведь не барышня, и поэтому мой сокрушительный кулак с быстротой молнии въехал в мохнатое рыло, отчего потом у меня на всю жизнь остались на кулаке знатные отметины, хотя в тот момент боли я не чувствовал. Голова оборотня откинулась, но он выдержал удар.
Зажав в руке артефакт, я стоял напротив оскалившегося Ричарда-Архипа, с клыков которого капала розовая пена, и понимал, что допрос, к сожалению, придется отложить, так как мой собеседник сейчас способен лишь рычать. Сейчас он порвет меня…
рука с часами непроизвольно вытянулась вперед, и глаза оборотня, к моему восторгу, прикипели к маятнику, повторяя его колебания: вправо-влево, влево – вправо…
– Кто ты? – мой голос дрожал от возбуждения: ещё бы! Сейчас я выведаю у него всё!
– Аррр… – зарычал оборотень, наверное, его действительно звали Архипом. Маятник раскачивался, и я уже стал бояться, что не выдержу, закрою глаза, и провалюсь в небытие.
Но тут зрачки его сбились, метнулись в противоположную от маятника сторону, и я понял, что часы не сработали: это была лишь уловка, чтобы усыпить мою бдительность. К сожалению, понял я это слишком поздно.
Лжеричард в мгновение ока кинулся на меня, и, обдав зловонным дыханием нечистоплотного хищника, повалил на пол. Мне не хотелось умирать – слишком много тайн осталось не разгадано, и я решил пожертвовать часами. Раскрутив диск перед мордой оборотня, я закинул их в закуток, где матушка обычно хранила сало и вяленое мясо.
Я боялся, что не сработает – старый прохвост может запросто меня сожрать, а потом спокойно отыскать и присвоить ценную вещь. Но напрасно я опасался, оборотень кинулся за часами, и через мгновение я услышал урчание и характерные звуки – скорее всего, он обнаружил там прошлогоднее угощение в виде бараньей лопатки или свиного окорока. Не помня себя, я поднялся с пола и пулей забрался наверх, где побледневший Федор уже стоял с ружьем. Вдвоем с ним мы закрыли крышку на замок и для верности подперли её английским бюро, тяжеленным, сделанным из мореного дуба.
Засыпая, я слышал приглушенный вой. Он не был похож на волчий. Так воет существо, бывшее когда-то человеком.
***
Проснулся я от того, что кто-то гладил меня по щеке. Сквозь приоткрытые веки я увидел Альжбету. Она была так прекрасна в лучах яркого солнца. Через секунду, поняв, что это не сон я вскочил на кровати:
– Альжбета?!
Она, улыбаясь, приложила пальчик к губам:
– Тише, тише, я ненадолго к Вам, граф.
От волнения я долго не мог попасть рукой в рукав халата, отчего ужасно нервничал и не мог вспомнить заранее заготовленную для такого случая речь. Много раз, воображая себе, что встречу Альжбету в парке или заграницей на водах, где она будет инкогнито, я никак не мог предположить, что она придет ко мне домой.
– Не угодно ли Вам что-нибудь? Кофий? Легкий завтрак? Пойду, распоряжусь. – суетился я.
– Не стоит беспокойства, дорогой Алексей Леонидович, все, о чем я хотела просить Вас, так это не гневаться на меня. Всё что я сделала, я сделала в Ваших интересах, я дала Вам зелье, запах которого отпугивает… – она долго подбирала слово – смерть. Вы понимаете, о чем я?
– Гневаться? На Вас? Помилуйте, но чтобы не говорили о Вас, мне Вы не сделали ничего дурного. Пожалуй, благодаря Вам я жив теперь. Мне искренне жаль Вашу тетушку, примите мои запоздалые соболезнования.
Прелестница приложила кружевной платочек к сухим глазам, и молча кивнула.
Было слышно, как бьется о стекло большая муха, да тикают напольные часы, которые я привез из Ганновера.
– Значит, Вы обещаете мне, что сохраните дружеское ко мне расположение? – улыбнулась Альжбета через минуту. – И Вам все равно, что обо мне говорят?
– Я слышал о Вашей гибели, но не верил слухам. Надеюсь, что и остальное не более, чем…
Она приложила палец, но на сей раз не к своим, а к моим губам, и я невольно поцеловал его.
Отчего-то я сразу понял, что она собирается уходить, и мне стало так невыносимо тоскливо, что я был готов сделать что угодно, лишь бы она осталась, хотя бы ненадолго.
– Хотите, я покажу Вам свою библиотеку? – сделал я робкую попытку задержать гостью.
– Вы очень милы! Но книги наводят на меня скуку. Я без ума от театра, оперу люблю.
– Тогда я покажу Вам свою оранжерею. Вы любите розы? А оперу я Вам обещаю, если скажете, куда прислать билет.
Она засмеялась, ничего не ответив, и я повел её в розарий. Пока была жива матушка, она самолично ухаживала за цветами, сейчас это делал Федор, и я боялся, что хвастаться будет особо нечем. Но я ошибся, все было точно так, как при матушке. Мы вошли в благоухающий цветочный рай, сели на лавочку у старого фонтана и молчали. Девушка сидела так близко, что я чувствовал своим бедром тепло её бедра, и, повинуясь скорее инстинкту, нежели чувству, двигался всё ближе, пока Альжбета не оказалась в моих объятьях. Потом мы целовались, пока всё не закружилось вокруг. – Сказать, что я потерял голову, значит не сказать ничего.
– Мне пора – с сожалением прошептала она, отстраняя меня. Грудь её вздымалась, глаза горели лихорадочным блеском, а губы припухли. Я не узнавал своего белокурого ангела – это была женщина из плоти и крови, возбуждающая, опасная. Я понял, что пропал окончательно.
Мы шли по прохладной аллее, туда, где её дожидалась легкая коляска. Кучер, соскочив с козел, подал хозяйке руку, но я отстранил его, и сам помог ей сесть.
– Альжбета! Когда мы увидимся вновь? – голос мой был ровным, мне удалось, скрыть отчаяние, бушевавшее в моем сердце.
– Вы обещали сводить меня в оперу, Алексей! – со смехом отвечала она.
– Но сезон в опере начнется только с осени! Это невыносимо долго! – скрывать отчаяние мне становилось все труднее.
