— Я всего лишь хотел сказать, что ты не должна решать что-либо, исходя из каких-то там моих интересов. Я не хочу, чтобы ты принимала их во внимание.
— Разумеется, не хочешь. И никогда не хотел. — Она хмыкнула. — Думаешь, я не поняла это уже давным-давно? Ладно, пойду позвоню Клодии.
Алекс ушла в дом и минут через десять вернулась.
— Завтра в два часа, — сказала она. — Я на час увезу девочек. Так что вы сможете совещаться в условиях полной конфиденциальности.
— Клодия легко согласилась на встречу?
Алекс кивнула.
— Она хочет кое-что обсудить с тобой.
— Вот как? — удивился я. — И что же?
— Меня она в это не посвятила.
Мы помолчали немного, потом Алекс сказала:
— Я бы легла спать.
— Я тоже, — сказал я.
Не обсуждая вопроса о том, где нам лучше устроиться, мы в скором времени оказались в моем кабинете — я в трусах, Алекс в моей футболке.
Мы постояли с минуту, испытывая странную неловкость. Потом Алекс забралась на диван, сдвинулась к самой стене, до подбородка укрылась простыней и похлопала ладонью по оставшейся свободной половинке ложа.
Я лег рядом с Алекс, выключил свет.
Она повернулась на бок, лицом к стене. Я положил ладонь на ее голое бедро. Футболка доходила ей только до талии. Она взяла мою руку, обвила себя ею. Теперь я обнимал Алекс, уткнувшись лицом в ее волосы.
— Вот так бы я и заснула, — пробормотала она.
— Хорошо, — сказал я и поцеловал ее в шею. — Спокойной ночи.
Клодия Шоу оказалась высокой угловатой блондинкой тридцати с чем-то лет. Если бы ей удалось убрать из-под глаз мешки, никто не удивился бы, увидев ее портрет на обложке «Космополитен».
Джуно и Клеа, дочери Гаса и Клодии, поприветствовав меня церемонным книксеном, уехали с Алекс — предположительно для того, чтобы полюбоваться перелетными птицами в заповеднике Грейт-Медоуз, до которого было рукой подать от их дома.
У Клодии пеклось в духовке печенье, так что мы с ней устроились за кухонным столом.
— Алекс меня с ума сведет, — помолчав с минуту, сказала она. — Она никак не хочет поверить, что Гас покончил с собой.
— А вы сами в это верите? — спросил я.
Клодия ответила мне безрадостной улыбкой:
— Я верю в то, что он мертв — тут ничего уже не поделаешь, а нам, всем нам, нужно жить дальше. Я отчасти надеялась, что мне удастся убедить вас поговорить об этом с Алекс.
— Мы с ней об этом все время разговариваем, — сказал я. — Я думаю, изменить нынешнее положение можно, только выяснив правду.
— Полиция уверена, что установила ее, — сказала Клодия. — А вы нет, мистер Койн?
— Брейди, — поправил ее я. — Пожалуйста.
— Хорошо, Брейди. Так что вы об этом думаете?
— Алекс — мой давний, близкий друг, — ответил я. — Она попросила меня о помощи, я стараюсь помочь ей. Вот и все.
— Но вы ведь не знали Гаса?
— Я виделся с ним два раза незадолго до его смерти. Представлял его интересы в…
— Ну да, — перебила меня Клодия. — В нашем разводе. Выходит, вы совсем не знали его. Человек, с которым вы встречались, не был Гасом Шоу. Гас Шоу никогда не покончил бы с собой. Тут Алекс абсолютно права. Но этот… этот однорукий самозванец, вернувшийся из Ирака, — вот он был способен на все. С первой же минуты моего знакомства с Огастином Шоу я боялась за него. Это стало просто-напросто фактом нашей жизни, нашего брака. Он то и дело уезжал туда, где происходило нечто опасное. Побывал в Боснии и Афганистане, в Нью-Йорке и Новом Орлеане. Африка, Азия, Центральная Америка. Назовите любую страну. Терроризм, голод, цунами, ураган, гражданская война — Гасу Шоу необходимо было оказываться с фотоаппаратом в гуще всего этого. Он питался риском и адреналином. Они правили его жизнью. — Клодия покачала головой. — Иногда ему удавалось делать поразительные снимки, но я вечно сходила с ума от беспокойства.
Звякнул таймер, Клодия встала, вытянула из духовки противень с печеньем.
— Запах фантастический, — сказал я.
— Печенье с шоколадной крошкой, — сообщила она. — С детства его обожаю.
Она поставила в духовку новый противень, вернулась к столу и села напротив меня.
— Когда немного остынет, я вас угощу. Ну так вот, я хочу, чтобы вы знали: к мысли о смерти Гаса я привыкла давно. С ней и жила. Вопрос состоял уже не в том, погибнет он или не погибнет. А в том — где и когда. И когда он отправился в Ирак, я подумала: теперь уж наверняка. Но он вернулся — и совершенно чужим человеком. Словно бы уже и погибшим. Он не разговаривал со мной, игнорировал девочек, перестал работать. В нем не осталось любви, Брейди.
В глазах у Клодии блестели слезы.
— Я всегда любила его, — сказала она. — Но меня приводила в ужас мысль о том, что однажды утром мы проснемся и обнаружим покончившего с собой папочку. Я не хотела, чтобы Джуно и Клеа пережили такое. Потому и попросила его уйти от нас.
— А та история с пистолетом? — спросил я.
— О да, конечно. История с пистолетом. Она стала последней каплей. Пистолет в моем доме. Пистолет, которым размахивают на глазах у моих маленьких дочерей. — Клодия покачала головой.
— Гас состоял в группе поддержки, — сказал я. — Получается, что она ему не помогла?
— Много ли от нее было пользы, если Гас в конечном счете покончил с собой? — Клодия провела по глазам тыльной стороной ладони. — Не знаю. Может быть, без этой группы было бы еще хуже.
— Он что-нибудь о ней рассказывал?
— Гас вообще ни о чем не рассказывал. Через несколько дней после его смерти мне позвонил один из членов группы, спросил, не нуждаюсь ли я в помощи. Хороший человек. Я сказала, что не нуждаюсь.
— Вы с ним знакомы?
Клодия отрицательно покачала головой:
— Его зовут Филипп Трапело. У меня создалось впечатление, что он возглавляет эту группу.
«Может быть, именно этот Трапело и подыскал работу для Гаса, и с Хербом Кройденом насчет квартиры договорился?» — подумал я.
— Мне бы хотелось поговорить с ним, — сказал я Клодии.
— Я не уверена, что он согласится, — ответила она. — Впрочем, он дал мне номер своего телефона. Сейчас найду.
Она встала, отошла к холодильнику, на дверце которого висели прикрепленные магнитиками фотографии и какие-то записи, и вернулась к столу с листком бумаги. На листке стояло имя Трапело и номер телефона.
Я записал их на обороте одной из своих визитных карточек.
— Меня кое-что беспокоит, — сказала Клодия.
— Могу я чем-то помочь?
— Возможно. Я просто не знаю, к кому мне следует обратиться по этому поводу. К адвокату, наверное. — Она коротко улыбнулась. — Адвокат-то у меня есть, но я думаю, что специалист по разводам мне больше не понадобится. А насколько мне известно, Лили ничем, кроме разводов, не занимается. — Она приподняла брови. — Алекс говорила, что вы…
— Я занимаюсь всем, что требуется моим клиентам. Если не могу сделать чего-то сам, нахожу хорошего адвоката, который может.
— А я могла бы стать вашей клиенткой?
— Если бы Гас был жив, не могли бы, — ответил я. — А теперь — разумеется.
Она кивнула.
— Дело вот в чем. Пока Гас был в Ираке, он каждый месяц присылал мне по электронной почте подборку фотографий. Он самым решительным образом потребовал, чтобы я в них не заглядывала. Попросил меня переписывать их на CD, складывать эти CD в шкафчик, который стоял в его кабинете, стирать снимки из памяти компьютера и никому не говорить о них ни слова.
— Скажите, а когда он отправлялся в другие места, договоренность у вас была такая же? — спросил я.
Клодия покачала головой:
— Снимки он мне по почте присылал, и на CD я их тоже переписывала, но лишь для того, чтобы иметь дубликат. И я совершенно уверена, что в итоге фотографии, которые он делал в Ираке и присылал мне, сохранились только в одном экземпляре. Думаю, они были своего рода взрывным материалом.
— И что случилось с этими CD? — поинтересовался я.
— После возвращения домой он ни словом о них не упомянул, — ответила Клодия. — Потеряв руку, он, похоже, потерял и всякий интерес к фотографии. Собственно, он потерял интерес ко всему. Однако через несколько дней после его самоубийства мне позвонила женщина по имени Анна Лэнгли. Она была агентом Гаса. Договаривалась с издателями о публикациях его фотографий.
— И чего она хотела?
— Коротко говоря, она хотела получить эти снимки. Я сказала ей, что у меня их нет. Она страшно расстроилась. Сказала, что у нее все на мази и что фотографии принесут нам хорошие деньги, а Гасу и его наследию большую славу. Напомнила мне, что у нее с Гасом имелось юридически оформленное соглашение, и практически обвинила меня в… не знаю. В том, что я от нее что-то утаиваю.
— А вы? — спросил я.
— Ничего такого я делать не стала бы.
