«Если любите простые решения, вам следует помнить, что пластическая реконструкция похожа на моделирование. Но не стоит заниматься ею в домашних условиях…»
Сид нахмурил бровь. Шутка? Полезный совет?
Волны вязкой жидкости нездорового телесного цвета заполонили экран.
«Хотя на вид она студенистая, гипердерма обладает поразительной текучестью. Соединить ее с чем-то, особенно с человеческой кожей — архисложно. Первые эксперименты имели целью изменить состав гипердермы для придания ей адгезивных свойств. К несчастью, опыты были настолько удачны, что при наваривании гипердерма хорошо приклеивалась и к форме, и к пациенту…»
— С ума сойти, а? — сказала Кэри.
— Ну и как в конце концов можно выпутаться из этой передряги?
— Посадить на клей, — ответила Кэри.
«Клей! Конечно! Эврика! Суперклей! Вот как мы действуем…»
— Это все, что ты хотел у меня спросить?
Сид ответил, что нет, но теперь уже не был в этом полностью уверен. Царивший в баре холод, по контрасту с уличной жарой, такой плотной, что она почти обрела осязаемость, монотонные монологи с экранов, неуловимое потрескиванье пузырьков в бокале у Кэри, мелкие трещины в цветном стекле гигантской радужки, в которой угнездился их столик и куда окольными путями добирался уличный свет, кривые губы девчонки и его собственное здесь присутствие, на которое он смотрел как будто сверху, как будто речь шла о ком-то другом, — вся пустота этого мгновения ударила его, словно током. Он как бы присутствовал, как бы жил. Как бы что-то искал, так нужно было. А что ж он такое искал? Ах да.
— Я ищу одну книгу, — сказал он.
Кэри хмыкнула. Она, как видно, не знала, что левый изгиб ее верхней губы скукожился, как кусок мяса в стакане кока-колы.
— В сети смотрел? — спросила она.
— Как же, и нашел пособия по повышению культуры отказа, достижению расцвета личности и повышению зарплаты… Расцвет личности… Скажут тоже.
— И что за книжка?
— Из запрещенных.
— Запрещенных? — воскликнула Кэри и снова хмыкнула. Сид отвел глаза от перекошенного лица бывшей свояченицы и снова воспользовался экранами. Но на этот раз экран полностью завладел его вниманием, принеся порцию неожиданных открытий.
Доктор Эврика-Суперклей добавлял последние штрихи к презентации. «Процесс гораздо мудреней, чем кажется на первый взгляд, — объяснял он, — в том смысле, что надо добиться идеального смыкания, не закупорив поры, поэтому точки склеивания распределяются по всей реконструируемой поверхности и в строго определенном порядке».
Слова подкреплялись снимками модели — вид сверху.
Вот эти-то снимки и поразили Сида.
Клей был голубой и слегка флуоресцировал. Клеевые точки расцвечивали модель картиной звездного неба. Тщательно продуманная символика. Точки склеивания обозначались более темным оттенком синего. Смутные воспоминания. Линии и полосы на теле. Линии, которые не без смущения вспомнил Сид, — те, самые, что он изучал накануне ночью с близкого расстояния.
Шрамы Блу, странный рельеф кожи, все ее тело, как будто чудом вырванное из цепких объятий медузы. Сплетения бледных частых бороздок и местами — иная, широкая отметина яйцевидной формы, в мелких зубчиках по окружности, похожая на узел, откуда шли как бы следы плетки.
В тех самых местах, куда доктор методично наносил свои точки голубого клея. Целый сонм гипотез пронесся в голове у Сида. Он пытался отбиться от них. Разум против домыслов. Если он хочет узнать, откуда вернулась Блу, надо просто у нее спросить. Внезапно его пронзила мысль о том, сколько Блу пришлось выстрадать.
Откуда-то издалека донеслись слова Кэри Венс:
— Ничего запрещенного в этом дерьмовом мире нет, — сказала Кэри, — ничего, а уж из книг — наверняка. Эх ты, ничего-то ты не понял. Но не бойся, шофер тебя отвезет.
Сид смотрел на километровые столбы, бегущие за залитым теплым дождем стеклом, и старался не думать о Блу Смит. В ответ на блэкаут в тот же день ввели ограничения. Наружное кондиционирование отключили. Галогенное дневное освещение пересчитали по местным расценкам. Только некоторые кварталы Субтекса и солнцешаровых предместий сохранили энергопотребление в размере девять киловатт на квадратный метр. Цель их поездки — «Костыль», как называла его Кэри, место, где она добывала книги, — располагался в развалинах бывшего аэропорта, в терминале А. Туда можно было доехать по транссекционному шоссе номер 26. Шоссе пересекало восточные пригороды. Пропускной пункт между Городом и зонами, неизвестно какая по счету площадка банкоагонии. Сид блуждал взглядом по окрестностям. Вереница высоток, так близко расположенных друг к другу, что тонкие прорези неба, такого же серого, как стены, цвета, не нарушали их монолитного мрака. Изредка глаз цеплялся за цветное пятно развешенного на балконе белья. Здесь жили тысячи абонентов, а теперь их швырнули во тьму.
Было около часу дня, а ночь неподвижно и равномерно укрыла городскую окраину.
Кладбище самолетов, потом кладбище обыкновенное, и под трупами — книги. Пока он шел по руинам, Сид поражался этой наверняка случайной логике. Шофер выкинул его возле турникетов терминала А. В холл Сид вошел в одиночку. На скамейках ютились бомжи, нетрезвое бормотание рикошетило от высокого свода из почерневшего стекла, откликаясь на эхо его шагов. В воздухе висели слои дыма, выхлопы дешевой наркоты, вонь сломанных кондиционеров. Тошнотворный аромат парфюмерии вместе с запахом неухоженного человеческого тела, который навсегда запечатлелся в каком-то участке его мозга еще в старые добрые времена полицейских дебютов, во время облав на банкотрупов, которых выдворяли из Города. Из трех световых маячков работал один. Сид двигался вперед в полутьме, подпитываемой струйками дыма, до самой взлетной полосы, на пути у него вырастали людские тени. Целая галерея физиономий — подбитых, грязных, обрюзгших. Лицо с наполовину отклеенной гипердермой, обвисшей, как старая кора. Вместо сидений и кроватей — дощатые ящики из-под сигарет, журналов и косметики. Вспоротые, вывалившие свое содержимое на линолеум. Какие-то бомжи заливали в себя из граненых хрустальных флаконов духи «Время молодости» от «Клердерм». Трое бомжей обыскали его. Потребовали снять пиджак и ботинки. Когда Сид снял пиджак, они увидели на поясе оружие. Тот, что руководил операцией, поднял руки в знак перемирия. Бомжи посторонились. Сид продолжил путь. Осколки стекла под ногами. Теперь глаза привыкли к темноте, и он видел, что аэровокзал полон пустых бутылок. Сотни и сотни пустых бутылок стояли вертикально на донышках, в сонном отсвете взлетных полос, игравшем в толще стекла, отчего бутылки сверкали как драгоценные камни, принесенные в дар статуе. Когда Сид увидел статую, он сначала подумал, что у него нервы шалят. Он пошел к ней, но она не думала исчезать. Напротив, она становилась реальнее, плотнее и, казалось, почти оживала в зыбких полосах дыма и свете звезд. Статуя была из белого мрамора, и ее чуть зернистая поверхность напомнила ему кожу Блу Смит. Он провел пальцем по холодным изгибам, и когда отнял палец, он был покрыт тонким слоем грязи. Его удивило, что статуя выглядела такой белой. Она изображала женщину с широковатыми бедрами, с лицом андрогина, с глазами, закрытыми каменной вуалью. Он снова удивился: будь эта фигура из плоти и крови, она не пробудила бы в нем желания. Но, каменная и неподвижная, выросшая среди кладбища бутылок и грязных испарений, она была прекрасна, и красота эта говорила с ним доселе не слышанными словами.
Он прошел вдоль стеклянной стены к выходу А-21. Там коридор резко спускался к взлетной полосе, где, завалившись набок, валялись фюзеляжи с обрезанными крыльями. Он чуть не свернул себе шею, спускаясь по отвесному скату, цепляясь за металлические кольца, распиравшие внутреннее пространство трубы, прыжком преодолел последние три метра и приземлился невредимым.
«Костыль». Когда Кэри произнесла это слово перед тем, как в компании четырех громил выйти из машины на бульваре Вюиттон, оно не вызвало в нем никаких ассоциаций. Он спросил, что это, и Кэри ухмыльнулась, и ухмылка окончательно погубила ее детскую улыбку. Она ответила, что это комиссионка. То есть бывшая комиссионка. Склад. Забитый под завязку товаром, который невозможно ни сбыть, ни как-то прилично уничтожить. Свалка.
Кэри еще не было на свете, когда «Костыль» был сначала закрыт, потом выкуплен «Светлым миром» за символический доллар. Дело не приносило прибыли ни одной из заинтересованных сторон. Десятилетиями «Костыль» выкупал за наличку совершенно особый товар. Когда экономика еще росла, во всех секциях работали пункты проката. А потом этот товар стал никому не нужен, обесценился… На руках остались обширные складские запасы и пыль, не стоившая ничего… История шла своим ходом. Последовало банкротство, владельца отправили в Лаборатории. Пункты проката переделали в основном под «Старбаксы». А большинство товара перевезли в ангар аэропорта, где когда-то заменяли неисправные детали авиамоторов. Терминал А, выход А-21, большой потрескавшийся навес, граффити, даже взламывать не нужно — просто заходи.
