или с картинами со своими, или в чатах… А тут живой человечек! Такой он у тебя любопытный, мертвого разговорит! Наташа даже спала сегодня хорошо, так он ее вчера утомил. Она же у меня бука, всегда дичилась людей из-за болезни… А Жора твой дерзкий, за словом в карман не лезет!
Самоварова не поняла, замечание это или комплимент.
– Я Жоре троюродная бабушка и никогда его не воспитывала. До недавнего времени мы не общались. Его мать попросила меня какое-то время пожить с ним, так сложились обстоятельства, – на всякий случай подчеркнула Самоварова: мало ли что выкинет Жора!
– Приводи его почаще, – перебила соседка. – Я вот думаю, может быть, Наташе преподавать живопись детям? А что? Вернемся в город, дадим объявление, будет заниматься репетиторством на дому. Живое общение для нее как лекарство.
– Живое – для всех лекарство. Мы, к сожалению, давно вступили в эру неживого.
Сказав это, Самоварова, видя, как исказилось лицо Ларисы, тут же пожалела о своих словах.
– Ой, как он вчера лежал… как волк какой-то… страшный, безумный… мертвый… Еще китель в крови… Он же был в кителе? Или мне показалось? Приснилось? – Соседка, пытаясь подавить в себе ужас, схватилась за горло.
Варвара Сергеевна пристроила недопитую чашку на маленький кухонный стол, заставленный кастрюлями, ковшами, бесчисленными банками с овощными закусками и вареньем.
– Постарайся не демонизировать произошедшее. Попей с недельку успокоительных, лучше фитопрепараты.
Свидетель из Ласкиной был никакой – Варвара Сергеевна не удивилась бы, если бы завтра Лариса «вспомнила», что у покойного были рога или хвост.
И пользы от обсуждения с ней деталей увиденного не было ни на грош, только вред для ее чувствительной, впервые столкнувшейся с подобным психики.
– Ой! – заметив, что Варвара Сергеевна успела сделать пару шагов в сторону двери, вдруг спохватилась Лариса. – Я часто видела, как в субботу, примерно в одно и то же время, Поляков куда-то уезжал на своей машине, всегда после обеда, в районе пяти.
– А жена?
– Всегда один, без Марты.
Вот это уже интересно!
– Если захочешь узнать, кто его убил, возможно, это поможет, – заговорщически дрогнувшим голосом предположила соседка.
Лариса оказалась куда проницательней, чем думалось Самоваровой!
Не успела она об этом подумать, как Ласкина снова тихо, по-бабьи, заскулила:
– Он всегда был странным… Одно слово – мент. Но такого и врагу злейшему не пожелаешь… – вспомнив, с кем разговаривает, спохватилась она. – Помнишь, Варя, как он лежал? Как скалился на нас мертвым ртом. И глаз еще этот его открытый… Как из ада глядел… Он мне всю ночь снился, будто гонится за мной, и в руке топор, и китель на нем, только весь как будто сверху в татуировках, синих таких, как у бандитов или рэперов или… как там они называются… в татуировках и в крови… Знаешь, что он кричал?
– Что? – вздохнула и отвела глаза Самоварова.
– Что его убила моя Наташа! И что он придет за ней! – громким шепотом воскликнула Лариса и, всплеснув руками, закрыла лицо.
Варвара Сергеевна поблуждала взглядом по кухоньке и вдруг разглядела большой православный календарь, висевшей на стене у окна.
– Сходи в церковь. Поставь свечу за упокой его души.
– Что, поможет? – оторвав руки от лица, с надеждой и одновременно с недоверием спросила Лариса.
– Ему – не знаю, а тебе легче станет.
* * *
Справку об убитом Никитин прислал через пару часов – постоянное присутствие рядом маленького надоеды лишало Варвару Сергеевну возможности оперативно нарыть инфу на генерала в специальных приложениях самостоятельно, да и не все ресурсы она имела возможность задействовать.
Биография генерала не имела очевидных пятен.
За годы службы в МВД он даже не получил ни одного выговора, по крайней мере, в доступных для полковника Никитина архивах ничего «такого» не значилось.
Поляков родился и вырос в С-ре, в простой семье: отец – прапорщик, мать – швея.
В шестнадцать лет закончил школу, поступил в родном городе в университет и окончил его инженером с красным дипломом.
Отработав четыре года на местном заводе, уехал в Ленинград и пошел учиться в Академию МВД.
Вернулся в родной город через три с половиной года и устроился в систему, сначала на оперативную работу, а позже стал криминалистом.
Однако, получив кучу похвальных грамот и будучи в чине майора, зачем-то вдруг перевелся в миграционную службу города.
Через пару лет из зама стал начальником и получил внеочередное звание полковника.
В пятьдесят пять ему дали генерала. Проработав в новом звании меньше года, он неожиданно вышел на пенсию и переехал в Ленинградскую область, в поселение «Дубки», где и был прописан в последние годы жизни.
После ухода из системы покойный нигде официально не работал – ни ЧОПов, ни банков, ни консультационных услуг и прочих бизнесов, представляющих интерес для бдительных налоговиков.
Из недвижимости (вот ведь чудо-генерал!) – только скромный дом в «Дубках», и то купленный не генералом, а дочерью им с матерью на двоих, и машина – пятилетний джип «Форд».
По «черным спискам», в которые входили силовики, хотя бы по слухам замеченные в связях с организованной преступностью, он не проходил.
«Не человек, а герой агитационного советского фильма про светлый путь хорошего парня из колхоза!» – невесело усмехаясь, думала, читая справку, Самоварова.
Однако даже этой формальной гладкости было достаточно для того, чтобы вспыхнуло и разгорелось ее профессиональное любопытство: расцвет карьеры генерала пришелся на девяностые – нулевые.
Да и фраза, оброненная генеральской дочерью о том, «что она не верит системе», наталкивала на размышления.
Как бы дальше ни сложилось с нежданным заказом о частном расследовании, прежде всего Самоваровой надо было чем-то занять Жору, и не на часок-другой в день, а выработать с ним некий план на ближайшие несколько дней: общаться с чужим проблемным ребенком целый день и заниматься при этом расследованием не представлялось возможным.
Для начала она решила договориться через Ларису с Наташей, чтобы та ежедневно давала мальчишке уроки живописи.
– Давай придумаем распорядок дня, – за обедом, состоявшем из пиццы и нарезанного на скорую руку овощного салата, предложила она Жоре. – Ты должен не ходить за мной как хвост, а заняться чем-то полезным.
– Я всегда чем-то занят, – съев два куска пиццы, Жора недовольно ковырялся в тарелке с салатом. – Я всегда думаю, тем и занят! А помидоры невкусные. Мама берет только бакинские.
Варвара Сергеевна почувствовала, как вновь начинает закипать.
И дело было вовсе не в том, что она не сумела купить бакинские, которые тоже любила и которые, к счастью, могла себе позволить, а в том, что она, знавшая если
